Приходится сделать предупреждение: дело дошло до понятий, весьма непривычных. Ибо Фонгаранда — слой пребывания шельтов великих творений архитектуры. Здесь они обладают способностью движения и роста; их изменение состоит в совершенствовании. Облик их близок к облику просветлённых стихиалей, но форма не струистая, как у тех, и лишённая способности телесного взаимопроникновения. Следует понять, что создание в Энрофе их отражений гениальными зодчими, интуиция которых уловила отблески Фонгаранды, даёт им эфирное тело: внутри физического сосуда здания возникает оно из многолетних излучений человеческих тысяч и миллионов. Если прошло достаточно времени и такое тело успело создаться, гибель физического сосуда в Энрофе уже не имеет трансфизического значения: шельт, пребывавший в Фонгаранде, облёкся эфирным телом и перешёл в один из затомисов. После смены эонов, мировых периодов, когда затомисы перестанут существовать как таковые, шельты этих монад со своими облачениями, совершенно уже изменёнными, соединятся в одном из слоёв Высокого Долженствования со своими монадами и войдут впоследствии в Элиту Шаданакара.
В Фонгаранде пребывают преимущественно шельты творений храмового и дворцового типа. Имеется, например, один грандиозный прообраз православных монастырей, один прообраз египетских пирамид, зиккуратов, гопуррамов Южной Индии, католических аббатств, рейнских замков. Но есть шельты и некоторых индивидуальных зданий, например — собора св. Петра, Василия Блаженного, китайского Храма Неба, даже Версальского и Царскосельского дворцов. Есть и такие, как шельт лондонского Парламента и петербургского Адмиралтейства.
(РМ III 3)
Ро — огромные поющие кристаллы: их эхо — прекраснейшие произведения музыки в Энрофе, в Олирне, у даймонов, даже в затомисах.
(РМ III 3)
Но такое положение вещей в каком-то смысле восстанавливает равновесие. Любое другое искусство - скульптура, живопись, литература, театр, кино - может иметь метапрообразы в сакуале даймонов. Для музыки и архитектуры же “понадобились” свои миры. Единственным обойдённым искусством остаётся танец. Существует ли у танца свой гений, независимый от музыки? Или танец - это просто то, что музыка делает с телом? Возможно ли, что в восходящих мирах всё иначе? В Энрофе мы не можем вызывать музыку непосредственно, то есть вызывать её движениями души. И потому она отчуждается в ноты и существует как самостоятельное искусство, а танец зависит от него. Но что, если в восходящих мирах чувство может быть непосредственно передано в вибрации пространства? Тогда оно может одновременно выражаться в полёте, танце, вокале и музыке, для которой не нужны музыкальные инструменты.