Мне надо дописать начало для этой реплики

…Однако, разве это не является свойством любого нарратива? Разве само намерение объяснять и целеполагать не предполагает необходимости занять одну фиксированную позицию? Предполагает, но вопрос в том, на каких условиях это происходит. Нарратив остаётся открытым и неопрессивным до тех пор, пока признаёт свою ограниченность. И наоборот, как только он начинает позиционировать себя в качестве тотального, он становится и тоталитарным. Представьте себе, что где-нибудь в книге мы прочитали бы:

«Среди провиденциальных сил есть те, которые ставят своей задачей просветление материальности. Другие считают, что есть более важные задачи, такие как познание Бога или изменение кармических законов. Есть и те, кому не интересно ни то, ни другое, ни третье, потому что они считают, что нет ни Бога, ни материальности, ни души, а лишь тотальная Потенциальность, к которой они хотят прийти и привести остальных. Как вы понимаете, если прочитать историю Шаданакара, написанную представителями каждой из этих групп, то мы обнаружим четыре разные истории. Книгу, которую вы держите в руках, я написал под руководством тех, кто принадлежит к первой группе».

Что это? Это плюрализм, противоположный моноцентризму, это диалогичность. Нам говорят, что в небесах, как и на земле, нет определённости и однозначности, что там поиск продолжается, а не заканчивается, что там сосуществуют несовместимые, альтернативные мнения и течения. Это открытая реальность, это свобода. Но «Роза» построена совсем не так. На всю книгу вы найдёте только один похожий фрагмент:

«Трансфизическое чудовище, стоявшее за Инквизицией, начало действовать гораздо раньше, чем инквизиция появилась на исторической арене, и вызвало своими действиями раскол светлых сил. Одни из них стремились к очищению христианства, но и среди них не было единства: внутри этого стана определилось две направленности; первая — отразившаяся крайне замутнённо в Реформации, вторая — во внутреннем, хотя и слабом, стремлении католичества к очищению церкви от гнусных грехов предыдущего этапа. Другая же часть светлых сил сочла за необходимость временно отойти от исторически сложившихся форм христианства совсем, надеясь, что на пути развития светской, гражданственной гуманности Европа придёт постепенно к новому осмыслению идеалов Христа.» (РМ X, 2)

Поистине, это один из самых интересных моментов во всей книге, потому что он показывает, что «там» не всё так просто, не всё известно наперёд и не всё однозначно. Но как он выделяется на фоне остального текста! И как Андреев сам воспринимает эти сведения:

«Таким образом, Реформация и Ренессанс оказались под знаком двух противных сил: только что описанной силы светлых начал, лишившейся единства и общей направленности, – и силы демонической».

А когда в Шаданакаре появляются пять трансмифов, это не означает, что светлые начала лишились единства и общей направленности? А тридцать четыре затомиса? Разве не лучше было «сделать» одну религию и одну цивилизацию? Ведь тогда сохранялось бы сакральное и заветное «единство». Нет, не лучше, потому что каждая религия, каждая культура, каждое идейное течение – это чей-то проект, индивидуальный или коллективный, и сохранять «единство» можно только путём проведения репрессивной политики. Моя любимая мысль, моя сверхидея звучит так: в раю спорят о Боге.

Человеком, который подвёл меня к пониманию этих вещей, был Сергей Рочев, известный также как Рауха. Когда мы познакомились в «розамирской тусовке», я спросил его, является ли он ценителем «Розы». На это он, к моему удивлению, отрицательно покачал головой и сделал жест, разрубающий воздух крест накрест: «Там всё объярлычено, всё задано». Я возмутился такому святотатству и дальше не расспрашивал. Но эти слова запали мне если не в душу, то в память. Они были такими неожиданными и такими непонятными, что мне хотелось хотя бы сформулировать, что именно они могут означать. Постепенно я понял и то, что имел в виду Рауха, и то, что в большой степени он был прав.

Андреев пишет о “расколе светлых сил”, которое “было вызвано трансфизической сущностью, стоящей за инквизицией, которое появилось задолго до инквизиции”. Во-первых, возникает вопрос - насколько задолго до появления в истории инквизиции эта сущность начала влиять на историческое христианство? И в какой момент провиденциальные силы, соответственно, разделились? И разделились ли они вообще - или просто выглядят для Андреева разделенными - в контексте разворачивания исторического процесса?

В андреевском историософском мифе отмечаются недостатки практически всех существующих идеологем “авторских” религий и конфессий, кроме, разве что, джайнизма. Это и буддизм (критика пессимистического, эскапистского и атеистического опыта Гаутамы Будды), и христианство (критика авторитарности апостола Павла), и манихейства (демонизация самых основ религии без уточнения), и ислама (регрессивность ислама по отношению к христианству), и лютеранства (Лютер должен был стать папой, а не раскалывать и деритуализировать католицизм). Важно не само это критическое настроение, а то, что при этом Андреев не высказывает никаких позитивных суждений о ключевых идеологемах этих религий и конфессий. Он не видит особой истины нирваны или таухида, дуализма манихеев или оправдания верой и намеренной сдержанности богослужения лютеран. . Андреев в историософии остается метафизическим моноцентристом. При этом четко определить, в чем, собственно, состоит этот его моноцентризм, не так-то просто. Его нельзя свести к какой-то одной относительно простой идее как это происходит в философии истории Гегеля.

По логике текста РМ в мирах просветления представители разных метакультур должны были бы все сразу же признавать истинность андреевской метафизики - как она представлена в РМ. Однако восходящие слои даже на очень высоких уровнях сохраняют свою секторальную обособленность - речь идет не только о затомисах, но и о трансмифах пяти религий (относительное исключение в данном случае составляют представители иудаизма, которые в Олирне открывают для себя “истину Христа”). И только потом происходит объединение просветленных в ещё более высоких слоях, уже не связанное с каким либо сегментированием, наблюдаемым до уровня трансмифов. Получается, что сам Андреев претендует на соответствие своего опыта тем слоям, которые находятся выше трансмифов. Однако при этом он сам отмечает, что его влечет голубая пирамида трансмифа христианства, то есть его уровень еще не достиг даже ее высоты. Здесь можно увидеть противоречие, но можно интерпретировать эти положения как весьма сложную систему пересечения опытов Андреева, переживания им отблесков самых разных слоев.

Артем уже отмечал, что интересно было бы увидеть на страницах РМ слова о том, что христианин или мусульманин в Олирне открывают для себя истину атеистической Нирваны.

Да, это такой мысленный эксперимент: представьте, что Даниил Андреев вырос не в России, а Тибете. И вот в главе про средние слои Шаданакара он пишет: «В действительности, на высших ступенях христианства никакого теизма, конечно, нет». Задевает не столько содержание исходного утверждения, сколько то, с какой уверенностью оно высказывается. По моему мнению, тайна Бога относится к проблемам такого порядка, что дискуссии на эту тему не прекращаются ни на уровне трансмифов, ни за их пределами. Андреев недооценивает колоссальную силу буддийской философии, с которой несовместимо признание бытия Ишвары.

Ты пишешь, что моноцентризм «Розы» не так просто идентифицировать, но, в общем-то, уже в следующем абзаце решаешь эту задачу. Голубая пирамида, которая манит Андреева, и есть источник его откровения. Религия Розы Мира – это христианство. Просвещённое, гуманизированное, адекватное христианство, освобождённое от идеи монополии на спасение и открытое к диалогу с другими религиями. Когда логика текста выходит за пределы христианства, это тут же бросается в глаза. И это отнюдь не понимание Христа как Планетарного Логоса и не идея перевоплощений. В христианство не вписывается «закон масштабов», информация о восходящем посмертии Лермонтова (и Волошина, на мой взгляд), о том, что Гёте был носителем светлой миссии. Но это частности. Если говорить о системных составляющих концепции, то среди них есть только один подлинно новаторский по отношению к христианству – кардинальная переоценка гендера и придание ему метафизического значения. Собственно, это маркер, по которому можно отличать христианство «Розы» от остальных его форм. Но недостаточный, чтобы рассматривать его как новую религию.

Андреев пишет о “расколе светлых сил”, которое “было вызвано трансфизической сущностью, стоящей за инквизицией, которое появилось задолго до инквизиции”. Во-первых, возникает вопрос - насколько задолго до появления в истории инквизиции эта сущность начала влиять на историческое христианство? И в какой момент провиденциальные силы, соответственно, разделились? И разделились ли они вообще - или просто выглядят для Андреева разделенными - в контексте разворачивания исторического процесса? (и еще по этой теме написал выше, там, где о французском духе-народоводителе).

Мне кажется, идеи кармы и перевоплощения не позволяют говорить об андреевском проекте как о разновидности исторического христианства - во всяком случае, в полной мере. Тут мы сталкиваемся с нашей старой проблемой - дискретности и континуальности. Можно ли прочертить границу между христианством и и иными путями - или этой границы нет? “Разделения до неба не доходят” - это так и в андреевской мифосистеме. Но сам Андреев при этом свидетельствует, что в “христианские области” он перешел из областей индуистских (кстати, его специфическое отношение к буддизму могло сформироваться именно там, в индуистской среде, возникавшей в полемике с буддизмом).

Метакультуру можно увидеть как межличностное сообщество, в котором происходит солидарное просветление. У каждой развивающейся личности есть свой уникальный путь восхождения. Но при этом некоторые из этих личностей могут солидаризироваться на каких-то этапах своего становления и образовывать сообщества, в которых действует синергетический (резонансный) эффект. Эта солидаризация происходит вокруг идеи, которая инициируется существом, стадиально опередившим других. В случае с метакультурами – ее Светлой диадой и человеко-духом – основателем ее затомиса. Эта идея оказывается универсальной настолько, что на какое-то время она может казаться приобщившемуся к ней индивиду превосходящей его собственную и другие индивидуальные идеи. Можно сказать, что она таковой для него и является стадиально, то есть на каком-то этапе его становления.

Андреев претендует на понимание магистрального вектора в метаистории, который ведет к смене эонов. Мы можем доверять ему в этой его претензии или сомневаться в ней, но она для него является лейтмотивом всей его историософской модели. Это не означает, что в метаистории есть только один вектор и что он не имеет исторических модусов. Но сама цель для Андреева является константой. И вектор, соответственно, является константой. При этом сам этот вектор вовсе не обязательно прямой и изначально заданный в своей конкретике, в своей тактической части. Например, утверждение монотеизма является непременным условием для вочеловечивания Планетарного Логоса, а это вочеловечивание является необходимым условием для смены эонов и преображения Энрофа. Но при этом Андреев показывает на примере утверждения монотеизма, что изначальной заданности конкретных исторических форм в данном случае не было. Был “египетский” проект, “семито-иудейский”, “ирано-маздеистский”. Даже Индия с точки зрения Андреева могла стать той метакультурой, в которой кристаллизируется идея монотеизма - если бы не буддизм. И нечто подобное он говорит о Китае - где возникает идея дао (хотя религиозный даосизм возникает только уже к середине II века н.э.). Окончательный выбор метакультуры, в которой должно осуществиться вочеловечивание ПЛ, происходит только за сто лет до рождения Иисуса. И та полнота, с которой происходит это вочеловечивание не предустановлена изначально - она определяется уже по ходу событий. В этом отношении модель ДА как раз не детерминистична и плюралистична. Мне-то как раз кажется, что Иудейская метакультура была определена как сфера вочеловечивания ПЛ много раньше (со времен ее прочного контакта с Античной метакультурой). Хотя мне очень нравится варианивность ДА.

Андреев в данном случае (определении основного вектора метаистории) не просто гегельянец. Гегеля в этом контексте можно рассматривать как его несовершенного предшественника.

“Раскол светлых сил”, о котором говорит Андреев, проходит в его тексте не по линии метакультур. Из его текстов не следует, что, например, Латино-католическая метакультура выбрала путь “религиозный”, а Германо-христианская (“Северо-западная христианская”) - “либеральный”, “гуманистический” и “демократический”. Мы видим, что в Северо-западной метакультуре активно развивался “протестантский” вектор (и, вероятно, еще продолжает развиваться в XXI веке - если говорить о традиционном пятидесятничестве и харизматиках). А “гуманизм” XIV-XVI веков развивался преимущественно в Латино-католической метакультуре, хотя и в Северо-западной метакультуре уже в XIV века наблюдался рассвет “северного ренессанса”.

Более того, конфессиональная идентичность внутри христианского мира в некоторых случаях не является однозначным маркером метакультуры. Протестантизм как феномен может рассматриваться преимущественно в контексте становления Северо-западной метакультуры. Но при этом германоязычные (в данном случае я говорю о всей группе германских языков) католики после Реформации, во всяком случае те, кого можно отнести к “вестникам”, были творцами именно Северо-западной метакультуры. То есть метакультурная идентичность в моем понимании оказывается в ряде случаев шире, чем идентичность конфессиональная.

Если этот “раскол светлых сил” проходит не по линии метакультурного различения, то в каком слое это произошло? Если сама постановка вопроса корректна, то таковыми слоями в рамках андреевского мифа могут быть либо трансмиф христианства, либо Гридруттва.

Я уже писал, что по моему мнению “трансмифы верховных религий” следует интерпретировать существенно шире. Я допускаю, что трансмиф - это весьма странное сочетание религиозной идеи в узком смысле и гораздо более широкого культурного потока, который на базе этой идеи возникает. Если рассуждать в этом ключе, то, например, индуистский трансмиф не может включать джайнов или сикхов (их восхождение выше затомиса будет протекать по иному восходящему вектору), но может охватывать социальное и художественное творчество Ганди и Тагора. И подобным образом христианский трансмиф охватывает не только художественное творчество, возникавшее в странах Северо-западной метакультуры, но и идеи гражданственности, демократии, прав человека и пр.

Гридруттва - это тот чертог, где творится, согласно Андрееву, общий план становления человечества. Если не воспринимать ти слова Андреева редуцированно и не рассматривать Гридруттву как просветленный аналог ЦК КПСС или собрание иранских аятолл (к чему подталкивают предложенные им определения этого слоя), то именно в Гридруттве может происходить свободный творческий поиск возможных линий развития всего мира людей. И из этого совсем не следует, что этот поиск обязательно монистичен и централизован. Как раз наоборот - он максимально плюралистичен.

Дмитрий Ахтырский
Можно ли прочертить границу между христианством и и иными путями - или этой границы нет? “Разделения до неба не доходят” - это так и в андреевской мифосистеме. Но сам Андреев при этом свидетельствует, что в “христианские области” он перешел из областей индуистских (кстати, его специфическое отношение к буддизму могло сформироваться именно там, в индуистской среде, возникавшей в полемике с буддизмом).

А что такое “граница” и что такое ее “прочерчивание”? Зачем ее вообще чертить? Различение явлений далеко не всегда предполагает необходимость проведения демаркации. Тем более, когда мы пытаемся рассуждать о мирах восходящего ряда. При этом само это различение представляется мне важным и плодотворным. Иначе нам в удел остаются только тотальный монизм и апофатика.

Неоднозначность ситуации с “расколом светлых сил” дополнительно осложняется утверждением о том, что в последние 500 лет (на середину XX века) один из демиургов стал выполнять особую миссию:

Даниил Андреев
Однако можно говорить о том, что в течение последних пятисот лет из числа демиургов выделился один, не только получивший миссию всемирного, а не лишь сверхнародного значения, но и осуществлявший ее: это - демиург Северо-Запада. Создание некоторых предпосылок к объединению человечества в единое целое - плод именно его творчества за последние века. В близком будущем мировое водительство такого рода перейдет, вероятно, на короткое время к демиургу сверхнарода российского, а затем к демиургу Индии. Позднее единоличного водительства, по всей видимости, не будет.

То есть несмотря на декларируемый Андреевым “раскол светлых сил”, он всё же выделяет, своего рода, основной глобальный (транс-метакультурный) тренд, у которого есть метаисторическая персонификация.

Интерпретация текста еще больше усложняется, если учесть, что согласно Андрееву Демиург Северо-Запада был соединен с соборной душой Германии, а не Нидерландов и англосаксов, хотя именно в Нидерландах произошла первая буржуазная революция, а англосаксонский мир был основным транслятором идей парламентаризма с конца XVII века. Германия XVII - XIX веков отнюдь не являла собой примера гражданского демократического общества. Во всяком случае, она существенно уступала в этом плане англосаксонским странам. То есть его “водительство”, проявление которого наиболее выразительно обнаруживается сначала в Нидерландах, а потом у англосаксов, не было связано с его “браком” с соответствующими соборными душами. Кроме того, Андреев относит политический уклад Британской империи XVIII - XIX вв. к типу “крайне твердых состояний государственности”, ставя ее в один ряд с весьма зловещими режимами: Ассирией, империями Чингиз-хана, Тамерлана, Испанией XVI века, империей Наполеона, государством Гитлера. И далее он намекает, что такие колониальные империи были одной из репетиций грядущего царства Антихриста.

Даниил Андреев
Такими попытками, или, лучше сказать, репетициями, были и Римская империя, и империя Тимура, и папская иерократия, и та империя Филиппа II, в которой «не заходило солнце», и мировые колониальные державы современности.

Тихий дон Диего
Если этот “раскол светлых сил” проходит не по линии метакультурного различения, то в каком слое это произошло? Если сама постановка вопроса корректна, то таковыми слоями в рамках андреевского мифа могут быть либо трансмиф христианства, либо Гридруттва.

Но я не вполне понимаю, как из утверждения “раскол произошёл не по линии метакультур” следует утверждение “раскол произошёл на ином уровне, нежели метакультурный”. Он мог произойти и в одной метакультуре, и одновременно более, чем в одной. И он мог произойти одновременно на нескольких уровнях.

Артём Айрапетов
Но я не вполне понимаю, как из утверждения “раскол произошёл не по линии метакультур” следует утверждение “раскол произошёл на ином уровне, нежели метакультурный”. Он мог произойти и в одной метакультуре, и одновременно более, чем в одной. И он мог произойти одновременно на нескольких уровнях.

Я имел в виду следующее. Из констатируемого Андреевым “раскола” “светлых сил” не следует, что одна метакультура стала развивать исключительно вектор “светского” просветления, а другая (другие) продолжали следовать по пути традиционной религиозности. Например, в метакультуре Северо-Запада XVI века мы видим вполне четко проявленными и “светский” вектор (особенно явно - с Нидерландской революции), и “религиозный” (в частности, всевозможные конгрегации протестантизма). Но и в метакультуре Юго-Запада обнаруживается в еще более ранний период универсалистский “гуманистический” вектор при том, что религиозный (католический) вектор отнюдь не был нивелирован.

Тихий дон Диэго
Я имел в виду следующее. Из констатируемого Андреевым “раскола” “светлых сил” не следует, что одна метакультура стала развивать исключительно вектор “светского” просветления, а другая (другие) продолжали следовать по пути традиционной религиозности. Например, в метакультуре Северо-Запада XVI века мы видим вполне четко проявленными и “светский” вектор (особенно явно - с Нидерландской революции), и “религиозный” (в частности, всевозможные конгрегации протестантизма). Но и в метакультуре Юго-Запада обнаруживается в еще более ранний период универсалистский “гуманистический” вектор при том, что религиозный (католический) вектор отнюдь не был нивелирован.

Я перечитал сейчас эту ветку и понял, что ты имеешь в виду. На данный момент я бы прокомментировал это так.

Во-первых, мы начинаем путаться, когда ставим вопрос “Где произошёл раскол?”, “На каком уровне произошёл раскол?”. Ставя вопрос таким образом, мы предполагаем, что раскол произошёл между теми, кто изначально составлял одну группу. В принципе, это напрашивается из самого понятия “раскол”. Это как будто следует из определения. Но всё, что мы на самом деле узнаём от Андреева - что произошёл “раскол светлых сил”. Не “раскол сил Романо-Католической метакультуры”, не “раскол сил Небесного Иерусалима”, и т.п. Т.е. всё, что мы знаем - “раскол” произошёл в мирах восходящего ряда. Поэтому для продуктивного анализа, на мой взгляд, нужно по отдельности ставить вопрос для каждого из трёх направлений, названных Андреевым, и притом следующего содержания: “В каком слое / мире находилась группа, которая инициировала данный проект?”. Кроме того, можно поставить дополнительные вопросы, если они вообще правомерны: “Какую позицию занимала данная группа по отношению к ”мейнстриму“ данного мира? К каким отношениям с этим мейнстримом она перешла после инициации проекта?”. Т.е., на мой взгляд, вместо того, чтобы искать ответ на вопрос “Где произошёл раскол?”, нужно попытаться иденцифицировать три “эпицентра” проектов, которые перечисляет Андреев - и потенциально они могут быть в разных мирах и на разных уровнях.