Вторая часть работы Елены Волковой "Христианская апология Pussy Riot".
ЧИТАТЬ ПРЕДЫДУЩУЮ ЧАСТЬ - "НИКОМУ НЕ УГОДИШЬ"
Битва богов
В церкви во время службы я часто задавалась вопросом: «В какого Бога верят люди, с которыми я вместе молюсь? К одному ли Богу мы обращаемся?» Сомнения возникали потому, что служки могли после службы матом выгонять детей из храма; клирики – гнать нищих от ворот или проклинать иноверцев; среди прихожан оказывались сталинисты и националисты. Был даже священник Павел Буров, который поминал генералиссимуса Иосифа за проскомидией, а потом обвинял художников на суде против выставки «Осторожно, религия!». Большинство же исповедовало религию потребления и комфорта: они выделяли то, что полезно для здоровья (святая вода и просфора натощак, пост) и благополучия, их интересовали молитвы «нужным» святым, регулярное причастие, поклонение мощам и местам, вычитывание (!) молитв – все это должно было оградить от напастей и сулить удачу в делах. Они явно использовали Бога и церковь в своих целях, даже если речь шла о том, что называли состоянием души. Интересно, думала я, какой вопросник или тест мог бы выявить кардинальные различия в наших представлениях о Христе?
Таким тестом стал панк-молебен. 21 февраля 2012 года будто начался Страшный суд, на котором тайное становилось явным, ложные видимости исчезали, сущности обнажались. Стали говорить о том, что девушки надели маски, чтобы сорвать их с многих людей, а также с церковных и государственных институтов. Pussy Riot test приобрел всероссийский, а затем и мировой масштаб в результате агрессивной реакции на него церкви и государства.
Мальчишеский вопрос «Кто первый начал?», церковь или государство, до сих пор висит в воздухе. Епископ Петроградский и Гдовский Российской православной автономной церкви Григорий (Лурье) уверен, что священноначалие стремилось раздуть «негодование церковной общественности», чтобы государство никуда не смогло деться от необходимости реагировать на оскорбление госкульта». Эту версию подтверждает и хронология преследования группы. Используя известную стратегию компартии, РПЦ сначала дала слово «возмущенному народу», который через два дня после панк-молебна заговорил голосом так называемого православного предпринимателя Василия Бойко-Великого, выступившего от лица одноименного Фонда имени Василия Великого в хорошо знакомом стиле репрессивной риторики: «Все советские православные люди скорбят по поводу того бесчинства и богохульства, которое было совершено в Храме Христа Спасителя…». Следует, однако, заметить, что гипотеза о церковной инициативе противоречит сложившейся еще при Алексии II установке на игнорирование церковью любой критики в свой адрес. Не так важно, кто ударил первым, церковь или государство (оставим этот вопрос для историков), ведь били они не друг друга, а «в едином порыве», в духе церковно-государственной «симфонии», набросились на общего врага.
Очень скоро стало очевидно, что единства нет ни внутри «православного народа», ни, тем более, в широком общественном поле за церковной оградой. Более того, выяснилось, что арестованные «враги церкви» тоже имеют свои представления о христианстве и готовы вступить в диалог с обвинением. Участницы панк-молебна предполагали, что их акция и станет стимулом для обсуждения поднятых в ней проблем.
Гомофонное звучание патриархии под аккомпанемент фондов имени святых быстро сменилось контрапунктом, в котором против одной властной ноты звучало несколько мелодий: от жалобно просящей (писем, взывающих к милосердию) – до непримиримо бунтарской. Возникло религиозное противостояние, которое новозеландский пастор Глинн Карди (Glynn Cardy) в своей проповеди «Сила молитвы: Pussy Riot испытывают церковь» определил как Clash of Gods – Битва Богов.
Бедняки господни
Молитвенницы в балаклавах не выражали прямо своего представления о Боге. Акция в ХХС была названа панк-молебном, а не панк-проповедью. Они занимались политическим протестом. Поэтому речь пойдет не столько о прямом богословском, сколько об опосредованном воплощении религиозных ценностей. О том, как идеи христианства утверждаются в светских формах культуры. Об антиномии религиозного и светского, при которой противоположности меняются местами: ценности культуры потребления наполняют церковные формы, а христианские императивы наполняют жизнь вне церкви.
Ценности, как известно, поверяются словом и делом. Поэтому обратимся к вербальным и невербальным формам их актуализации: к религиозным текстам и повседневной культуре.
В камере Надежда Толоконникова изучает Библию, свое первое открытое письмо из СИЗО она открывает эпиграфом из Евангелия от Луки: "Смотрите за собой, чтобы сердца ваши не отягчались объедением, и пьянством, и заботами житейскими" (Лк 21:34) Полностью и в более точном современном переводе Валентины Кузнецовой этот стих звучит так: «Так смотрите, не обременяйте себя разгулом, пьянством и житейскими заботами, чтобы День тот не застал вас врасплох».
Цитата взята из пророческой речи («малого апокалипсиса») Иисуса Христа о грядущем разрушении Иерусалимского храма и о признаках приближения Дня Господня, или Божьего суда. Иисус учит людей в Храме после его очищения от торговцев и менял – события, с которым обычно сравнивают панк-молебен. Он рассказывает притчу о винограднике, отвечает на вопросы, а затем прямо обличает учителей закона (в Евангелии от Матфея, гл. 23, он называет их безумными и слепыми вождями) за любовь к роскоши, чванство, высокомерие, показное благочестие, за то, что они грабят бедных («пожирают имущество вдов») и гонят праведников. Таким образом, эпиграф к письму Надежды Толоконниковой отсылает читателя к обличительным речам Христа в адрес богачей и лжеучителей, что создает богатый ряд аналогий между иерусалимским Синедрионом и московским Синодом.
Касте сибаритов Надежда Толоконникова противопоставляет группу энтузиастов и аскетов: «Те люди, с которыми мне за годы акционистской деятельности довелось работать, были очень необычными для Москвы. Они не добивались денег и комфорта. Они не ходили в "Жан Жак". Если они посещали кафе, то выбирали такое, где можно заниматься, обсуждать, планировать акции, ничего при этом не заказывая. Если они хотели есть, то отламывали ломоть батона. Им жаль было тратить время и свое сознание, готовое вместить и трансформировать все окружающее, на постоянную бытовую гонку и стремление ко все большему житейскому комфорту. Сердце их не отягчалось ни объедением, ни пьянством. Мысли их полностью были заняты тем делом, над которым они в этот момент работали. Они работали много, горячо и увлеченно. Не останавливало их даже понимание того, что платой за их деятельность может быть тюрьма. (…)
Иисуса Христа обвиняли в богохульстве. Если бы две тысячи лет назад была статья 213, её предъявили бы Христу. Он призывал к аскетизму и подвижничеству, но земные цари, не пожелавшие отказаться от лимузина с мигалками, осудили его. "Остерегайтесь же людей, ибо они будут отдавать вас в судилища" - предупреждал Христос (Мф 10:17)».
Общаясь с людьми из круга защитников Pussy Riot, я часто вспоминала и другие слова Христа: «Лисицы имеют норы и птицы небесные — гнезда, а Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову" (Мф. 8:20). Слово «вписка» (возможность переночевать или временно пожить у кого-то) я узнала от Анны Домбровской, которая стойко держалась вместе с другими участниками Оккупай-суда на лужайке у Московского суда, а у Таганского иногда ночевала на скамейке одна. Конечно, она не покинула бы своего поста, даже если бы у нее был дом в Москве, но мужество Оккупай-суда было особым, потому что его костяк составляли люди, готовые к лишениям и атакам. Они были из тех, кто добровольно отказался от домашнего комфорта, от денег и карьеры – ради протеста, свободы и защиты гонимых.
Позднее, после освобождения из лагеря, стал очевиден контраст между повседневной культурой Pussy Riot как общины уличных художников и обстоятельствами зарубежного турне Марии Алехиной и Надежды Толоконниковой, которое для них организовали представители российского шоу-бизнеса и западного истеблишмента. В турне они оказались в иной, не аутентичной для себя среде, которую старались наполнить социальным протестом и напряженной правозащитной работой, что требовало особой энергии противостояния культуре власти и развлечения. Мысли их по-прежнему «полностью были заняты тем делом, над которым они в этот момент работали».
Самостоятельные же поездки группы (не зарубежные туры, организованные со стороны) возвращают нас к культуре аутсайдеров, отмеченной дешевыми гостиницами и «вписками», где, как в военной палатке, десяток человек размещается в одной комнате; откуда шлют SOS с просьбой прислать яндекс-деньги на бензин; отламывают батон или гамбургер. О банкетах церковных иерархов, как и о роскоши их резиденций, напротив, ходят легенды. Видимо, поэтому священноначалие так возмутила картина Александра Косолапова «Икона-икра», которую могли воспринять как пародию на излишества церковных застолий.
Образ жизни группы Pussy Riot и ее сторонников напоминает коммуны битников и хиппи, западную молодежную контркультуру, восстающую против сытого истеблишмента, который ложь и безумие конформизма принимает за истину и мудрость. Протест нищих бунтарей, в его абсолютно светских и даже антирелигиозных формах, подспудно питается христианской традицией странничества, ухода от мира, а также более древним движением эбионитов – Бедняков Господних, о которых Александр Мень замечательно написал в книге «Вестники Царства Божия»: «Иудея находилась в состоянии глубокого духовного упадка. Тем не менее есть все основания считать, что именно в те годы [742-735 гг. до н.э.] в ней все более явственно давало о себе знать религиозное направление, известное под названием «эбионим Ягве» — «бедняки Господни» . Именно в них мог видеть пророк [Исайя] тот святой Остаток, который будет спасен от всех исторических потопов.
Кем же были эти «Божии бедняки»?
Хотя в основном они принадлежали к небогатым сословиям, в них не следует видеть просто людей обездоленных или просящих подаяния. Когда Библия говорит о «бедных», она, как правило, имеет в виду прежде всего людей нравственно чистых и любящих Бога. Уже у Амоса слова «нищий» (ани') и «праведник» являются синонимами (Ам 2; Иер 20, 12). А с другой стороны, богатство и роскошь обычно ассоциируются в Писании с нечестием или язычеством».
Конечно, речь не идет о прямом отождествлении современных протестных художников с учениками пророка Исайи. Два типа общины (эбиониты и панки) принадлежат разным эпохам и разным типам культурам. Но несмотря на все различия, их объединяет общая установка на нестяжание и отказ от «житейской отягощенности», которая, получив в свое время религиозное обоснование, перешла позднее в светскую культуру, где обрела социальное значение и наполнила политический протест.
Роскошь естественна
Когда Патриарх Кирилл и другие официальные представители РПЦ оказались замешанными в финансовых скандалах (часы, квартира, дворцы, бизнес, в том числе в ХХС, и пр.), они начали неуклюже, но вдохновенно развивать апологию богатства, своего рода богословие роскоши. Всеволод Чаплин заявил, что «так называемая роскошь» вполне естественна для Церкви: «Если кто-то украшает храмы, это проявление любви к храмам. Если кто-то дарит патриарху облачение, икону, машину, часы - это проявление любви к патриарху, которое совершенно естественно. Почему вдруг нас стали настойчиво убеждать, что мы должны этого стыдиться и рвать на себе по этому поводу волосы?»
Крылатая фраза из романа Пелевина «солидный господь для солидных господ» в этом контексте зазвучала с новой силой. Любовь к храму и патриарху оказались сильнее любви к Богу и ближнему. Патриархийный дискурс, опиравшийся в истории Pussy Riot на понятия греха, богохульства, кощунства, Божьего гнева и возмездия, быстро сменился риторикой христианской любви.
«Деньги - это пыль»
Совершенно иначе в ситуации финансового скандала повели себя участники панк-группы.
Среди базовых принципов Pussy Riot - некоммерческий характер группы. Этим они с самого начала бросили вызов главной социальной религии – культу Маммоны (в Евангелии «маммона» - богатство, блага земные). Многие «глубоко оскорбленные православные» никак не могли поверить, что «кощунницы» действуют бескорыстно. Недоверие к бескорыстию само по себе показательно, поскольку говорит о том, сколь основательно массовое православное сознание переплетено с «религией денег».
Конфликт между коммерческим и некоммерческим, или, говоря религиозным языком, между Богом и Маммоной, обострился в истории о бренде Pussy Riot. Речь шла не о получении прибыли, а о защите имени группы от коммерческого использования, но шум был поднят невероятный. Критики, набросившиеся на адвоката Марка Фейгина, явно целились в Pussy Riot. Интернет наполнился злорадными репликами: наконец-то появилась возможность вписать бунтарок в кодекс обывателя «слава+деньги» (попиарились, мол, чтобы заработать).
Надежда Толоконникова ответила из СИЗО кратким протестным воззванием «ВСЕМ! ВСЕМ! ВСЕМ!»:
«Остановите разборки о бренде!
Остановите регистрацию бренда!
Остановите безумие.
Мне глубоко отвратительны финансовые и брендовые разбирательства.
Деньги - это пыль».