Филологический роман-сочинение
Вначале я хотела изложить всю русскую литературу в хэппи-эндах, но потом решила ограничиться XIX веком и дореволюционным периодом ХХ-го. Правда, я не удержалась и включила М.Булгакова тоже. Пишу не в хронологическом порядке, хотя это удобнее, а в том, который мне приходит в голову – это приятнее. Предупреждаю, что первоисточники я читала очень давно, большинство еще в школе, поэтому как помню, так и пишу, и прошу извинения, если что перевру. Заглянуть в них не было возможности – писала в деревне сидя у камина (газового, потому что там провели газ).
Лермонтов. Лошадь Печорина не пала, и он доскакал до Веры. Объяснился с ее мужем. Муж, конечно, отказал Печорину в Вере. Тогда Печорин вызвал мужа на дуэль. Муж не испугался, но вспомнил, что случилось с Грушницким, и сказал: «Ну ладно, она всё равно чахоточная, забирай».
А княжна Мери вышла замуж за брата Левина из «Анны Карениной». Не за того, который умер, а за другого, которого Толстой у себя в романе забыл упомянуть. И стали они вчетвером – братья Левины, Китти и княжна Мери – много работать в поле. И были счастливы – больше, чем Печорин с Верой, во всяком случае дольше.
Тургенев. Про Тургенева сказать могу мало, - честно говоря, не совсем хорошо понимаю его идеи. Запомнилось, что по страницам его романов бродили тургеневские девушки, а потом он сам, по Хармсу, уехал в Баден-Баден. Поэтому про Тургенева пусть напишет кто-нибудь другой, а я с удовольствием почитаю – и тогда, как от всякой прочитанной книги, навсегда изменится моё сознание.
Достоевского и Островского предлагаю объединить в одно целое. Настасье Филипповне отпилить ногу (впрочем, это придумала не я, а авторы фильма «Даун Хаус»), тогда Рогожин ее не убьет, а князь Мышкин на ней женится, и красота спасет мир. Катерину из «Грозы» посадить на цепь, хлеб и воду для умерщвления либидо. Бесприданнице пойти учиться и работать, чтобы заработать на приданое. Старухе-процентщице иметь в доме ружье – взять у чеховских героев со стены запасное (см. далее).
Михаил Булгаков. Маргарита задержалась в квартире критика Латунского дольше, чем думали Воланд и компания. За это время колдовские чары рассеялись, и отрезвленная Маргарита стала думать, как быть с последствиями. Тем временем вернулся домой критик Латунский и увидел: разгромленную и затопленную квартиру, всё что нажито непосильным трудом, три портсигара отечественных, шубы жены три. А критик уже был человек немолодой и от такого удара скончался на месте. Маргарита вернулась домой (а куда ей еще было? она же не Катерина из «Грозы»), откуда к тому времени Наташа успела вынести все ценные подарки. Дождавшись мужа из командировки, Маргарита сказала, что ее ограбили, и она даже не смогла вызвать милицию, потому что он, муж, не дает Маргарите развиваться творчески и расти духовно, и она деградирует. А мог бы устроить ее на работу, – вот, например, недавно освободилось место критика Латунского. Муж Маргариты выхлопотал для нее местечко критика, и Маргарита стала писать статьи о творчестве Мастера и других мастеров, недооцененных Латунским. И даже ее статьи были опубликованы раза два из уважения к государственной деятельности ее благоверного. Но потом у мужа из-за статей Маргариты начались проблемы на службе, и пришлось ему с женой развестись. И Маргарита отправилась в подвал на Арбате, но нашла там Алоизия Могарыча. Когда Маргарита попыталась выгнать Алоизия из подвала и расцарапать ему лицо, тот вызвал милицию. И Маргариту отправили в тот же сумасшедший дом, что и Мастера. К тому времени Мастер уже провел разъяснительную работу среди Ивана Бездомного, прочёл ему весь курс лекций по истории и заскучал. И поскольку у него была связка ключей, он однажды нашел в одной из палат Маргариту. Вскоре они почти одновременно выздоровели и выписались из сумасшедшего дома. Бывший муж Маргариты выхлопотал им выезд за границу, лишь бы от него отвязались. Мастер и Маргарита уехали в Англию и стали издавать журнал «Колокол», а вырученные гонорары переводили на счет Ивана Бездомного в виде гуманитарной помощи на покупку квартиры (но это было прикрытие, а на самом деле – для исследований по истории).
Гончаров. Обломову сменить фамилию.
P.S. Моя бабушка в моём детстве боялась, что я буду как Обломов, потому что я уже сейчас «как маленький Илюша Обломов». Благодаря бабушкиной борьбе с обломовщиной я теперь умею складывать сено в стог, переворачивать километры свежескошенного сена для просушки, сажать и копать картошку, носить воду, ездить 12 км на велосипеде за помидорной рассадой, полоть и пересаживать клубнику, бороться с личинками майских жуков, доить козу и многое другое (нам в школе учительница говорила, что Гончаров написал три романа на «О». Я ей возражала, что он написал три романа на «Об»), собирать все виды фруктов и ягод, особенно черную смородину: о-о-о, как ее было много!
Один раз, правда, я довела своих родственников. Они в то лето посадили очень много чеснока, и я часто его полола и срывала с него «пасынки», чтобы чеснок был крупнее, у меня даже от этого слезала кожа на пальцах. А всё потому, что бабушка обещала мне проценты от продажи этого чеснока. И вот кто-то из родни возьми и скажи, что никто не знает, когда выкапывать чеснок, это надо очень точно подгадать день и час – если его выкопаешь хотя бы на день позже, то он расщеплется. Это даже по-русски как-то неправильно – «расщеплется», и я устроила им на это «расщеплется» такую истерику, которая продолжалась три дня и три ночи, что моя тётя еще долго не могла перестать заикаться. Даже теперь, когда я говорю: «Хорошо это не кончится», тётя вспоминает этот случай: «А помнишь, ты кричала на всё село, что чеснок расщеплется? Ну и как, он расщепился?». Но что-то я увлеклась, а мне надо переделывать русскую дореволюционную литературу в хэппи-энды.
Лев Толстой. «Войну и мир» трогать не буду, потому что очевидно: самому Толстому так понравился финал его романа, что он, наверное, в минуту жизни трудную, как Лермонтов твердит одну молитву чудную, вспоминает концовку «Войны и мира» и сам на себя не нарадуется: «Ай да Толстой!». А как вспоминает свой эпилог еще страниц на сто, так вообще счастлив! А я в первую очередь при написании этого текста хочу, чтобы автор был доволен, поэтому не буду его хэппи-энд никак менять.
«Анна Каренина». Поскольку Лев-толстой – автор крупный, то вроде бы должно быть богатое поле для встревания и переделывания концовки. Но нет. Все части романа плотно подогнаны, как колёса к рельсам. Я нашла только одно место, куда можно посеять зерна хэппи-энда.
Как мы помним, когда Анна Каренина при смерти (от родов, а не от поезда), Вронский с Карениным договариваются, что Анне лучше остаться с ее теперешним мужем. После этого Вронский стреляется, но неудачно. Каренин прощает Анну и хочет жить с ней счастливо, ежели та оклемается, но когда Анна выздоравливает и Вронский тоже, то всё равно они убегают вместе.
Каренин, которому после побега Анны с Вронским надо себя чем-то занять, как мы помним, увлекается эзотерикой. Вот тут и возможны варианты. Поскольку Толстой, похоже, не любил Каренина, как и вообще весь высший свет, то он придумал, что Каренин стал в ходе занятий эзотерикой еще злее и мстительнее. В нашем же варианте Каренина посетят разные мистические видения и озарения, и по возвращении Анны и Вронского из путешествия их будет ждать подписанная бумага о разводе, разрешение на свидания с Сережей и прочие подарки судьбы. Еще Каренину сообщится откровение, что у него есть теперь два варианта: либо уехать к Тургеневу в Баден-Баден и сочинять с ним исследование о пользе и вреде тургеневских девушек, либо жениться еще на какой-нибудь княжне. Каренин выберет второе. Из высшего света его, конечно, выгонят, но Каренину уже пофиг – он стал мистиком.
Потом Вронские и Каренины будут дружить семьями, а с семьями братьев Левиных будут, наоборот, враждовать. Хотя нет, нам же нужен хэппи-энд и мир во всём мире! Попробуем. Такой вариант: братья Левины отдадут свои имения Карениным и Вронским как бедным (в духовном смысле), а сами станут крестьянами. Тогда Каренины и Вронские, несмотря на то что они высший свет, не смогут поплёвывать на Левиных, сделавших им такой ценный подарок. Еще вариант – коммуна (Вронские, Каренины и братья Левины объединят свои материальные блага и будут жить и работать коммуной), но этот вариант маловероятен, потому что мы всё-таки уважаем исторические реалии и контекст. Как маловероятен и вариант такого романа Толстого, как «Холодная война и мир».
Чехов. Его сложно переделывать, потому что он сам любил всех переделывать, да еще так, чтобы его самого потом переделать было невозможно. Но попробую. Даже напишу два варианта: для минималистов и максималистов.
Для минималистов. Три сестры доехали-таки до Москвы и теперь собираются в Европу.
Для максималистов. Нина Заречная приходит к Треплеву и говорит: «Вы были правы, Тригорин беллетрист, а вы нет. Из меня же актриса всё никак не получается, и зря я вообще связалась с искусством театра, лучше бы оставалась здесь. В общем, я согласна выйти за вас замуж, – тут Нина осеклась, заметив недоуменный взгляд Треплева. – Ну, или так».
Треплев, не веря своему счастью, сразу переходит к «или так». Потом говорит, что ему надо зайти к маме. Когда он выходит из комнаты, Нина бросается к ружью, которое всегда у чеховских героев висит не стенке на всякий случай, и…
(В мире Чехова крайне сложно достичь хэппи-энда, поэтому здесь требуется Бог из машины. Пусть это будет тень Альфреда Хичкока из будущего).
…и тут Нине является тень Альфреда Хичкока. Тень объясняет Нине, что в скором будущем изобретут психоанализ, и что его создатель даже уже родился почти полвека назад. И что автор Нины – последний предтеча психоанализа в русской литературе. Сам-то автор хотел стать не предтечей, а создателем, и даже не без оснований – он был врачом, но из-за своего пессимизма и чахотки успел написать только «Палату № 6». Но увы, Чехов не создаст психоанализа и до него не доживет, и я, тень, являюсь не ему, а вам, Нина. Вы напрасно подумали, что Треплев отправился к своей маме, Аркадиной, просить вашей руки. Он мало ли зачем к ней пошел, может, за спичками. А вы сразу за ружьё.
Далее будущий создатель психоанализа Фрейд объяснил бы вам, Нина, что вы уехали из родного Заречья повышать свои актерские способности оттого, что Аркадиной, уже состоявшейся актрисе, не понравилось, как вы исполняли на сцене новаторскую пьесу ее сына. И теперь она, конечно же, решит, что ей не нужна в невестках такая плохая актриса, как вы. А в действительности Треплев вообще не думал просить вашей руки, во всяком случае сейчас ему явно не до того. Но я вам больше скажу. Ваш автор не верит в революцию вообще, а в сексуальную тем более. Но революция скоро будет, а через полвека – и сексуальная революция. После нее секса больше не будет, а будет только революция. Поэтому общество больше не будет плеваться в таких как вы, Нина, - а напротив, узнав, что вы умеете «или так», будет гоняться за вами как за редчайшим экземпляром, и вы вынуждены будете, дабы отстали, объявить, что делаете карьеру или у вас целибат.
Так что прекратите стреляться, скоро изобретут психоанализ, и он вам поможет. Да и Треплев, про которого Чехов пишет, что он застрелился, вовсе не хотел этого делать, а хотел лишь выбить гвоздь, который, по словам Чехова, засел у него в мозгу и сильно мешает. Но Треплев ошибочно полагает, что гвоздь от него неотделим и его можно выбить только вместе с мозгами – ему нужен лишь специально обученный психоаналитик с гвоздодёром. Неприятно, но, по крайней мере быстро. Поэтому лучше снимите ружье со стены и пропейте – оно, хотя вам трудно в это поверить, больше не нужно.
Сказав это, тень растаяла, потому что погасла свеча. А тут и Треплев вернулся со спичками. Они зажгли новые свечи, уселись за столом и стали ждать наступления психоанализа. Но тень Хичкока, как и всякая тень, обманчива. Она скрыла от Нины главное: если автор не доживет до изобретения психоанализа, то и герои не доживут, потому что не могут жить дольше своего автора. И останутся в памяти людей в своем доисторическом виде. Доисторические Нина и Треплев в ожидании прихода психоанализа, который никогда не наступил, тем не менее, очень весело провели время. Треплев занял у Аркадиной бумагу и спички (дров у той не водилось), и в основном они жгли бумагу и грелись, но иногда наступали солнечные дни, когда Треплев писал новаторские пьесы, а Нина их репетировала.
И вот однажды к ним в комнату ворвался Раскольников с бледным от ярости лицом. Он потребовал, чтобы ему немедленно отдали ружье, равное тому, которым сейчас владеет старуха-процентщица. Он, дескать, уже пытался убить старуху топором, но у той оказалось не предвиденное Достоевским ружье. И тут Раскольникову сказали, что убить старуху можно лишь точно таким же ружьем, как у нее, а такое есть только на стене у героев Чехова.
Нина и Треплев, конечно, совсем забыли про совет тени Альфреда Хичкока – пойти пропить ружье, да и о самом ружье. Поэтому они с радостью отдали бы его Раскольникову. Но, на беду, они к тому времени разучились понимать человеческую речь, и вопли юного неокрепшего Раскольникова показались им лишь бессвязным звериным рыком. Видя, что его не понимают и не уважают, во всяком случае не хотят отдавать ружье, Раскольников обратился в зверя (он был оборотнем, но не знал об этом), сорвал ружье со стены, выстрелил, - и в эту минуту Чехов скончался от чахотки, в объятиях Книппер-Чеховой или вне, но так и не испив шампанского.
Пушкин. Ой, солнце русской литературы чуть не забыла упомянуть. Роман Пушкина исправлений не требует, ибо почти совершенен, как магический кристалл с изъяном. Изъян в том, что Пушкин зачем-то привёл в роман Онегина и остальных. К счастью, они там появляются реже, чем автор рассуждает о женских ножках и о том, кому из родственников какое внимание уделять, чтобы не захирели. Пушкин приходит к выводу, что лучше вообще держаться от всех подальше, а мы гадаем, он это с иронией или без. В разгар написания школьного сочинения по «Онегину» ко мне неожиданно приехал отец. Увидев, чем я занимаюсь, он сказал: «И что бедные школьники так мучаются? Пушкин это с похмелюги писал, и ему вашими сочинениями только печь топить. А вот в более серьёзных источниках (дневниках Пушкина) сообщается, что он на днях с Божией помощью вЪеб Аннушку Керн и рад». Сказав это, папа уехал. Я тогда отца не послушала и всё равно написала сочинение на 12 страниц (я писала школьные сочинения на столько страниц, сколько было в тетрадке. Если тетрадь была о 12-ти страницах, то на 12-ти, если 18 – то 18, а если в тетрадке оставалось только три страницы, то надо было как-то уложиться… Только один раз, по-моему, я не уложилась – сочинение по «Преступлению и наказанию», заняв все 12 или 18 страниц, дописывалось уже на зеленой обложке мелким почерком – так я увлеклась! Мне просто надо было охватить всех героев, включая Свидригайлова. И всегда мне ставили по литературе пятерки, только однажды снизили оценку за нелитературное слово «наплевать». Не таков был наш одноклассник И.К. Его я очень плохо помню, даже бы имя его сейчас не вспомнила, если бы однажды нам не задали выучить любой отрывок из Горького. И вот И.К. вышел, обвел не знаю каким взглядом класс и с вызовом прочел всего две строки:
А вы на земле проживете, как черви слепые живут.
Ни сказок о вас не расскажут, ни песен о вас не споют.
«И всё?» - спросила учительница. – «Всё», - ответил И.К. Второй раз класс, кажется, так смеялся, когда наша учительница, не зная, что нам задать из Булгакова – «Собачье сердце» или «Роковые яйца», предложила прочесть «Собачьи яйца». Сейчас я смотрю на школьные фотографии и вижу, что И.К., несмотря на свою незапоминаемость, был одним из самых симпатичных в классе.
В общем, тогда я отца не послушала, а зря. Впрочем, я и сейчас его не слушаю, поскольку пишу тут опять-таки сочинение, по объему превышающее написанные в школе, потому что считаю, что в отличие от упомянутых авторов, дожила до других времён. Но нельзя сказать, что совет отца вообще пропал даром – частично он был усвоен, но лишь частично, потому что я теперь поняла, что каждый совет и полезен и вреден одновременно (поэтому люди с такой неохотой им следуют - лишь от когнитивного диссонанса), но поняла и то, что мы всегда можем выбирать, чему именно из совета последовать. Можно выбрать «полезное» и сосредоточиться на светлой стороне. Вредное, как всякая тень, придет само и не спросится.