выход

Сначала хотел написать текст на конкретную тему — какие проблемы возникают у человека, который пытается честно мыслить, оставаясь в пределах своей догматическо-иерархической традиции. Поводом послужило высказывание во многом уважаемого мной клирика РПЦ Георгия Митрофанова:

«Г.М.: Некоторые церковные силы пытались воздействовать на нашу синодальную комиссию с тем, чтобы мы предложили прославление царской семьи по формуле «Великомученники от жидов умученные». Но наша комиссия не пошла на поводу у этих мракобесов.
Интервьюер: А что, есть и такая формулировка для святых?
Г.М. Такую предлагали. Считали, что убийство было ритуальное. Оно ритуальным не было, и мы показали это в своих документах, которые послали на Собор".

Налицо был уход от прямого ответа на вопрос, нежелание отвечать. Практически очевидно, что Митрофанов не мог позволить себе ни ответ «да, ни ответ «нет». Ответ «да» мог бы вызвать к нему дополнительные вопросы — какие святые вошли в святцы с подобной формулировкой, признает ли Митрофанов их канонизацию законной, а если признает — то считает ли, что формулировку следует видоизменить. Ответ «нет» был бы прямой ложью. Что заставляет человека так изворачиваться — захотелось прояснить ситуацию с формальной точки зрения.

Но в результате тему пришлось существенно расширить. Первоначально она должна была называться «Этическая и интеллектуальная коррозия сознания под воздействием догматико-традиционалистских структур». Но затем я осознал необходимость построения некоей общей формальной теории функционирования феномена, которое я в первом приближении назвал «догматико-традиционалистской системой» (в сокращении — ДТС).

Имел я в виду вначале «идеальную» (в веберовском смысле слова) ДТС, но по ходу дела решил рассматривать и варианты «смягченных» ДТС. Прошу высказывать свои соображения - и, если возможно развить мои мысли и указать на несообразности. Написанное мной ниже — только заготовки. Начинал я текст, имея в виду идеальную ДТС, по ходу дела стал рассматривать и смягченные типы (по ходу дела сменились задачи — поэтому текст, естественно, будет перерабатываться).


Основные принципы догматико-традиционалистской структуры:

1. ДТС позиционирует себя в качестве существующей вне пространственно-временного континуума, она является полной и окончательной истиной, данной непререкаемыми авторитетами.

2. Высказывание, согласно которому авторитетный источник ошибался, является в рамках ДТС неприемлемым.

3. Утверждение точки зрения, противоречащей авторитетному высказыванию, является для адепта ДТС спланированной акцией враждебных истине сил.

4. Если авторитетные высказывания противоречат друг другу, то для адепта ДТС возможны несколько вариантов реагирования:

а). Полное игнорирование противоречия.
б). Указание на сверхлогическую природу противоречия (наиболее творческий конструктивный вариант реагирования).
в). Построение иерархии авторитетности, в результате которой одно из противоречащих друг другу высказываний оказывается более авторитетным, чем второе.
г). Предпочтение одного из противоречащих высказываний из тех или иных прагматических соображений. Часто сопровождается полным умолчанием об альтернативном высказывании.

Варианты б) и г) являются проблемными для адепта ДТС, так как могут ставить под сомнение ДТС в целом. Вариант б) рождает возможность формирования синтетических высказываний, примиряющих противоречия — но сами эти синтетические высказывания оказываются или вовсе не подкреплены авторитетными высказываниями, или подкреплены высказываниями авторитета низшего (по сравнению со степенью авторитетности противоречащих высказываний) порядка. Вариант в) может в глазах «ведомых» поставить под сомнение авторитетность и тех высказываний авторитетов второго порядка, которые не противоречат высказываниям высших авторитетов.

5. Непосредственный опыт является истинным свидетельством в той степени, в которой он соответствует авторитетным высказываниям — а также в той степени, в которой он был получен в результате методик, рекомендованных авторитетами. Таким образом, ДТС вечно подтверждает сама себя.

6. ДТС репрезентируется для «ведомых» авторитетной иерархической социальной структурой, носителем «высшего знания» здесь и сейчас. Высшие («ведущие») звенья этой иерархии формируют низшие этажи структуры, кооптируя в свои ряды достойных с ее точки зрения «ведомых» адептов. ДТС формально является сочетанием системы догм и авторитетов с поддерживающей их иерархической структурой.

7. Существует неснимаемое противоречие внутри ДТС — противоречие «древних авторитетов» и актуального авторитета ныне существующей структуры, позиционирующей себя носителем, хранителем и провозвестником истины, легитимирующей свое существование и властные притязания утверждением своей тождественности с ДТС.

Это противоречие может порождать и время от времени порождает «ДТС-революции» различного рода и масштаба. Трансформации ДТС можно рассматривать в каждом конкретном случае и как рождение новой ДТС, и как вариацию «дореволюционной».

8. Трансформации ДТС происходят в результате:

а). Смены высших авторитетов. Если авторитеты меняются полностью, революцию нельзя считать полной, если сохраняется в существенно неизмененном виде структура иерархии-носителя ДТС. Если меняются и высшие авторитеты, и структура (такое возможно прежде всего в результате внешнего деструктивного по отношению к сложившейся ДТС воздействию, или же в результате вызревшего внутри прежней ДТС «революционного образования») — скорее всего, прежняя ДТС воспроизведет себя (возможно, в несколько видоизмененной форме).

Если меняются авторитеты, а структура сохраняется прежней, то возможно формирование альтернативной ДТС, которая мыслит себя как тождественная ДТС до смены авторитетов.

Смена авторитетов внутри ДТС может происходит различными путями. «Возвращение к корням» и «изменение небесного мандата». Носителями перемен в ДТС процесс может восприниматься по-разному — и как осознанная смена ДТС в целом, и как выявление «зерна», и как «возвращение и истокам». Трансформации могут идти и по пути ужесточения ДТС, и по пути «размывания» и «преодоления» ДТС — причем как конкретной ДТС, так и ДТС-сознания в целом.

9. Значение стыков различных ДТС. Могут вести к конфронтации, обособлению, уничтожению противника — или к другим, синкретическим или синтетическо-интегральным результатам, к релятивизму, к сочетанию релятивизма и телеологизма.


Далее надо поговорить о различных видах «реформ», «революций» и вообще трансформаций ДТС.

Беседа на эту тему - здесь:

 

Но громоздит державный демон
Свой грузный строй,
И моет Днепр, и лижет Неман
Его устой.
Мечта могущества ярится
В его очах.
Уже тесна Москва-царица:
Он в ней зачах.
От дня ко дню самодержавней,
Он - бич, палач…

О, русский стих! О пленной Навне
Тоскуй и плачь!

Даниил Андреев

Начиная с 1654 г. украинские земли начинают переходить под контроль российского государства. Как этот процесс можно расценивать в метакультурном контексте? Этот вопрос особенно важен, если учитывать мнение Д. Андреева о том, что уицраор России – Второй Жругр – имел санкцию Демиурга Российской метакультуры. Более того, интеграция всего пространства метакультуры в рамках одного государства рассматривается Андреевым как благо. Так, войны Анны, Елизаветы и Екатерины, согласно Андрееву, имеют «метаисторическое оправдание»: «Благодаря им к XIX столетию государство приобрело те географические контуры, которые совпали в общих чертах с границами сверхнарода. Этим была устранена опасность, так грозно осуществившаяся в истории большинства других культур: опасность дробления на несколько устойчивых государственных единиц, веками раздиравших тело и душу своего сверхнарода кровопролитной борьбой и духовным соперничеством» (РМ, 334).

О противоречивости и этической ущербности словосочетания «демиургическая санкция» по отношению к демонам великодержавия мы уже говорили в работе «Отношения Демиургов и уицраоров в системе метаисторической этики Д. Л. Андреева». Выделение Андреевым опасности одновременного существования в метакультуре нескольких государств выглядит неубедительно. Ведь сам Андреев не раз отмечает, насколько гибельной для метакультуры может быть не раздробленность на «несколько устойчивых государственных единиц», а тотальная гегемония великодержавного государства, насильственно интегрирующего все ее пространство.

Итак, попробуем задаться вопросом о том, положительное или отрицательное значение для Восточно-славянской метакультуры имело объединение России и Украины в XVII веке?

Россия и Украина были и остаются странами одной и той же Восточно-славянской метакультуры. И освобождение части Украины из-под гнета инометакультурной Польши в XVII в. само по себе было благом и для Украины, и для всей Восточно-славянской метакультуры. Но это «освобождение» сопровождалось подчинением Украины Россией и ликвидацией украинской социально-политической (казацко-гетманской) традиции. Если ранее угнетателем Украины было инометакультурное недержавное государство, то теперь им стало державное государство той же Восточно-славянской метакультуры.

Действия Москвы с самого начала восстания Б. Хмельницкого в 1648 г. были направлены не на освобождение Украины, а на ее подчинение. С 1654 г. (Переяславской рады) у российского правительства не раз появлялись возможности содействовать образованию автономной (в полном смысле слова) и единой гетманской Украины. Но российское правительство не желало возникновения обширного и сильного Гетманского государства, признающего номинальный верховный суверенитет царя, а тем более его сохранения в составе Речи Посполитой. Именно стремление царя максимально подчинить себе Украину в условиях продолжавшейся борьбы с Речью Посполитой вызвало в ней ожесточенную усобицу (Руину). Силы восставших оказались расколоты. И царское правительство предпочло разделить Украину с Польшей, получив при этом максимальный контроль лишь над частью Украины – над Левобережьем (Андрусовское перемирие 1667 г.). Это был логический итог московской политики по отношению к Украине в 1654-1667 гг.

О негативных для Украины последствиях ее подчинения Российским государством говорилось не раз. Но чем это обернулось для самой России? Уже ближайшие последствия оказались трагическими. С присоединением Украины прямо связано возникновение Раскола в русской церкви. Украинская церковь в середине XVII в. находилась под властью Константинопольского патриарха и следовала т.н. «новому обряду». Московская церковь следовала своим традициям, отличавшимся от греческих и украинских. Российское государство и Московский патриархат после начала восстания Б. Хмельницкого стремились распространить свою власть на украинскую территорию. Для этого было необходимо унифицировать церковные системы России и Украины. Поскольку Украина еще не была полностью подчинена, московскими властями – государственными и церковными – был выбран путь адаптации московской церкви к тем ритуалам, которые господствовали на Украине. Впоследствии идентичность обрядов облегчила подчинение Киевской митрополии Московскому патриархату (окончательно – в 1684-86 гг.).

Другим катастрофическим последствием подчинения Украины стало стремительное усиление Российского государства – через распространение на новые территории (во второй половине XVII века – до Днепра, в XVIII веке – уже до Збруча, Западного Буга и Немана) его социально-политической (дворянско-крепостнической) модели. Движение по экстенсивному пути развития обеспечивало российской государственности возможность не только консервировать эту модель, но и со временем ужесточить ее. Российское великодержавие окончательно выбрало свой магистральный путь: вместо создания системы сословного представительства и смягчения зависимости крестьян от помещиков восторжествовала система, сочетающая неограниченную власть монарха над подданными и неограниченную власть помещика над крепостными.

См. также:

Заметки о метаистории Украины ::: Статья первая

Заметки о метаистории Украины ::: Статья вторая

Заметки о метаистории Украины ::: Советский период до 1954 года

Заметки по метаистории Украины ::: Униаты Галичины

В появившейся несколько лет назад статье Дениса Наблюдателя «Апология либерализма. Памфлет» было отмечено, что стремление вывести из мифа Андреева апологию целостности государства (в частности – российского) наталкивается на серьезные трудности. Полагаю, что будет небезынтересно еще раз обратиться к этой теме, акцентировав внимание на ее историософских (метаисторических) аспектах – особенно в связи с вопросом стремления современной Украины к максимальному дистанцированию от режима РФ.

В историософской части андреевского мифа есть весьма любопытное замечание, которое отчасти оправдывает российскую экспансию в XVIII веке. По крайней мере, эту фразу Даниила Андреева можно соответствующим образом прочесть: «…сколь пустыми ни кажутся нашему взгляду войны Анны, Елизаветы и Екатерины, но некоторыми из них преследовалась цель, неясная самим исполнителям, но имеющая метаисторическое оправдание. Благодаря им к XIX столетию государство приобрело те географические контуры, которые совпали в общих чертах с границами сверхнарода. Этим была устранена опасность, так грозно осуществившаяся в истории большинства других культур: опасность дробления на несколько устойчивых государственных единиц, веками раздиравших тело и душу своего сверхнарода кровопролитной борьбой и духовным соперничеством» (РМ, 334).

Означает ли это, что для Андреева любой политический моноцентризм представлялся благом и условием осуществления метакультурами своих миссий? Если мы внимательно посмотрим на тексты Андреева, то увидим другую картину.

Любопытно, что Андреев соотносит Афины времен Перикла с браком Демиурга и Соборной души. При этом Афины были лишь одним из множества эллинских полисов. То есть раздробленность Эллады не стала препятствием для отмеченной Андреевым иномерной иерогамии. И это при том, что афиняне и жители других эллинских полисов были представителями не различных, а одного и того же этно-лингвистического сообщества. Сходная ситуация наблюдается и с Германией. Именно в период ее раздробленности (по крайней мере, в конце XVIII – первой половине XIX века) Соборная Душа Германии и Демиург Северо-Западной метакультуры состояли в браке (РМ, 230). И именно объединение Германии «железом и кровью» в период поздних Гогенцоллернов в мифе Андреева связано с утратой ее Соборной Душой положения супруги Демиурга: в XIX столетии «II германский уицраор стал настолько силен, что плен этой соборной Души в одной из цитаделей Мудгабра превратился в почти полное порабощение ее воли, и демиург вступил в союз с другой Великой Сестрой, соборной Душой Англии» (РМ, 230).

Среди государств, перечисленных Андреевым наряду с Афинами Перикла и двумя китайскими империями, мы находим и целостные могущественные образования, такие как Египет XVIII династии («до Тутанхамона»), империи Тан и Сун (РМ, 278). Но эти три государства в мифе Андреева были связаны не с уицраорами, а с эгрегорами.

Многие целостные государственные системы оцениваются Андреевым негативно. Например, Персидское государство, инициировавшееся уицраором и охватившее все географическое пространство Иранской метакультуры, рассматривается Андреевым как основная причина того, что метакультурой воплощения Планетарного Логоса не стал Иран: «…империя Ахеменидов – сумела затормозить всякое духовное развитие, вызвать окостенение религиозных форм маздеизма, заглушить его мистику, окаменить этику, направить не на религию, а на себя поток эстетики, а душевную энергию сверхнарода переключить на создание великодержавной государственности. Когда эта империя, наконец, пала и Соборная Душа Ирана была на краткое время освобождена, сроки были упущены. Религия Митры, распространившаяся тогда, носит на себе отпечаток творчества слишком поспешного, откровения слишком неотчетливого» (РМ, 239).

Могущественное положение государства в Византийской метакультуре сделало невозможным для византийской церкви стать «формой совершенного народоустройства» (РМ, 269). Из логики мифа Андреева ответственность за это опять же несут уицраоры Византии (Андреев отмечает факт их существования (РМ, 187)). Более того, даже государственность, не связанная с уицраором, но охватывающая все пространство метакультуры, может нести в себе колоссальные антипровиденциальные потенции. К таковым в мифе Андреева относится государство Инков (РМ, 339-340).

Чем в мифе Даниила Андреева Россия XVIII века отличается от множества других моноцентричных деспотий? Прежде всего тем, что Второй Жругр до 1819 г. имел санкцию Демиурга метакультуры. Однако согласно Андрееву, это не предотвратило плена соборной Души Российской метакультуры в глыбах российского великодержавия. Более того, расцвет русской культуры в XIX веке оказывается в мифе Андреева отягощенным воздействием все того же Второго Жругра. Именно с его активностью Андреев связывает «насильственное обрывание жизни в Энрофе тех людей, которые были носителями светлых миссий, и в непосредственной связи с этим находятся трагические смерти, вернее умерщвления Грибоедова, Пушкина, Лермонтова, омрачение и запутывание в безвыходных противоречиях Гоголя, Александра Иванова, Мусоргского, Льва Толстого, преждевременные смерти Владимира Соловьева и Чехова» (РМ, 410). Совершенно очевидно, что в данном случае Андреев говорит о периоде – как минимум – 1829-1910 гг.

Все это означает, что создание могущественной Российской империи даже в период сохранения «демиургической санкции» на Втором Жругре имело для грядущей истории русской культуры негативное значение. Очевидно, что многие ценностные установки Андреева ориентированы на целостность, даже монолитность. Не случайно слово «монолит» как положительный термин не раз используется Андреевым. И при этом Андреев вовсе не оказывается сторонником непременной целостности России. Весьма характерно его высказывание об Аляске: «Русская Америка, обогащенная открытием золота в ее недрах и пользуясь выгодами своей удаленности от метрополии, отделилась бы и образовала как бы вторую Россию, несравненно меньшую, но передовую, предприимчивую и, главное, демократическую. Обратное культурно-идеологическое воздействие ее на самодержавную метрополию активизировало бы силы освободительного движения в империи, придало бы ему совсем иную окраску, и к середине XX столетия, вместо изнемогания под властью Третьего Жругра, русские достигли бы уже более гармоничного строя и более нравственного, мягкого и справедливого уклада жизни" (РМ, 342).

Возвращаясь к приведенной в самом начале цитате Андреева, мы можем сделать вывод о том, что она противостоит другим его идеям и рождается из стремления Андреева дать оправдание сохранению «санкции демиурга» на Втором Жругре в XVIII веке. Объективированное и натуралистическое понимание этой «санкции» уводило Андреева от непредвзятой этической (а значит и метаисторической) оценки государственности Романовых до 1819 г. Присутствие «санкции» совсем не означало, что все масштабные акции российской государственности (в том числе и присоединение, подчинение и ликвидация Гетманщины и уничтожения Запорожской Сечи в 1654-1775) имели провиденциальное значение. Ведь, например, было бы довольно странно рассматривать утяжеление крепостного права в России XVIII века как следствие провиденциального воздействия на российскую государственность. И ликвидацию гетманско-казацкой социально-политической системы нужно рассматривать не как условие успешного развития общей для русских и украинцев метакультуры и расцвета русской культуры в XIX веке, а как тяжелый недуг этой метакультуры. Именно с присоединения Украины в 1654 г., особенно тех форм, в которых это поглощение осуществлялось, великодержавная романовская государственность получает тот самый импульс могущества, который и приводит ее и к подменам в деятельности Петра I, и к античеловеческим формам крепостничества при Екатерине II, и, в конечном счете, к открытому и активному противостоянию с провиденциальными началами метакультуры в XIX веке.

В появившейся несколько лет назад статье Дениса Наблюдателя «Апология либерализма. Памфлет» было отмечено, что стремление вывести из мифа Андреева апологию целостности государства (в частности – российского), охватывающего все политико-географическое пространство соответствующей метакультуры, наталкивается на серьезные трудности. Полагаю, что будет небезынтересно еще раз обратиться к этой теме, акцентировав внимание на ее историософских (метаисторических) аспектах – особенно в связи с вопросом стремления современной Украины к максимальному дистанцированию от режима РФ.

В историософской части андреевского мифа есть весьма любопытное замечание, которое отчасти оправдывает российскую экспансию в XVIII веке. По крайней мере, эту фразу Даниила Андреева можно соответствующим образом прочесть: «…сколь пустыми ни кажутся нашему взгляду войны Анны, Елизаветы и Екатерины, но некоторыми из них преследовалась цель, неясная самим исполнителям, но имеющая метаисторическое оправдание. Благодаря им к XIX столетию государство приобрело те географические контуры, которые совпали в общих чертах с границами сверхнарода. Этим была устранена опасность, так грозно осуществившаяся в истории большинства других культур: опасность дробления на несколько устойчивых государственных единиц, веками раздиравших тело и душу своего сверхнарода кровопролитной борьбой и духовным соперничеством» (РМ, 334).

Означает ли это, что для Андреева любой политический моноцентризм представлялся благом и условием осуществления метакультурами своих миссий? Если мы внимательно посмотрим на тексты Андреева, то увидим другую картину.

Любопытно, что Андреев соотносит Афины времен Перикла с браком Демиурга и Соборной души. При этом Афины были лишь одним из множества эллинских полисов. То есть раздробленность Эллады не стала препятствием для отмеченной Андреевым иномерной иерогамии. И это при том, что афиняне и жители других эллинских полисов были представителями не различных, а одного и того же этно-лингвистического сообщества. Сходная ситуация наблюдается и с Германией. Именно в период ее раздробленности (по крайней мере, в конце XVIII – первой половине XIX века) Соборная Душа Германии и Демиург Северо-Западной метакультуры состояли в браке (РМ, 230). И именно объединение Германии «железом и кровью» в период поздних Гогенцоллернов в мифе Андреева связано с утратой ее Соборной Душой положения супруги Демиурга: в XIX столетии «II германский уицраор стал настолько силен, что плен этой соборной Души в одной из цитаделей Мудгабра превратился в почти полное порабощение ее воли, и демиург вступил в союз с другой Великой Сестрой, соборной Душой Англии» (РМ, 230).

Среди государств, перечисленных Андреевым наряду с Афинами Перикла, мы находим и целостные могущественные образования, такие как Египет XVIII династии («до Тутанхамона»), империи Тан и Сун (РМ, 278). Но эти три государства в мифе Андреева были связаны не с уицраорами, а с эгрегорами.

Многие целостные государственные системы оцениваются Андреевым негативно. Например, Персидское государство, инициировавшееся уицраором и охватившее все географическое пространство Иранской метакультуры, рассматривается Андреевым как основная причина того, что метакультурой воплощения Планетарного Логоса не стал Иран: «…империя Ахеменидов – сумела затормозить всякое духовное развитие, вызвать окостенение религиозных форм маздеизма, заглушить его мистику, окаменить этику, направить не на религию, а на себя поток эстетики, а душевную энергию сверхнарода переключить на создание великодержавной государственности. Когда эта империя, наконец, пала и Соборная Душа Ирана была на краткое время освобождена, сроки были упущены. Религия Митры, распространившаяся тогда, носит на себе отпечаток творчества слишком поспешного, откровения слишком неотчетливого» (РМ, 239).

Могущественное положение государства в Византийской метакультуре сделало невозможным для византийской церкви стать «формой совершенного народоустройства» (РМ, 269). Из логики мифа Андреева ответственность за это опять же несут уицраоры Византии (Андреев отмечает факт их существования (РМ, 187)). Более того, даже государственность, не связанная с уицраором, но охватывающая все пространство метакультуры, может нести в себе колоссальные антипровиденциальные потенции. К таковым в мифе Андреева относится государство Инков (РМ, 339-340).

Чем в мифе Даниила Андреева Россия XVIII века отличается от множества других моноцентричных деспотий? Прежде всего тем, что Второй Жругр до 1819 г. имел санкцию Демиурга метакультуры. Однако согласно Андрееву, это не предотвратило плена соборной Души Российской метакультуры в глыбах российского великодержавия. Более того, расцвет русской культуры в XIX веке оказывается в мифе Андреева отягощенным воздействием все того же Второго Жругра. Именно с его активностью Андреев связывает «насильственное обрывание жизни в Энрофе тех людей, которые были носителями светлых миссий, и в непосредственной связи с этим находятся трагические смерти, вернее умерщвления Грибоедова, Пушкина, Лермонтова, омрачение и запутывание в безвыходных противоречиях Гоголя, Александра Иванова, Мусоргского, Льва Толстого, преждевременные смерти Владимира Соловьева и Чехова» (РМ, 410). Совершенно очевидно, что в данном случае Андреев говорит о периоде – как минимум – 1829-1910 гг.

Все это означает, что создание могущественной Российской империи даже в период сохранения «демиургической санкции» на Втором Жругре имело для грядущей истории русской культуры негативное значение. Очевидно, что многие ценностные установки Андреева ориентированы на целостность, даже монолитность. Не случайно слово «монолит» как положительный термин не раз используется Андреевым. И при этом Андреев вовсе не оказывается сторонником непременной целостности России. Весьма характерно его высказывание об Аляске: «Русская Америка, обогащенная открытием золота в ее недрах и пользуясь выгодами своей удаленности от метрополии, отделилась бы и образовала как бы вторую Россию, несравненно меньшую, но передовую, предприимчивую и, главное, демократическую. Обратное культурно-идеологическое воздействие ее на самодержавную метрополию активизировало бы силы освободительного движения в империи, придало бы ему совсем иную окраску, и к середине XX столетия, вместо изнемогания под властью Третьего Жругра, русские достигли бы уже более гармоничного строя и более нравственного, мягкого и справедливого уклада жизни" (РМ, 342).

Возвращаясь к приведенной в самом начале цитате Андреева, мы можем сделать вывод о том, что она противостоит другим его идеям и рождается из стремления Андреева дать оправдание сохранению «санкции демиурга» на Втором Жругре в XVIII веке. Объективированное и натуралистическое понимание этой «санкции» уводило Андреева от непредвзятой этической (а значит и метаисторической) оценки государственности Романовых до 1819 г. Присутствие «санкции» совсем не означало, что все масштабные акции российской государственности (в том числе и присоединение, подчинение и ликвидация Гетманщины и уничтожения Запорожской Сечи в 1654-1775) имели провиденциальное значение. Ведь, например, было бы довольно странно рассматривать утяжеление крепостного права в России XVIII века как следствие провиденциального воздействия на российскую государственность. И ликвидацию гетманско-казацкой социально-политической системы нужно рассматривать не как условие успешного развития общей для русских и украинцев метакультуры и расцвета русской культуры в XIX веке, а как тяжелый недуг этой метакультуры. Именно с присоединения Украины в 1654 г., особенно тех форм, в которых это поглощение осуществлялось, великодержавная романовская государственность получает тот самый импульс могущества, который и приводит ее и к подменам в деятельности Петра I, и к античеловеческим формам крепостничества при Екатерине II, и, в конечном счете, к открытому и активному противостоянию с провиденциальными началами метакультуры в XIX веке.

 

 

Знал я, конечно, и раньше о том, что Гитлер называл мясной бульон “трупным чаем”. Слушал композицию Residents “Hitler Was a Vegetarian”. Но только давеча узнал, что Третий Рейх был первым в мире государством, принявшим радикальное законодательство по охране животного мира, беспрецедентное на тот момент. Да и сейчас страны Запада только-только выходят на этот уровень.

Сразу прямо, с 1933 года пошло. Свод законов о защите животных. Гитлер заявляет, что “жестокость по отношению к животным в новом Рейхе будет запрещена”. Затем принимается законодательство об охране окружающей среды. Запрещается охота. Лошадей надлежало подковывать наиболее безболезненным образом. Даже о лобстерах позаботились - живыми в кипяток кидать воспрещалось. А Гиммлер рекомендовал вегетарианство офицерам СС.

Но прежде всего - нацисты отменили вивисекцию. Забытое слово, вспоминается сразу “Остров доктора Моро”. Но слово просто предпочли забыть, поскольку коннотации неприятные. Осталось нейтральное “эксперименты над животными”. Кто его знает, может им в порядке эксперимента сплошной сахарок обламывается, кайфы там всякие, воздействие на центры удовольствия и работа над повышением сознательности с достижением самадхи. Но тут Гитлера все же убедили, что Германия-таки превыше всего - и арийской науке, хоть она и арийская, никак не обойтись без тыкания электродами в мозги и впрыскивания в кровь чего ни попадя. Оставили, правда, обязательное обезболивание и полный запрет на эксперименты над приматами, лошадьми, собаками и кошками.

А вот на людях - пожалуйста. Хотя и не сразу. Видимо, собаки и кошки считались расово полноценными. Как, интересно, к дворняжкам нацисты относились?

Вот теперь филозоям и припоминают этого “гитрела” - дескать, знаем мы вас, вегетарианцев, коровок не едите, зато человечинкой-то балуетесь, бывает… И, кстати, многие “экологисты” дают немало оснований для подобных ремарок. За угнетенных акул и дискриминируемых крокодилов полчеловечества удавить готовы. А то и не пол.

Большевики и нацисты словно забили человечеству значительную часть дыхательных каналов. Своей чудовищной практикой спрофанировали прекрасные идеи - так, что теперь пропаганда намертво связала эти идеи с Колымой и Дахау. Прежде всего, это касается утопизма как такового. Чуть только послезавтрашний день мелькнет где-то - сразу носом в прагматику гада, да в товар и деньги, да в реалполитик. Любая идея “светлого будущего”, подразумевающего серьезную перестройку существующих реалий, для обывателя-интеллектуала начинает попахивать газенвагеном.

Пострадали и отдельные прорывные проекты. Идея общества без эксплуатации, отчуждения и насильственного принуждения, где нет “всеобщих эквивалентов” и любая работа - творчество. Идея дальнейшей эволюции человеческого вида, т.н. “евгеника” - устремленность к сверхчеловеческому состоянию. Увлеченность всяческим востоком, откуда приходят всякие “арии” да “свастики”. И вегетарианство. Вот Шопенгауэр, к примеру - считал жестокое обращение с животными тяжким наследием иудаизма, христианства и ислама. И обзывал наследников млеччхами (это аналог варваров или гоев для индусов).

После второй мировой про животных забыли. Точнее, снова забыли про то, что они живые. До шестидесятых. С 60-х начинается реабилитация запрещенного. В том числе и того, что “запечатал” своей симпатией нацизм. Реабилитация продолжается. Евгеника возродилась под вывеской “трансгуманизма”. Мир покрылся сетью коммун и сквотов, практикующих “экономику подарка”.

К чему это я? А к тому, что психоделическая революция интегрирует то лучшее, что было с одной стороны “проекте просвещения”, а с другой - в “консервативной революции”. Благо, ассоциация между защитой прав других биологических видов и дискриминацией людей по расовому признаку оказалась не такой стойкой. Может быть, благом было и то, что о зоо-инициативах нацистов мало кто помнил. А то еще запретили бы пропаганду вегетарианства, приравняв его к нацистской символике…

 

 

Буддизм тесно связан с индийской традицией (прежде всего с санкхъей). Это хорошо видно по сравнительной таблице, описывающей структуру психокосма.
 

шкала	санкхья			буддизм
Камалока	1-й мир (до вершины Меру)			6 миров до вершины Меру
	Антарикша	30 богов боги агнишветта боги ямья тушита апаранирмитавашаварти паранирмитавашаварти		Траянистринса (33 бога) Ямья Нирманарати паранирмитавашаварти
	Махат	кумуда (дающие радость) пратардана (нанизывающие/отделённые) риббху (искусники) анджанабха (чистое/проявленное небо) прачитабха
Рупалока	Джаналока	Брахмапурабхита (советники брахмы) Брахмакаики (сонмище брахмы) Брахмамахакаики (великое сонмище брахмы) Амара (бессмертные)		Брахмакаики
	Тапалока	Абхасвара (сияющие небеса, лучезарные) Махабхасвара (великие сияющие) Сатьямахабхасвара (истинносияющие) Махабхасв		Абхасвара
				Шубхакирстна (всецелое блаженство /красота)
	Сатьялока		Шуддханиваса (чистые обители) Сатьябха (истинно сущие) Санджнясанджни (восприятие восприятия) Ачьюта (вечные, неколебимые)		Шудхаваса (чистые обители)
Арупалока	Пуруша				Бесконечное пространство
					Бесконечное сознание
					Великая пустота
					Неописуемое

Однако, Будда Шакьямуни (6 в до н.э.) вносит в мистическую традицию ряд принципиальных новаций.

Во-первых, буддизм учение практически чисто психологическое – предметом его является сознаниеⁱ . Тело, органы чувств в буддизме признаются факторами кармически нейтральными. Они есть результат кармы, а не её причина. Причина кармического существования – аффектированное сознание.

Во-вторых, из всех факторов помрачения сознания (клеш) выделяется одна – базовая, опора всех прочих. Это клеша неведения – авидья. Устранив её, мы автоматически обрушиваем все прочие.

В-третьих, авидья это, прежде всего я-отождествление – представление о субстанциональности я и мира. Это я-отождествление происходит на различных уровнях, соответствующих различным областям психокосма (мирах). Собственно, пребывание во всех обозначенных выше мирах есть ничто иное, как я-отождествление с ними. Причём, каждый следующий уровень я-отождествления снимает предыдущий. Это и есть традиционный мистический путь. Соответственно, буддийский путь это разотождествление (анатман) последовательно со всеми уровнями. Нирвана – полная свобода от любых программ (при возможности пользоваться любой из них, как уточняет махаяна). Махаяна же утверждает двухосновность пути: мудрость (избавление от авидьи) и сострадание (способность видеть мир позиций сансары необходимая для помощи другим живым существам).

В буддизме существует огромное (не меньшее чем в индуизме) число методов и отдельных путей-традиций, (поскольку считается, что для разных типов личности подходят разные методы). Ниже мы остановимся на наиболее общей махаянской шкале состояний, известной как 52 ступени на пути бодхисатвы.

Этот путь от обычного человека до Будды подразделяется на 11 областей, соответствующих пяти путям.

Область радости (поиск следов)	Путь накопления (самбхара-марга)	Камалока
Область чистоты (укрощение быка)
Освещающая область (исчезновение быка)	Путь постижения (прайога-марга)
Озаряющая область (исчезновение пастуха)
Область деятельности Труднодостигаемая область	Путь прозрения (даршана-марга)	Рупалока
Область ясного видения
Отдалённая область
Область неподвижности	Путь совершенствования (бхавана-марга)
Область добродетельного познания		Арупалока
Облако дхармы	Путь не-учения-более (ашаикша-марга)	Нирвана

По сути, мы может говорить и о трёх этапах, имеющих сходную структуру, и как бы «дублирующих» друг друга.

Четыре первые области можно соотнести с четырьмя сферами Камалоки на нашей обобщённой шкалеⁱⁱ .

Для прохождения первой из них сложная йогическая практика не нужна. Достаточно смены жизненных ориентиров, достигаемой через сознательное взращивание в себе любви и сострадания к живым существам и изучение доктрины (что в целом соответствует двум первым основам восьмеричного пути – правильным взглядам и правильное решимости). В этой первой области (области Радости) пять стадий: 1. вера, т.е. формирование мотивации. 2. запоминание, собственно знакомство с доктриной 3. усердие, сочетание мотивации, дисциплины и эмоциональной составляющей (область не случайно называется областью радости). 4. сосредоточенность в размышлении, это не просто глубокое осмысление доктрины, но и первый шаг на пути медитативной практики. 5. плодом становится обретение мудрости – смена ориентиров и ценностей, развитое мышление, глубокое рациональное понимание учения и убеждённость в его истинности.

Именно после этого буддист принимает осознанное решение об изменении своей жизни, и здесь начинается следующая область Чистоты.

Внешне это проявляется в принятии обетовⁱⁱⁱ . Здесь на первое место выходит дисциплина и актуализируются остальные 6 составляющих восьмеричного пути. Правильная речь, правильное поведение, правильный образ жизни не только направлены на непричинение вреда живым существам, но и служат опорой для правильного усилия (самообуздания) и правильного внимания (сати, смрити – постоянную осознанность собственных действий). Наконец, осуществляется переход к полному контролю успокоению ума (правильное сосредоточение), и одна за другой реализуются 9 ступеней концентрации (саматхи), результатом чего становится полная умиротворённость, ощущение невесомости тела, легкость духа, способность к абсолютной сосредоточенности. Достигается искусство в практике випашьяны – проникновения в исследуемый предмет/вопрос – объект концентрации. Тело, эмоции, сознание успокаиваются, желания и привязанности перестают доминировать. Средством одоления эго («природного человека» и т.д.) здесь является не борьба с ним, а беспристрастная осознанность тела, действий тела, ощущений, желаний, эмоций, реакций, ума. Искусство випашьяны позволяет перейти к осознанности атомарных психических процессов – дхарм. В результате происходит разотождествление с эго-сознанием. Возникает мощная мотивация к окончательной реализации – достижению буддовости, поскольку зов «изначальной природы», «корней благого^iv » теперь слышится совершенно отчётливо.

На следующей стадии, именуемой Освещающая область, эти практики приводят к нескольким прозрениям, главным из которых становится постижение Пустоты (Шуньи) – нереальности всех исследуемых объектов и нереальности я. Противовесом становится активная социальная практика – альтруистическая деятельность, направленная на благо живых существ. Именно это позволяет удержаться на срединном пути и прийти к более глубокому уровню постижения – относительной реальности или несубстанциональности, обретя мудрость-праджню (способность высшего интуитивного познания).

В этой и в следующий (Озаряющей) области основой практики становится дхъяна – развитие и углубление состояния самадхи. Сознание здесь проникает в уровни, не относящиеся к Камалоке, что сопровождается яркими экстатическими переживаниями блаженства и радости. Задача подвижника сохранить в этой ситуации трезвость и отстранённость, не дать новым состояниям полностью завладеть умом. В состоянии первой дхъяны полностью сконцентрированное, но при этом абсолютно расслабленное сознание включает активность интеллекта, во второй он умолкает, в третьей, в космическом блаженстве исчезает я-сознание, в четвёртой само состояние радости, а потом и блаженства, переходят в высшую объективность/отрешённость. Нетрудно соотнести эти стадии с системой санкхьи – на первой стадии задействован манас, на второй аханкара, на третьей буддхи, четвёртая – пуруша^v . Однако суть именно буддийской практики не в том, чтобы, как ракета, отбросить все предыдущие ступени одну за другой, а в том, чтобы в каждой дхъяне сохранить способность трезвого восприятия. Само достижение дхъян именуется мирским уровнем, а випашьяна, практикуемая на каждой стадии, – надмирным. Только благодаря мирскому уровню растворяются мирские страсти и эго-сознание, клеши камалоки, обретаются сиддхи. Надмирная медитация открывают пустоту каждого уровня. Медитацию венчает утончение сознания до полной бессознательности, что, подобно погружению в кислоту, удаляет последнюю нечистоту.

Когда же «горы снова становятся горами, а воды, водами» подвижник достигает просветления, входит реальность, где нет смертей и рождений, нет сомнений и колебаний, где он «сын Будды». Он достиг стадии невозвращения. Мир остался тем же миром, но Камалока более не властна над ним^vi .

Здесь начинается второй отрезок пути. Область деятельности и Труднодостигаемую область часто рассматривают как одну. Действительно здесь сохраняется двухосновность мудрости и сострадания. Альтруистическая деятельность на благо живых существ становится средством «адаптации» сознания Рупалоки к «существованию» в физическом мире. Двойственность восприятия абсолютной реальности Пустоты и видимого мира постепенно преодолевается в сознании недвойственности^vii . Именно здесь постигается суть срединного пути и четырёх благородных истин. По достижении этого уровня подвижник становится просветлённым учителем. Но высшего мастерства в роли наставника он достигает на следующей стадии, в области Ясного видения. Считается, что здесь неограниченный пространством/временем подвижник непосредственно учиться у всех Будд, посещая их в чистых землях. Он больше не ограничен исключительно учением Шакья-Муни. Он может спасать живые существа втайне от них, он может непосредственности «передавать природу Будды», т.е. временно вводить ученика непосредственно в состояние недвойственности, в его «изначальную» незамутнённую природу.

Отдалённая область завершает второй отрезок пути (хотя и не выводит ещё окончательно из Рупалоки). Это область окончательной реализации Срединного пути – сочетание одновременного видения истинной природы в единосущности всех существ и «омрачённой природы» каждого. В каждом существе он прозревает все миры (присутствующие в нём актуально или потенциально) Полностью прошедший эту ступень достигает состояния аннутара самьяк самбодхи (полного окончательного освобождения) и статуса архата^viii .

Для того чтобы было понятнее, остановимся на этих стадиях чуть подробнее. Области Ясного видения и Отдалённая соотносятся с мирами второй и третьей дхъян, что в индуизме соответствует Тапалоке. При соотнесении с областями Камалоки ей будет соответствовать «астральная сфера» и стадия «исчезновения быка». Только здесь в Рупалоке достигается не относительный, а абсолютный «софт» мироздания. Это область миротворящей программы/энергии – дао, шакти, пракрити, супраментального, кармы (не определяющей индивидуальные воплощения кармы Камалоки, давно преодолённой, а того кармического ветра, который создаёт, несёт и уничтожает миры и вселенные). Первая стадия – область Ясного видения связана с осознанием и овладением этой силой. Вторая – Отдалённая – с освобождением от её власти.

джаналока	1 дхъяна	анагамин
тапалока	2 дхъяна
	3 дхъяна
сатьялока	4 дхъяна	архат
Пуруша, Брахман	4 без-образных дхъяны	бодхисатва (реализованный)
		Будда

Третий отрезок пути проходят только бодхисатвы, поскольку абсолютная цель архата достигнута. Подвиг же бодхисатвы заключается в том, чтобы достигнув всего, снова родится и всё начать как бы сначала^ix . Поэтому 10 следующих ступеней (составляющих две области) соответствуют каждая одной из областей пройденного ранее пути. Такой заново родившийся бодхисатва в другой системе, несомненно, имел бы статус полного аватара^x .

Заново проходя все ступени, он в каждой достигает абсолютного совершенства.

Стадия радости соответствует началу нового пути. На стадии чистоты он, как воплощение абсолютной безгрешности, преодолевает Камалоку. На стадии света достигает озарения и излучает свет мудрости, рассеивающий заблуждения. На стадии блеска совершенствует свое познание и, преодолев последние трудности, достигает стадии неуязвимости для сил зла.

Эти пять стадий соответствуют Области Неподвижности (Неколебимости) и связаны с «вспоминанием» бодхисатвой своего реального статуса. Следующие пять стадий соответствуют Области Добродетельного познания и связаны с освобождением от привязанности к мирам Арупалоки и обретением бодхисатвой полноты духовных сил – необусловленной теургической силы сострадания. Это стадии:

1.прозрения истинной реальности и корней взаимозависимого возникновения (т.е. реальности сансарической);

2.постижения срединного пути (и реализации статуса архата), это стадия выхода за пределы учения махаяны;

3.окончательного пробуждения (вхождение в Арупалоку и познание её истинной сущности; 4.всепроникающей мудрости;

5.стадия Облака Дхармы (Дхармамеггха) – состояние полностью реализованного бодхисатвы, обретение дхармакаи и владение всеми тремя телами Будды.

Три тела Будды соответствуют истинной сущности трёх миров: дхармакая – Арупалоки, самбхогакая – Рупалоки, нирманакая – Камалоки. Дхармакая «не пребывает» нигде – она есть сама татхата, буддовость, предельная истина. Самбхогакая «пребывает» на вершине Рупалоки в мире Абхасвара или в чистой земле созданной самим бодхисаттвой. Нирманакая это физические тела, в которых бодхисатва может действовать в мирах Камалоки. При этом каждому из этих физических тел соответствует отдельная полноценная личность.

Последний участок пути называется область Не-учения более, поскольку бодхисатве больше нечему учиться. Он выбирает между продолжением «бытия» в качестве бодхисатвы или «становлением» Буддой. Состояние Будды и переход в Паранирвану это последняя 52 стадия.

 

-----------------------------------------------------------------------------------------

Левые и правые - это Монтекки и Капулетти современной политической мифологии. В четырех смыслах сразу. Во-первых, чума на оба их дома. Во-вторых, из-за архаичности противостояния - с учетом ускоряющегося исторического времени, еще корректнее было бы сравнение с троянцами и ахейцами. В-третьих, по непримиримости и глубине фундаментальных противоречий - хочется вспомнить свифтовских тупоконечников и остроконечников. И, наконец, в-четвертых - все это было не только давно, но и неправда. Писатели написали, а наяву из-под масок буффонады выглядывают какие-то совсем другие лица.

И эти лица можно было поймать в объектив, наблюдая в пространстве Рунета реакции на Евромайдан.

«Левое»-«правое»

Да простит меня уважаемый читатель, но я углублюсь все же в эту самую лево-правую диалектику. Пусть он учитывает, что многие слова в этом тексте неспроста взяты в кавычки. И на всякий случай, чтобы не забыть о позиционировании автора, держит в уме во время чтения первый абзац, который он только что прочел. Ибо если и говорить о авторском политическом кредо - то это, без сомнения, либеральный транскосмический анархо-коммунизм, о котором хорошо сказал Максимилиан Волошин, соответствующей цитатой из которого этот текст заканчивается.

О правых разговор короткий. Имперцы по всем понятиям и должны держать и не пущать, демонстрировать связь колониального дискурса с гендерным - кричать: “Ах ты, сука и б… - но я же тебя люблю - вали отседова и не вздумай взять машину, она на мое имя записана - нет, не уходи, ну что тебе подарить? ну хочешь велосипед?” Недоумение вызвали “национальные демократы”, которых так и не дождались крайне правые братья по националистическому интернационалу из партии Тягнибока. Причины неявки понятны - эти братья предпочитают дружить с далекой Мари Ле Пен, с которой так приятно порассуждать о том, как в идеальном мире никаких славян во Франции не будет. Хотя и с евронаци дела не складываются - в апреле тягнибоковцам захотелось побить закарпатских венгров. И венгерские братья обиделись – ведь именно они рекомендовали украинскую “Свободу” в Альянс национальных движений Европы. Ладно, не явились - но из стратегических соображений можно было бы хотя бы на расстоянии поддержать медитирующих на ментальные конструкции типа “возрождения национального духа”.

Но ведь бывают и либеральные правые? Да, говорят, бывают. Но только в своем интернационализме они правыми не бывают. Так же, как не может быть левых националистов. Или может - но ровно в том смысле, в котором бывает “деревянное железо”. Потому что такие правые выступают за свободу. А еще - за равенство и братство. По крайней мере, в этом вопросе.

Однако интуитивно ощущаемый гештальт “правых” всегда пахнет чем-то ретроградным. Генералами Сомоса. Апартеидом ЮАР. Или хотя бы рейганомикой и тетчеризмом. “Утром в Америке” и “моральным большинством”. Кровью и почвой. Семейными ценностями. Консервов на полках идеологического супермакета предостаточно. Впрочем, конечно, можно сказать, что интернационализм правых симулятивен, ибо свобода для них есть прежде всего свобода мировой глобальной элиты, а братство и равенство для них есть лишь орудие в борьбе с элитами узко национальными. А черную работу все равно должны делать какие-нибудь аналоги негров за пределами стен “свободного мира”. Однако интернационализм остается интернационализмом, и Обама с Кондолизой Райс и генералом Пауэллом не меняют свой геном, который никак нельзя назвать симуляцией. Сама потребность иметь черного президента говорит о многом, как и планетарные дни памяти Манделы. Даже если выяснится, что Обама - это прямой потомок приплывших на “Мэйфлауэре”, сделавший себе десяток пластических операций и стерший личную историю в целях успешной политической карьеры.

Путаница с рассматриваемой оппозицией «левого»-«правого» возникла с самого ее рождения во французской ассамблее. Самые что ни на есть равные и свободные обозначили себя как сторонники якобинской диктатуры и террора. А потом под это противоречие подвели базу марксисты, проповедовавшие путь к безгосударственному обществу через диктатуру, не имевшую прецедентов по жесткости диктата в истории Европы. Само собой разумеется, что на практике вместо безгосударственного общества появилось усиление классовой борьбы по мере построения социализма. И эта борьба, надо думать, с победой мировой пролетарской революции только усилилась бы – и не будет у такой революционной диктатуры конца. Период всегда переходный, а враг никогда не дремлет, поскольку если он заснет, то не будет нужно ЧК, а такого допустить никак не возможно.

Вот это стремление части “левых” к диктатуре и создало основу путаницы, о которой идет речь. Модернистский пафос предтеч “левых” вполне мог выражать себя в сочувствии к абсолютной, не сдерживаемой прежними сословными традиционными противовесами монархии. Эти предтечи, по примеру Платона, общались с самодержцами в надежде “просветить” их и осуществить модернизацию сверху - ведь крестьянин не согласится по своей воле счесть гром и молнию простым, не имеющим указующего момента электрическим явлением. Ретроспективный взгляд из XX века открывал Петра I как первого большевика, большевика на троне. Левые сторонники диктатуры сочли, что они лучше знают подлинные нужды темного, склонного к Вандее народа. И правые - те самые, которые так долго не желали давать права иноверцам, инородцам, женщинам, малоимущим, низшим сословиям - получили прекрасный козырь на будущее. Который со временем приобретал в политической игре все большее значение, достигшее апогея после захвата РСДРП(б) власти в России - точнее, после разрушения колониальной системы. С того момента правые получили возможность заявлять, что они выступают за свободу индивидуальности, в то время как левые выступают за ее порабощение и даже уничтожение. За цветущую леонтьевскую сложность против тотальной хунвейбинской обезлички.

Есть еще такая бинарная пара, как индивидуализм и коллективизм. Она по своей туманности вполне родственна оппозиции левых и правых. Вокруг шастают толпы безликих индивидуалистов и полностью атомизированных коллективистов. Шеренги ницшеан проходят перед окнами социалистов, запершихся за двумя дверями на четыре замка. Правый коллективист исправно посещает воскресные богослужения, выступает против контрацепции и легитимации сексуальных меньшинств. Левый индивидуалист поедает ЛСД под музыку Pink Floyd с томом Сартра и рассуждает об обществе спектакля (правый индивидуалист может к трипу присоединиться, но афишировать вряд ли будет - может повредить корпоративной карьере). Желающих следовать примеру анархо-коммуниста Павленского и обезличенно прибивать мошонку к брусчатке публичных мест как-то не наблюдается - во всяком случае, в том количестве, которое могло бы говорить об угасании творческой самостоятельности и индивидуальной инициативы в левом движении как таковом.

Советский этап

Ключевой этап в противостоянии “левых” и “правых” - это годы “советской власти”.

Это время трагедии мирового “левого движения”, даже той его части, которая совсем не хотела ходить строем и рисовать только понятное на усладу дублям, кадаврам и выбегаллам. Симулякр оно приняло за подлинность. И так хотелось прогрессивному человечеству поверить в то, что на одной шестой земного шара реализуется план построения небывалого общества, что произошел прыжок в новое, неведомое доселе царство свободы, братства и творчества, что строителям его прощалась не только вырубка леса, но и полет бесчисленных щепок. К тому же, не рубят. И не лес. И не щепки. И не летят. Потому что все это происки контрреволюционных акул пера и шакалов ротационных машин. Остап Бендер - это художник-акционист, своим бессмертным полотном “Сеятель” обнаживший суть советской власти, вогнавшей страну в какой-то иерократический феодализм.

Да, советская власть первая объявила о полном равноправии женщин и пересмотрела патриархальное семейное право. Да, по сути своей советская власть изначально была модернистской. Однако политические свободы были уничтожены еще при Ленине, а при Сталине произошла масштабная реставрация антимодернизма в гендерной, национальной и вероисповедной области, а также в области искусства. В условиях несвободы могли как-то развиваться только единичные проекты, в основном, военные и космические. То самое общее и среднее машиностроение - советская операция “Ы”, поскольку назвали так соответствующие министерства, чтобы, видимо, никто не догадался. В неволе интеллектуалы и творцы не размножаются - и не удивительно, что Советский Союз в результате перестал восприниматься как авангард человечества и проиграл планетарное соревнование по всем фронтам, растеряв своих почитателей в мире - западных интеллектуалов и народы третьего мира. От модернизма в СССР осталась только вывеска. Впереди была пустота. Золотой век остался в прошлом. Настоящее представляла дряхлеющая партноменклатура и мажоры - последние, развязав себе руки, быстро конвертировали идеологию во дворцы на Лазурном Берегу.

Казалось бы, левую оппозицию в СССР преследовали гораздо жестче, чем правую. За нее не вступался Запад. Но ее предали и многие западные “левые”, которым важнее были их вышеописанные иллюзии плюс разнообразные материальные бонусы, поступавшие из страны их идеала. В результате советские диссиденты по преимуществу стали позиционировать себя как “правые”, разделяясь на правых западников и правых почвенников. Парадокс ситуации в том, что и сама власть - та самая псевдосоветская партноменклатурная власть больше не была левой. Формирование двух каст - функционеров и “простого народа”, косная идеология (фактически, иерократия), препятствующая развитию свободной мысли, деградация гражданского общества и той самой солидарности трудящихся - все это обличает советский строй как строй по преимуществу правый, правый в плохом смысле этого слова. В СССР левых практически не было - ни во власти, ни в оппозиции. Часть тех, кто по всем европейским меркам должен был бы оказаться левым, не могла себе этого позволить по имиджевым соображениям. Быть “левым антисоветчиком” - значило обречь себя на остракизм и забвение.

Или, скорее, так - СССР усвоил себе худшие черты “левого” и “правого”, выйдя за пределы этой оппозиции, но не в новый мир, а в реальность, подобную империи инков.

После распада

Однако миф об СССР продолжил жить и после его распада - приобретя ярко выраженные ностальгинерские черты. Если у него и есть теперь революционный потенциал - то только в контексте “консервативной революции”, адептами коей он активно используется (примеры тому - Дугин и Проханов). Черты традиционализма там и тут проступают сквозь остатки лакировки постсоветских ностальгирующих “левых”. Стоит только посмотреть на добропорядочную КПРФ, которая выступает единым фронтом с теми, для кого “золотой век” тоже в прошлом - трогательный “красно-белый альянс” за семейные ценности и против гомосексуализма. Такая “левизна” - просто еще один вид консервов в уже упомянутом выше традиционалистском супермаркете.

Что же касается романтических ультралевых - было бы любопытно посмотреть, что бы они стали делать в СССР и что бы с ними там произошло, если отправить их туда на машине времени. А главное для таких левых, конечно - не дать вынести Ленина из Мавзолея. Потому что нельзя, само собой разумеется, разрушать памятники и переписывать историю. Большевики были ее главными почитателями и хранителями - это известно всем.

Такая же консервативная трансформация ждала в “советском” государстве и мем “дружба народов”. Их, как известно, “сплотила навеки великая Русь” и эта строчка из михалковского гимна обозначила самую суть проблемы подмены интернационализма имперским шовинизмом.

Левая реакция

А теперь подумаем, что бы сделали кумиры СССР-ностальгинеров, окажись они в нашем времени. Например, Владимир Ленин. Он бы счел, что в Украине происходит что-то типа буржуазно-демократической революции. Эту революцию он бы вряд ли смог пропустить и не поддержать. Ей не надо противодействовать. Ее надо возглавить. Самое место революционеру ленинского толка - на Евромайдане. Иначе могут думать только начетчики и талмудисты от марксизма, ежу понятно. В условиях буржуазных свобод свобода действий ленинца больше, чем в условиях компрадорской диктатуры путинского образца. И обязательно надо выучить украинский язык - или хотя бы английский, чтобы не разговаривать с буржуазными революционерами на официальном государственном языке авторитаризирующейся метрополии.

А теперь посмотрим на типические Евромайдан-реакции тех русскоязычных товарищей, кто сам себя называет “левым” - и о ком принято аналогичным образом думать в обществе.

Вот что пишет автор “левого” блога “В стране и в мире”, близкий к сообществу магазина “Фаланстер” и Openleft.ru.

“Стоит сразу отметить, что мы решили уделить основное время выступлениям украинских активистов — тех, кто с первого дня уличных протестов в Киеве выходил на улицы и пытался доносить свою позицию”.

Если доносить свою позицию на русском языке - то вряд ли донесение будет в этой ситуации удачным. Но ведь как же можно? Собрались фашистские недобитки, которые решили отделить Алжир от Франции - вместо того, чтобы делать пролетарскую революцию сразу во всей колониальной Франции. Никакой поддержки национально-освободительному движению, с точки зрения постсоветских российских “левых”, быть не может.

“Захар обратил внимание на то, что антикоммунистические лозунги, такие как «Коммуняку — на гілляку!», звучали от националистов еще до того, как протест стал массовым”.

Любому левому, не страдающему догматизмом, ясно, что бренд “коммунизм” для украинского майданщика связывается с имперским периодом, от которого Евромайдан призван Украину освободить. Потому этот бренд не следует использовать, как абсолютно бесперспективный. И лучше всего отказаться от этого бренда самим левым - поскольку слово “испортилось”. Сторонникам мирового братства свободных людей использовать сегодня этот термин - все равно, что стремящимся к абсолютному благу использовать в политической жизни свастику, которая была когда-то вполне благим символом (термин же “коммунизм” имел негативную этическую нагрузку с самого начала своего существования, поскольку подразумевал неограниченный во времени период якобы предваряющей коммунизм диктатуры, сам же коммунизм отодвигался в никогда не наступающее на практике “светлое будущее”).

“В ходе дальнейшего обсуждения Захар Попович отметил, что в уничтожении памятника Ленину принимали участие в основном приезжие из западных областей Украины, и именно они составляют костяк тех, кто проводит большую часть суток на Майдане”.

Памятники Ленину - след иерократическо-феодальной сталинской власти и ассоциируются Евромайданом с пиратско-феодальной властью путинской. Оборона “сакральных мест” - занятие не для левых модернистов, а для правых традиционалистов. Отношение к памятникам “советской” эпохи - лакмусовая бумажка для определения степени симулятивности левого позиционирования. Следует понять, что памятники Ленину для Евромайдана - это то же самое, что памятники российским императорам, только значительно хуже. Поскольку современнее. Это же следует сказать и о памятникам Ленину в самой России - поскольку деятельность этого человека и ее последствия нанесли колоссальный ущерб самой идее безгосударственного общества без принуждения и эксплуатации.

А теперь ознакомимся со взглядами левого практически без кавычек - Бориса Кагарлицкого, за свою политическую левую деятельность получившего срок в СССР.

Перво-наперво Кагарлицкого, когда он высказывается на тему возможного развития событий в Украине, беспокоит не что-нибудь, а экономическое проникновение в Украину Соединенных Штатов. Он также беспокоится за граждан Евросоюза - не желающих, по его мнению, прибытия в Европу украинских рабочих. Его не смущает, что он фактически становится на позицию европейских крайне правых. По его мнению, Европа разорит Украину так, как, видимо, не разорит ее союз с авторитаризирующейся РФ. Лучше союз с последней, чем с демократической Европой. Миграция рабочей силы - это, с точки зрения Кагарлицкого, плохо. В Европе, по его словам, кошмарная безработица - но он уверен, что украинские рабочие туда все-таки почему-то поедут. Видимо, лучше им такого шанса не давать. Кагарлицкий, как это случается с левыми, лучше знает, что нужно украинским рабочим. Старая добрая логика - “чем хуже, тем лучше”. Вот только где он увидел рабочее движение в России? Может быть, ему лучше попытаться сначала организовать его у себя, а потом уже сожалеть о судьбе украинцев в Европе? Что-то мне подсказывает, что возможностей для развития рабочего движения в европейской Украине будет значительно больше, чем в Украине российской.

Но эти два автора - авторы интеллигентные. А вот иные, более откровенные “левые” речи: “Олигархические вожди протеста”, “Заказчики из ЕС и нанятые ими правые ультра” и прочая хорошо знакомая риторика - знакомая по первым двум каналам российского телевидения. Только с “левой” фразеологией. А на деле - просто рецидив имперской советской пропаганды, продолжающей существовать в видоизмененной форме в путинской России.

Есть ощущение, что многие “левые” хотели бы просто реставрации СССР. Такая реставрация невозможна – и в этом их трагедия. Украина полусознательно воспринимается ими как бывшая часть СССР, а потому Украине лучше оставаться с Россией. А вдруг произойдет чудо, и СССР воскреснет? И они, эти левые, “завершат реформы так - Сталин, Берия, ГУЛаг”?

Нет, чтобы подумать о мировой революции. Вместо нее опять всплывают какие-то обороты старого симуляционного режима типа “милостиво повелеть соизволил”. Ой, простите - “построение социализма в одной отдельно взятой стране”. С одной стороны, сочувствие печальной судьбе европейских рабочих, чей уровень жизни упадет в результате притока украинских мигрантов. С другой, - эти самые украинские рабочие, вместо того, чтобы гнить под путинской властью, могут ведь все равно, несмотря на предостережения Кагарлицкого, уехать в Европу в поисках лучшей доли. Так нет, им лучше закрыть границы. Пусть если куда и едут, то в Россию. Падение уровня жизни рабочих России - это же совсем другое дело. Только не понятно, почему другое. Видимо, страх вызывает возможность того, что украинцы могут соблазниться буржуазной демократией. Пусть уж лучше будет полуфеодальный режим.

Трудно объяснять все эти непоследовательности современного “левого” дискурса. Поневоле приходится придумывать объяснения, учитывающие роль бессознательного и привычных стереотипов мышления, осколков “советской” пропаганды.

Новая повестка

В этом и кроется одна из основных проблем современного мира и его политического развития. Лживая реальность СССР исказила и запутала пространство социальной мысли. Единственный адекватный выход для людей доброй воли, чья цель - совершенствование как индивидуума, так и социума, преодоление насилия и эксплуатации, увеличение степеней свободы, раскрытие творческих потенций, развитие социальной эмпатии, сотрудничества и взаимопомощи - отказаться от устаревшей политической фразеологии и мифологии в целом. Отказаться от поклонения старым идолам. Нельзя влить новое вино в ветхие мехи.

На дворе давно уже новая повестка революционного дня, поставленная “молодежной революцией” 60-х годов XX века, достигшей значительных результатов и продолжающейся, пусть и не в столь бурной форме, и поныне. Это повестка дня мировой революции, наиболее эффективное участие в которой возможно лишь при условии перехода общества к европейскому либерально-демократическому типу существования. Этого я и желаю Украине и ее народу. Повестка дня революции, которую некоторые культурологи называют даже “вторым осевым временем” - выходом человечества на принципиально новый уровень сознания, индивидуального и социального. Именно этот выход и пророчил Максимилиан Волошин, прятавший в Крыму в годы гражданской красных от белых, а белых - от красных: “Я примкнул к политической партии, которая возникнет лет через пятьдесят и будет составлять крайнюю левую в том парламенте, где анархисты станут консервативным большинством”.

PostScriptum

Весьма обрадовавшим меня текстом, показывающим, что существуют в России левые, которые мыслят о Евромайдане сходным со мной образом, стало интервью, данное известным акционистом Петром Павленским, упомянутым уже мной выше, украинскому сетевому изданию ART Ukraine.

Вот несколько выдержек из него:

“Если говорить о неком идеале общества - анархо-коммунизме, например, - он сейчас происходит на Майдане. Вот эти все субкультурные споры про доминирование правых или левых - это полная фигня. Сама структура, в которой и бомжи, и рабочие и студенты находятся вместе: все, кому нужна одежда или еда, могут взять её бесплатно, те, у кого есть возможность, несут еду и одежду для других. Те, у кого нет возможности что-то отдать, может стать волонтёром, сделать какую-то работу - это и есть общество в его идеальном состоянии самоорганизации. И для порядка не нужна никакая полиция. Нету никакого мародерства. На примере Майдана мы видим, что полиция существует не для безопасности граждан, полиция существует только для безопасности власти. Сейчас вещи начинают называться своими именами. Но это состояние не может быть перманентным, и при любом исходе будет новая структуризация. Когда Майдан прекратит свое существование, государство снова будет вынуждать людей исполнять свои должностные обязательства и двигаться по заранее предопределенным схемам. А сейчас есть анархическое сосуществование, ведь анархия возможна только в условиях самоорганизации, при подрыве государства как единой структуры.

…

Дело в не в левой и правой субкультурности, не в этих надстройках. Флаги - это просто значки, которые ничего не значат. В эпоху большевистского империализма везде висели красные флаги. И что эти флаги говорили о коммунизме? Это была спекуляция на человеческих идеалах и грубая подмена понятий. То, что сейчас происходит на Майдане, гораздо ближе анархизму, чем может дать любая из возможных социальных программ.

Моё отношение к разделению на левое и правое выразилось в том, что я приехал. Я почитал посты, увидел всю эту тоску и левую меланхолию - “о, это не наше”. Что не наше? Вот мы получили в России много субкультур и это на руку власти. Риторические расколы бесконечны и в России это привело к полному кризису: есть монолитная централизованная власть, задействующая большое количество ресурсов, и невнятная оппозиция, которая сама себя раздробила и превратилась в одно сплошное противоречие.

…

Майдан должен выйти за рамки локализованного времяпрепровождения и проникнуть во все структуры общественной организации, он должен стать повсеместным сопротивлением и саботированием органов власти и управления. И тогда наступит торжество самоорганизации и победа над тиранией централизованного аппарата власти».

Левые и правые - это Монтекки и Капулетти современной политической мифологии. В четырех смыслах сразу. Во-первых, чума на оба их дома. Во-вторых, из-за архаичности противостояния - с учетом ускоряющегося исторического времени, еще корректнее было бы сравнение с троянцами и ахейцами. В-третьих, по непримиримости и глубине фундаментальных противоречий - хочется вспомнить свифтовских тупоконечников и остроконечников. И, наконец, в-четвертых - все это было не только давно, но и неправда. Писатели написали, а наяву из-под масок буффонады выглядывают какие-то совсем другие лица.

И эти лица можно было поймать в объектив, наблюдая в пространстве Рунета реакции на Евромайдан.

«Левое»-«правое»

Да простит меня уважаемый читатель, но я углублюсь все же в эту самую лево-правую диалектику. Пусть он учитывает, что многие слова в этом тексте неспроста взяты в кавычки. И на всякий случай, чтобы не забыть о позиционировании автора, держит в уме во время чтения первый абзац, который он только что прочел. Ибо если и говорить о авторском политическом кредо - то это, без сомнения, либеральный транскосмический анархо-коммунизм, о котором хорошо сказал Максимилиан Волошин, соответствующей цитатой из которого этот текст заканчивается.

О правых разговор короткий. Имперцы по всем понятиям и должны держать и не пущать, демонстрировать связь колониального дискурса с гендерным - кричать: "Ах ты, сука и б… - но я же тебя люблю - вали отседова и не вздумай взять машину, она на мое имя записана - нет, не уходи, ну что тебе подарить? ну хочешь велосипед?" Недоумение вызвали "национальные демократы", которых так и не дождались крайне правые братья по националистическому интернационалу из партии Тягнибока. Причины неявки понятны - эти братья предпочитают дружить с далекой Мари Ле Пен, с которой так приятно порассуждать о том, как в идеальном мире никаких славян во Франции не будет. Хотя и с евронаци дела не складываются - в апреле тягнибоковцам захотелось побить закарпатских венгров. И венгерские братья обиделись – ведь именно они рекомендовали украинскую "Свободу" в Альянс национальных движений Европы. Ладно, не явились - но из стратегических соображений можно было бы хотя бы на расстоянии поддержать медитирующих на ментальные конструкции типа "возрождения национального духа".

Но ведь бывают и либеральные правые? Да, говорят, бывают. Но только в своем интернационализме они правыми не бывают. Так же, как не может быть левых националистов. Или может - но ровно в том смысле, в котором бывает "деревянное железо". Потому что такие правые выступают за свободу. А еще - за равенство и братство. По крайней мере, в этом вопросе.

Однако интуитивно ощущаемый гештальт "правых" всегда пахнет чем-то ретроградным. Генералами Сомоса. Апартеидом ЮАР. Или хотя бы рейганомикой и тетчеризмом. "Утром в Америке" и "моральным большинством". Кровью и почвой. Семейными ценностями. Консервов на полках идеологического супермакета предостаточно. Впрочем, конечно, можно сказать, что интернационализм правых симулятивен, ибо свобода для них есть прежде всего свобода мировой глобальной элиты, а братство и равенство для них есть лишь орудие в борьбе с элитами узко национальными. А черную работу все равно должны делать какие-нибудь аналоги негров за пределами стен "свободного мира". Однако интернационализм остается интернационализмом, и Обама с Кондолизой Райс и генералом Пауэллом не меняют свой геном, который никак нельзя назвать симуляцией. Сама потребность иметь черного президента говорит о многом, как и планетарные дни памяти Манделы. Даже если выяснится, что Обама - это прямой потомок приплывших на "Мэйфлауэре", сделавший себе десяток пластических операций и стерший личную историю в целях успешной политической карьеры.

Путаница с рассматриваемой оппозицией «левого»-«правого» возникла с самого ее рождения во французской ассамблее. Самые что ни на есть равные и свободные обозначили себя как сторонники якобинской диктатуры и террора. А потом под это противоречие подвели базу марксисты, проповедовавшие путь к безгосударственному обществу через диктатуру, не имевшую прецедентов по жесткости диктата в истории Европы. Само собой разумеется, что на практике вместо безгосударственного общества появилось усиление классовой борьбы по мере построения социализма. И эта борьба, надо думать, с победой мировой пролетарской революции только усилилась бы – и не будет у такой революционной диктатуры конца. Период всегда переходный, а враг никогда не дремлет, поскольку если он заснет, то не будет нужно ЧК, а такого допустить никак не возможно.

Вот это стремление части “левых” к диктатуре и создало основу путаницы, о которой идет речь. Модернистский пафос предтеч “левых” вполне мог выражать себя в сочувствии к абсолютной, не сдерживаемой прежними сословными традиционными противовесами монархии. Эти предтечи, по примеру Платона, общались с самодержцами в надежде “просветить” их и осуществить модернизацию сверху - ведь крестьянин не согласится по своей воле счесть гром и молнию простым, не имеющим указующего момента электрическим явлением. Ретроспективный взгляд из XX века открывал Петра I как первого большевика, большевика на троне. Левые сторонники диктатуры сочли, что они лучше знают подлинные нужды темного, склонного к Вандее народа. И правые - те самые, которые так долго не желали давать права иноверцам, инородцам, женщинам, малоимущим, низшим сословиям - получили прекрасный козырь на будущее. Который со временем приобретал в политической игре все большее значение, достигшее апогея после захвата РСДРП(б) власти в России - точнее, после разрушения колониальной системы. С того момента правые получили возможность заявлять, что они выступают за свободу индивидуальности, в то время как левые выступают за ее порабощение и даже уничтожение. За цветущую леонтьевскую сложность против тотальной хунвейбинской обезлички.

Есть еще такая бинарная пара, как индивидуализм и коллективизм. Она по своей туманности вполне родственна оппозиции левых и правых. Вокруг шастают толпы безликих индивидуалистов и полностью атомизированных коллективистов. Шеренги ницшеан проходят перед окнами социалистов, запершихся за двумя дверями на четыре замка. Правый коллективист исправно посещает воскресные богослужения, выступает против контрацепции и легитимации сексуальных меньшинств. Левый индивидуалист поедает ЛСД под музыку Pink Floyd с томом Сартра и рассуждает об обществе спектакля (правый индивидуалист может к трипу присоединиться, но афишировать вряд ли будет - может повредить корпоративной карьере). Желающих следовать примеру анархо-коммуниста Павленского и обезличенно прибивать мошонку к брусчатке публичных мест как-то не наблюдается - во всяком случае, в том количестве, которое могло бы говорить об угасании творческой самостоятельности и индивидуальной инициативы в левом движении как таковом.

Советский этап

Ключевой этап в противостоянии “левых” и “правых” - это годы “советской власти”.

Это время трагедии мирового “левого движения”, даже той его части, которая совсем не хотела ходить строем и рисовать только понятное на усладу дублям, кадаврам и выбегаллам. Симулякр оно приняло за подлинность. И так хотелось прогрессивному человечеству поверить в то, что на одной шестой земного шара реализуется план построения небывалого общества, что произошел прыжок в новое, неведомое доселе царство свободы, братства и творчества, что строителям его прощалась не только вырубка леса, но и полет бесчисленных щепок. К тому же, не рубят. И не лес. И не щепки. И не летят. Потому что все это происки контрреволюционных акул пера и шакалов ротационных машин. Остап Бендер - это художник-акционист, своим бессмертным полотном “Сеятель” обнаживший суть советской власти, вогнавшей страну в какой-то иерократический феодализм.

Да, советская власть первая объявила о полном равноправии женщин и пересмотрела патриархальное семейное право. Да, по сути своей советская власть изначально была модернистской. Однако политические свободы были уничтожены еще при Ленине, а при Сталине произошла масштабная реставрация антимодернизма в гендерной, национальной и вероисповедной области, а также в области искусства. В условиях несвободы могли как-то развиваться только единичные проекты, в основном, военные и космические. То самое общее и среднее машиностроение - советская операция “Ы”, поскольку назвали так соответствующие министерства, чтобы, видимо, никто не догадался. В неволе интеллектуалы и творцы не размножаются - и не удивительно, что Советский Союз в результате перестал восприниматься как авангард человечества и проиграл планетарное соревнование по всем фронтам, растеряв своих почитателей в мире - западных интеллектуалов и народы третьего мира. От модернизма в СССР осталась только вывеска. Впереди была пустота. Золотой век остался в прошлом. Настоящее представляла дряхлеющая партноменклатура и мажоры - последние, развязав себе руки, быстро конвертировали идеологию во дворцы на Лазурном Берегу.

Казалось бы, левую оппозицию в СССР преследовали гораздо жестче, чем правую. За нее не вступался Запад. Но ее предали и многие западные “левые”, которым важнее были их вышеописанные иллюзии плюс разнообразные материальные бонусы, поступавшие из страны их идеала. В результате советские диссиденты по преимуществу стали позиционировать себя как “правые”, разделяясь на правых западников и правых почвенников. Парадокс ситуации в том, что и сама власть - та самая псевдосоветская партноменклатурная власть больше не была левой. Формирование двух каст - функционеров и “простого народа”, косная идеология (фактически, иерократия), препятствующая развитию свободной мысли, деградация гражданского общества и той самой солидарности трудящихся - все это обличает советский строй как строй по преимуществу правый, правый в плохом смысле этого слова. В СССР левых практически не было - ни во власти, ни в оппозиции. Часть тех, кто по всем европейским меркам должен был бы оказаться левым, не могла себе этого позволить по имиджевым соображениям. Быть “левым антисоветчиком” - значило обречь себя на остракизм и забвение.

Или, скорее, так - СССР усвоил себе худшие черты “левого” и “правого”, выйдя за пределы этой оппозиции, но не в новый мир, а в реальность, подобную империи инков.

После распада

Однако миф об СССР продолжил жить и после его распада - приобретя ярко выраженные ностальгинерские черты. Если у него и есть теперь революционный потенциал - то только в контексте “консервативной революции”, адептами коей он активно используется (примеры тому - Дугин и Проханов). Черты традиционализма там и тут проступают сквозь остатки лакировки постсоветских ностальгирующих “левых”. Стоит только посмотреть на добропорядочную КПРФ, которая выступает единым фронтом с теми, для кого “золотой век” тоже в прошлом - трогательный “красно-белый альянс” за семейные ценности и против гомосексуализма. Такая “левизна” - просто еще один вид консервов в уже упомянутом выше традиционалистском супермаркете.

Что же касается романтических ультралевых - было бы любопытно посмотреть, что бы они стали делать в СССР и что бы с ними там произошло, если отправить их туда на машине времени. А главное для таких левых, конечно - не дать вынести Ленина из Мавзолея. Потому что нельзя, само собой разумеется, разрушать памятники и переписывать историю. Большевики были ее главными почитателями и хранителями - это известно всем.

Такая же консервативная трансформация ждала в “советском” государстве и мем “дружба народов”. Их, как известно, “сплотила навеки великая Русь” и эта строчка из михалковского гимна обозначила самую суть проблемы подмены интернационализма имперским шовинизмом.

Левая реакция

А теперь подумаем, что бы сделали кумиры СССР-ностальгинеров, окажись они в нашем времени. Например, Владимир Ленин. Он бы счел, что в Украине происходит что-то типа буржуазно-демократической революции. Эту революцию он бы вряд ли смог пропустить и не поддержать. Ей не надо противодействовать. Ее надо возглавить. Самое место революционеру ленинского толка - на Евромайдане. Иначе могут думать только начетчики и талмудисты от марксизма, ежу понятно. В условиях буржуазных свобод свобода действий ленинца больше, чем в условиях компрадорской диктатуры путинского образца. И обязательно надо выучить украинский язык - или хотя бы английский, чтобы не разговаривать с буржуазными революционерами на официальном государственном языке авторитаризирующейся метрополии.

А теперь посмотрим на типические Евромайдан-реакции тех русскоязычных товарищей, кто сам себя называет “левым” - и о ком принято аналогичным образом думать в обществе.

Вот что пишет автор “левого” блога “В стране и в мире”, близкий к сообществу магазина “Фаланстер” и Openleft.ru.

“Стоит сразу отметить, что мы решили уделить основное время выступлениям украинских активистов — тех, кто с первого дня уличных протестов в Киеве выходил на улицы и пытался доносить свою позицию”.

Если доносить свою позицию на русском языке - то вряд ли донесение будет в этой ситуации удачным. Но ведь как же можно? Собрались фашистские недобитки, которые решили отделить Алжир от Франции - вместо того, чтобы делать пролетарскую революцию сразу во всей колониальной Франции. Никакой поддержки национально-освободительному движению, с точки зрения постсоветских российских “левых”, быть не может.

“Захар обратил внимание на то, что антикоммунистические лозунги, такие как «Коммуняку — на гілляку!», звучали от националистов еще до того, как протест стал массовым”.

Любому левому, не страдающему догматизмом, ясно, что бренд “коммунизм” для украинского майданщика связывается с имперским периодом, от которого Евромайдан призван Украину освободить. Потому этот бренд не следует использовать, как абсолютно бесперспективный. И лучше всего отказаться от этого бренда самим левым - поскольку слово “испортилось”. Сторонникам мирового братства свободных людей использовать сегодня этот термин - все равно, что стремящимся к абсолютному благу использовать в политической жизни свастику, которая была когда-то вполне благим символом (термин же “коммунизм” имел негативную этическую нагрузку с самого начала своего существования, поскольку подразумевал неограниченный во времени период якобы предваряющей коммунизм диктатуры, сам же коммунизм отодвигался в никогда не наступающее на практике “светлое будущее”).

“В ходе дальнейшего обсуждения Захар Попович отметил, что в уничтожении памятника Ленину принимали участие в основном приезжие из западных областей Украины, и именно они составляют костяк тех, кто проводит большую часть суток на Майдане”.

Памятники Ленину - след иерократическо-феодальной сталинской власти и ассоциируются Евромайданом с пиратско-феодальной властью путинской. Оборона “сакральных мест” - занятие не для левых модернистов, а для правых традиционалистов. Отношение к памятникам “советской” эпохи - лакмусовая бумажка для определения степени симулятивности левого позиционирования. Следует понять, что памятники Ленину для Евромайдана - это то же самое, что памятники российским императорам, только значительно хуже. Поскольку современнее. Это же следует сказать и о памятникам Ленину в самой России - поскольку деятельность этого человека и ее последствия нанесли колоссальный ущерб самой идее безгосударственного общества без принуждения и эксплуатации.

А теперь ознакомимся со взглядами левого практически без кавычек - Бориса Кагарлицкого, за свою политическую левую деятельность получившего срок в СССР.

Перво-наперво Кагарлицкого, когда он высказывается на тему возможного развития событий в Украине, беспокоит не что-нибудь, а экономическое проникновение в Украину Соединенных Штатов. Он также беспокоится за граждан Евросоюза - не желающих, по его мнению, прибытия в Европу украинских рабочих. Его не смущает, что он фактически становится на позицию европейских крайне правых. По его мнению, Европа разорит Украину так, как, видимо, не разорит ее союз с авторитаризирующейся РФ. Лучше союз с последней, чем с демократической Европой. Миграция рабочей силы - это, с точки зрения Кагарлицкого, плохо. В Европе, по его словам, кошмарная безработица - но он уверен, что украинские рабочие туда все-таки почему-то поедут. Видимо, лучше им такого шанса не давать. Кагарлицкий, как это случается с левыми, лучше знает, что нужно украинским рабочим. Старая добрая логика - “чем хуже, тем лучше”. Вот только где он увидел рабочее движение в России? Может быть, ему лучше попытаться сначала организовать его у себя, а потом уже сожалеть о судьбе украинцев в Европе? Что-то мне подсказывает, что возможностей для развития рабочего движения в европейской Украине будет значительно больше, чем в Украине российской.

Но эти два автора - авторы интеллигентные. А вот иные, более откровенные “левые” речи: “Олигархические вожди протеста”, “Заказчики из ЕС и нанятые ими правые ультра” и прочая хорошо знакомая риторика - знакомая по первым двум каналам российского телевидения. Только с “левой” фразеологией. А на деле - просто рецидив имперской советской пропаганды, продолжающей существовать в видоизмененной форме в путинской России.

Есть ощущение, что многие “левые” хотели бы просто реставрации СССР. Такая реставрация невозможна – и в этом их трагедия. Украина полусознательно воспринимается ими как бывшая часть СССР, а потому Украине лучше оставаться с Россией. А вдруг произойдет чудо, и СССР воскреснет? И они, эти левые, “завершат реформы так - Сталин, Берия, ГУЛаг”?

Нет, чтобы подумать о мировой революции. Вместо нее опять всплывают какие-то обороты старого симуляционного режима типа “милостиво повелеть соизволил”. Ой, простите - “построение социализма в одной отдельно взятой стране”. С одной стороны, сочувствие печальной судьбе европейских рабочих, чей уровень жизни упадет в результате притока украинских мигрантов. С другой, - эти самые украинские рабочие, вместо того, чтобы гнить под путинской властью, могут ведь все равно, несмотря на предостережения Кагарлицкого, уехать в Европу в поисках лучшей доли. Так нет, им лучше закрыть границы. Пусть если куда и едут, то в Россию. Падение уровня жизни рабочих России - это же совсем другое дело. Только не понятно, почему другое. Видимо, страх вызывает возможность того, что украинцы могут соблазниться буржуазной демократией. Пусть уж лучше будет полуфеодальный режим.

Трудно объяснять все эти непоследовательности современного “левого” дискурса. Поневоле приходится придумывать объяснения, учитывающие роль бессознательного и привычных стереотипов мышления, осколков “советской” пропаганды.

Новая повестка

В этом и кроется одна из основных проблем современного мира и его политического развития. Лживая реальность СССР исказила и запутала пространство социальной мысли. Единственный адекватный выход для людей доброй воли, чья цель - совершенствование как индивидуума, так и социума, преодоление насилия и эксплуатации, увеличение степеней свободы, раскрытие творческих потенций, развитие социальной эмпатии, сотрудничества и взаимопомощи - отказаться от устаревшей политической фразеологии и мифологии в целом. Отказаться от поклонения старым идолам. Нельзя влить новое вино в ветхие мехи.

На дворе давно уже новая повестка революционного дня, поставленная “молодежной революцией” 60-х годов XX века, достигшей значительных результатов и продолжающейся, пусть и не в столь бурной форме, и поныне. Это повестка дня мировой революции, наиболее эффективное участие в которой возможно лишь при условии перехода общества к европейскому либерально-демократическому типу существования. Этого я и желаю Украине и ее народу. Повестка дня революции, которую некоторые культурологи называют даже “вторым осевым временем” - выходом человечества на принципиально новый уровень сознания, индивидуального и социального. Именно этот выход и пророчил Максимилиан Волошин, прятавший в Крыму в годы гражданской красных от белых, а белых - от красных: “Я примкнул к политической партии, которая возникнет лет через пятьдесят и будет составлять крайнюю левую в том парламенте, где анархисты станут консервативным большинством”.

PostScriptum

Весьма обрадовавшим меня текстом, показывающим, что существуют в России левые, которые мыслят о Евромайдане сходным со мной образом, стало интервью, данное известным акционистом Петром Павленским, упомянутым уже мной выше, украинскому сетевому изданию ART Ukraine.

Вот несколько выдержек из него:

“Если говорить о неком идеале общества - анархо-коммунизме, например, - он сейчас происходит на Майдане. Вот эти все субкультурные споры про доминирование правых или левых - это полная фигня. Сама структура, в которой и бомжи, и рабочие и студенты находятся вместе: все, кому нужна одежда или еда, могут взять её бесплатно, те, у кого есть возможность, несут еду и одежду для других. Те, у кого нет возможности что-то отдать, может стать волонтёром, сделать какую-то работу - это и есть общество в его идеальном состоянии самоорганизации. И для порядка не нужна никакая полиция. Нету никакого мародерства. На примере Майдана мы видим, что полиция существует не для безопасности граждан, полиция существует только для безопасности власти. Сейчас вещи начинают называться своими именами. Но это состояние не может быть перманентным, и при любом исходе будет новая структуризация. Когда Майдан прекратит свое существование, государство снова будет вынуждать людей исполнять свои должностные обязательства и двигаться по заранее предопределенным схемам. А сейчас есть анархическое сосуществование, ведь анархия возможна только в условиях самоорганизации, при подрыве государства как единой структуры.

…

Дело в не в левой и правой субкультурности, не в этих надстройках. Флаги - это просто значки, которые ничего не значат. В эпоху большевистского империализма везде висели красные флаги. И что эти флаги говорили о коммунизме? Это была спекуляция на человеческих идеалах и грубая подмена понятий. То, что сейчас происходит на Майдане, гораздо ближе анархизму, чем может дать любая из возможных социальных программ.

Моё отношение к разделению на левое и правое выразилось в том, что я приехал. Я почитал посты, увидел всю эту тоску и левую меланхолию - “о, это не наше”. Что не наше? Вот мы получили в России много субкультур и это на руку власти. Риторические расколы бесконечны и в России это привело к полному кризису: есть монолитная централизованная власть, задействующая большое количество ресурсов, и невнятная оппозиция, которая сама себя раздробила и превратилась в одно сплошное противоречие.

…

Майдан должен выйти за рамки локализованного времяпрепровождения и проникнуть во все структуры общественной организации, он должен стать повсеместным сопротивлением и саботированием органов власти и управления. И тогда наступит торжество самоорганизации и победа над тиранией централизованного аппарата власти».

 

Фото: Марина Рагозина

 

Оригинал текста размещен на сайте Polit.ru

 

Даниил Андреев видит в Соловьеве «предтечу» «того движения, которому в будущем еще предстоит определиться до конца» (РМ, 414), то есть Розы Мира. Важно еще одно замечание Андреева: «…в последние годы жизни перед внутренним взором Соловьева все отчетливее раскрывались перспективы последних катаклизмов истории и панорама грядущего царства Противобога, и он сосредоточился на мечте о воссоединении церквей и даже о будущей унии иудаизма и ислама с христианством для борьбы с общим врагом – уже не далеко во времени рисовавшимся ему пришествием антихриста» (РМ, 417). Андреев очень высоко оценивает творчество Соловьева: его поэму «Три свидания» работы «Критика отвлеченных начал» «Оправдание добра». Он обнаруживает в таких произведениях Соловьева, как «Россия и Вселенская церковь» «Чтения о богочеловечестве» «Три разговора» «ряд провидческих концепций» (РМ, 418), хотя и не уточняет, какие именно идеи Соловьева он считает таковыми.

Эта оценка Андреева покажется особенно примечательной, если мы сопоставим видения этими духовидцами картин и образов последних событий человеческой истории. Здесь нет возможности анализировать творческую эволюцию взглядов Соловьева, которая нам кажется значительно сложнее представлений о ней Даниила Андреева. Мы ограничимся рассмотрением лишь одного произведения Соловьева, в котором делается попытка изобразить мир времен антихристовой власти – «Краткую повесть об Антихристе» (Ссылки на «Краткую повесть об Антихристе» даны в тексте статьи (КП) с указанием страницы во втором томе Собрания сочинений В. Соловьева по изданию: Соловьев В.С. Сочинения в 2-х тт. М., 1990).

У Соловьева и у Андреева сходны не только описания антихристова царства. Многое из того, что Андреев видит в панораме Розы Мира, Соловьев приписывает активности Антихриста. Также и многие мировые процессы, предшествующие Розе Мира у Андреева и царству Антихриста у Соловьева, оцениваются ими по-разному, и позиции этих двух мыслителей оказываются иногда прямо противоположными.

Особое значение и у Соловьева, и у Андреева имеет грядущее объединение мира, которое представляется им обоим неизбежным. В их текстах кардинальные изменения на планете связаны с глобальными потрясениями. У Соловьева новая система международных отношений возникает в Европе после великих военно-политических катаклизмов – установления над Европой «панмонгольского» ига, а затем его свержения европейцами. И если этого не произошло в истории, то другое предвидение Соловьева вполне осуществилось: «Европа в XXI веке представляет союз более или менее демократических государств – европейские соединенные штаты» (КП, 739) . У Андреева в «Железной Мистерии» новый мировой порядок – Роза Мира – возникает после Третьей мировой войны. В «Розе Мира» у Андреева нет уверенности в том, что Третья мировая война не произойдет. Соответственно у него нет и описаний того, как может осуществиться появление Розы Мира после этого катаклизма. Зато в «Розе Мира» ярко показано владычество Антихриста и последовавшая за ним анархия и последняя мировая война между людьми и полуигвами. После этого апогея зла происходит смена эонов. В «Железной Мистерии» наоборот, есть картина Третьей мировой войны на рубеже 50-60-х гг. ХХ в. и последующего затем торжества Розы Мира, но нет панорамы господства Антихриста и последовавшей за тем тотальной анархии. Смена эонов происходит без демонического прерывания времени, хотя в Послесловии и упоминается приход антихристовой эпохи, которую поэт невольно огибает повествованием (ЖМ, 311). Возможно, Андреев видел в будущем только одну глобальную катастрофу, которая предшествовала либо Розе Мира, либо Второму Пришествию.

Политико-географическим центром объединения человечества у Соловьева становится Берлин. Именно в этом городе происходит «международное учредительное собрание союза европейских государств» которое учреждает институт сильной исполнительной власти («с достаточными полномочиями«) (КП, 745). Андреев полагал, что уицраор Германии (ФРГ) Укурмия станет объединителем сначала Европы, а затем и всего человечества (ЖМ, 243-244, 261-296).

Андреев допускал, что процесс объединения государств мира может быть осуществлен не Розой Мира. Что перед человечеством может встать проблема выбора между приходом к «универсальной власти» над объединяющимся человечеством Розы Мира или какой-то другой, социально-политической силы, идеологическая концепция которой будет «менее духовной, безрелигиозной, морально ущербной» (РМ, 513). И все же он верил, что объединение мира будет осуществлено Розой Мира или ее политическим крылом. В «Железной Мистерии» объединение Европы в одно государство, осуществляемое «Лигой преобразования сущности государства» представляется событием, имеющим положительное провиденциальное значение. Оно становится этапом на пути человечества к Братству всечеловеческой Церкви Розы Мира. Интересно отметить такую параллель – «марш единого человечества» (КП, 751) в «Краткой повести» и «новый государственный гимн» в «Железной Мистерии» (ЖМ, 262). Любопытно, что у современной объединенной Европы есть свой гимн – это «Ода к радости» Бетховена. Андреев предвидел цвет флага объединенной Европы – синий (ЖМ, 270). Именно такого цвета флаг у современного Европейского сообщества.

Объединение стран мира в текстах Андреева и Соловьева происходит по-разному. Если Роза Мира объединяет страны только ненасильственными методами, то Император из «Краткой повести» достигает мирового единства при помощи военной силы. Он совершает эффективную «военную прогулку от Восточной Азии до Марокко и без большого кровопролития подчиняет всех непокорных» (КП, 746).

Любопытно, что и у Соловьева и у Андреева используется одно и то же слово (лига) для обозначения совершенно разных социально-политических структур, предшествующих в одном случае власти Антихриста, в другом – Розе Мира. У Соловьева: «Всеобщая лига мира сошлась в последний раз и, провозгласив восторженный панегирик великому миротворцу, закрылась за ненадобностью» (КП, 746). В «Железной Мистерии» Лига преобразования сущности государства после того, как всемирный плебисцит ставит под ее контроль Всемирную Конфедерацию (ЖМ, 284), превращается в Белую Иерархию Розы Мира (ЖМ, 297).

Объединению мира и у Соловьева, и у Андреева предшествует период интеграции религиозно-культурных традиций Востока и Запада. У Соловьева эпоха монгольского ига над Европой «…знаменуется повсюдным смешением и глубоким взаимопроникновением европейских и восточных идей, повторением en grand древнего александрийского синкретизма» (КП, 739). По Соловьеву получается, что это смешение уготавливает не что иное, как господство Антихриста. Одним из самых мрачных явлений этого синкретизма становится фигура Аполлония, полуазиата, полуевропейца, католического епископа, к которому с высочайшим почтением относятся «необуддисты» и который «удивительным образом соединит в себе обладание последними выводами и техническими приложениями западной науки с знанием и умением пользоваться всем тем, что есть действительно солидного и значительного в традиционной мистике Востока» (КП, 747).

У Андреева мы встречаем принципиально иное отношение к грядущему культурно-религиозному смешению. Мировоззрение Розы Мира он называет интеррелигией или панрелигией. В стихотворении «Александрийский век» (Андреев Д.Л. Собрание сочинений в 3-х тт. М., 1993-97, т. 1, с. 369). Андреев сравнивает эллинистический период, главным результатом которого стало христианство, –

Такой же эпохой, заканчивающей
Огромные циклы, зажглось
Ученье, доныне раскачивающее
Истории косную ось.

– с «грядущей Александрией» эпоху которой Андреев страстно ждет.

У Соловьева именно в условиях широчайшего религиозного синкретизма становится возможным появление учения Антихриста. Соловьев так описывает его книгу: «Здесь соединяется благородная почтительность к древним преданиям и символам с широким и смелым радикализмом общественно-политических требований и указаний, неограниченная свобода мысли с глубочайшим пониманием всего мистического, безусловный индивидуализм с горячей преданностью общему благу, самый возвышенный идеализм руководящих начал с полной определенностью и жизненностью практических решений» (КП, 743-744). Эпштейн заметил, что то, что сказал Соловьев о книге Антихриста, вполне может быть сказано о «Розе Мира» Андреева (Эпштейн М. Н. Роза Мира и царство Антихриста: о парадоксах русской эсхатологии. Континент. №1 за 1994 г. (№79), с. 308-309). Однако, самым важным для Соловьева при идентификации Антихриста является не присутствие в его книге перечисленных Соловьевым достоинств, а полное отсутствие упоминаний об Иисусе. В тексте «Розы Мира» мы видим нечто прямо противоположное тому, в чем Эпштейн обвиняет Андреева, а именно – Иисус Христос в «Розе Мира» – это Планетарный Логос, богорожденная монада, единственная, из воплощавшихся в нашем временно-пространственном слое.

Утверждение безусловной исключительности явления Иисуса Христа в истории человечества согласуется у Андреева с глубочайшей симпатией к восточной духовности. И в данном случае позиции Соловьева и Андреева существенно различаются. Если для Андреева индуистский и буддийский Восток – это сокровищница духовности, то для Соловьева – это довольно подозрительный мир, как будто только и ждущий прихода Антихриста и готовый встать на его сторону. Не случайно в тексте «Краткой повести» армию Антихриста составляют «разноплеменные язычники» которыми, очевидно, являются представители не-авраамистических религий.

Параллельно культурно-религиозному синтезу происходит отмирание грубой материалистической идеологии. Соловьев предполагал, что в XXI в. произойдет «решительное падение теоретического материализма» и человечество навсегда перерастет «эту ступень философского младенчества» (КП, 739-740). Почти то же самое говорит Андреев: «От классического материализма еще к концу ХХ века не останется и следа, картина мира окажется неизмеримо сложнее…» (РМ, 578). У Соловьева «весь культурный мир» в это время будет значить то же, что «весь земной шар» (КП, 744). Эти слова сходны с убежденностью Андреева в том, что «с течением эпох очертания интеллигенции совпадут с очертаниями человечества» (РМ, 565).

Если у Андреева всеобщие мир и материальный достаток обеспечивает Роза Мира, то у Соловьева роль умиротворителя и того, кто обеспечивает «равенство всеобщей сытости» (КП, 747) играет Антихрист. Эпоха Розы Мира характеризуется как время гуманного отношения к животным. У Соловьева Антихрист является филозоем и вегетарианцем, запретившим вивисекцию и учредившим строгий надзор за бойнями (КП, 746-747).

В этом гуманном, интеллигентном, синкретичном, едином или почти едином мире и появляется Антихрист. Андреев видит социальную базу Антихриста в технической интеллигенции будущего. У Соловьева Антихрист тоже в некотором смысле «технический интеллигент» – «ученый-артиллерист» (КП, 745).

Образ Антихриста у Соловьева имеет явные параллели как с образом Антихриста у Андреева, так и с описанием Верховного Наставника Розы Мира. М. Эпштейн отмечает, что «в своей апологии верховного наставника Розы Мира Андреев почти буквально следует соловьевскому описанию Антихриста» (Эпштейн, цит. соч., с. 308). Соловьев так характеризует грядущего Князя мира сего: «Помимо исключительной гениальности, красоты и благородства высочайшие проявления воздержания, бескорыстности и деятельной благотворительности, казалось, достаточно оправдывали огромное самолюбие великого спиритуалиста, аскета и филантропа» (КП, 740). У Андреева Верховный Наставник совместит в себе «…три величайших дара: дар религиозного вестничества, дар праведности и дар художественной гениальности» (РМ, 25). Заметим, что здесь у Андреева как бы само собой подразумевается, что все эти дары будут светлыми. Однако они могут быть и темными, вручаемыми не силами Света, а силами зла. О возможности существования темной праведности было сказано выше. А о дарах гениальной темной религиозности, гениальности художественной, которые из-за усилий сил Света не были вручены Сталину, но будут вручены Антихристу (РМ, 469, 479-480) – поскольку «дважды предотвратить вкладывание в это существо даров темной гениальности невозможно» (РМ, 570), говорит сам Андреев. В оценке Антихриста Андреев почти вторит Соловьеву, называя Антихриста темным универсальным гением (РМ, 570): «Умнейший из всех, кто когда-либо жил, превосходящий гениальностью всех гениев без сравнения…»; «он будет красив поражающей, но страшной красотой» (РМ, 571).

При всей своей гениальности, Антихрист и у Андреева, и у Соловьева приходит к верховной власти все же незаконно. В тексте «Розы Мира» Антихрист становится «верховным наставником» всемирной церкви Розы Мира в результате умерщвления законного Верховного Наставника и сфальсифицированного референдума (РМ, 572). В «Краткой повести» учредительное собрание союза европейских государств «почти единогласно» сначала избирает Антихриста в пожизненные Президенты Европейских Соединенных Штатов (КП, 745), а затем члены этого собрания объявляют его римским императором с нарушением демократической процедуры – «без голосования» (КП, 745). В этом можно увидеть не только разоблачение Антихриста как узурпатора, но и, в каком то смысле, попытку оправдания власти как таковой: у Андреева – универсальной власти Розы Мира, у Соловьева – власти демократически утвержденных законов объединенного человечества.

Антихрист у Соловьева остается только светским правителем – «Императором Рима». Он так и не сосредоточит в своих руках всю полноту абсолютной власти. Первосвященнические функции при нем исполняет маг Аполлоний. Кроме того, присвоение Антихристом императорского титула выглядит несколько странно. Создается впечатление, что он как будто предполагает основать династию антихристов. У Андреева сменяющие друг друга Верховные Наставники Розы Мира являются одновременно религиозными и светскими владыками. Власть Антихриста в «Розе Мира» описывается как предельно концентрированная. Наследуя неограниченные полномочия Верховных наставников, Антихрист сосредоточивает абсолютную власть только в своих руках.

Заметим, что разделение власти между «Императором» и Аполлонием в «Краткой повести» пародирует концепцию самого Соловьева, представленную в работе «История и будущность теократии» созданной в 1885-87 гг. В ней Соловьев представлял проект всемирной теократии. Христианские народы, по мысли Соловьева, должны объединиться под властью русского императора и римского папы. В «Краткой повести» место русского самодержца занял Антихрист, а римского папы – Аполлоний.

Соловьев не указывает прямо на национальную принадлежность «Императора» но замечает, что Антихрист приведен к высшей власти масонским орденом, негласным членом которого он является (КП, 745), а нацией, которая «…была не совсем чужда подготовлению и упрочению всемирных успехов сверхчеловека» были евреи (КП, 760). Заметим, что в сочинении Соловьева «Еврейство и христианский вопрос» евреи были объявлены одним из необходимых элементов грядущей теократии, а одной из последних молитв Соловьева была молитва за еврейский народ. В «Краткой повести» Антихрист тайно поддерживал «…в еврейской среде слухи о том, что его главная задача – установить всемирное владычество Израиля» и «евреи признали его Мессией, и их восторженная преданность ему не имела предела» (КП, 760). Этно-расовое происхождение другого персонажа «Краткой повести» – Аполлония вполне соответствует синкретическому веку, в котором он живет. Аполлоний у Соловьева «полуазиат и полуевропеец» (КП, 747).

Андреев предполагает, что местом рождения Антихриста «будет одна из стран Латинской Америки» а «…по чертам его лица будет трудно определить принадлежность этого человека к какой-либо нации, даже к определенной расе, и он будет казаться синтетическим воплощением человечества в одном лице» (РМ, 571).

Андреев не связывает Антихриста с еврейским народом, но упоминает, что «в еврействе имеются некоторые узкие круги, носящиеся с затеей выпестовать всемирного владыку» (РМ, 493). Андреев отмечает, что на еврейскую этно-конфессиональную общность и во времена Иисуса, и в эпоху рассеяния воздействовал некий демон, «исчадие Гагтунгра» и соперник демиурга Еврейской метакультуры (РМ, 129) и ее Синклита. Из слов Андреева можно заключить, что «чудовище» возникшее за спиной иудаизма (РМ, 313), существует и сейчас. Кроме того, Андреев отмечает, что на эгрегор государства Израиль «…оказывается сильнейшее воздействие из главного гнездилища демонических сил» (РМ, 129).

Возможно, что у Соловьева поддержка Антихриста противохристианскими силами, которые не стремятся осознанно к торжеству зла, а, напротив, даже желают некого блага человечеству, связана с идеей добра без Христа. Ее и воплощает в себе Антихрист. Это для Соловьева и есть зло.

В «Краткой повести» Антихрист отказывается исповедовать Христа. «Добродетельный» Антихрист Соловьева остается и здесь по-своему честен – вместо того, чтобы просто солгать, что было бы вполне уместно для проводника воли «отца лжи» он ничего не отвечает старцу Иоанну, как бы пародируя поведение Иисуса на допросе в Синедрионе и суде у Пилата. И, получается, что христиане из «Краткой повести» отвергают Антихриста только из-за отказа исповедовать «Христа – Сына Божия». Все остальное, что к этому моменту сделано Антихристом, не вызывает у них неприятия и протеста. Сходным образом относятся к Антихристу и евреи. Они содействуют его воцарению, будучи уверены, что он – еврей. Все его акции встречают их полную поддержку. И только когда выясняется, что он даже не обрезан, начинается еврейское восстание. Т.о. в «Краткой повести» обрезание становится для евреев таким же идентификатором духовной подлинности, каковым для христиан является исповедание Христа Сыном Божиим.

У Федотова в связи с вопросом о формальном отказе Антихриста от исповедания Христа возникает вполне уместный вопрос: «Является ли имя Христово или крест Его достаточным ограждением?» (Федотов Г. «Об антихристовом добре»// Антихрист (Из истории отечественной духовности): Антология. Москва, 1995, с. 246). Соловьев как будто забывает и об исторической инквизиции, именем Христа сжигавшей еретиков, и об образе Великого Инквизитора у Достоевского, лгущего во имя Его.

В «Розе Мира» Антихрист сначала не пытается противопоставить себя образу Христа: «довольно долгое время анти-Логос не будет отрицать ни жизни Иисуса в Палестине как исторического факта, ни даже того мистического факта, что в Иисусе воплотилась богорожденная монада, выразительница Бога-Сына» (РМ, 573). Таким образом, для Андреева Антихрист с самого начала лжец, который из политических соображений готов до времени признавать Иисуса Богочеловеком. Ложь Антихриста тотальна – он не заблуждающийся гордец, подобно Антихристу «Краткой повести». Андреев отмечает, что его доброта к людям будет показной, а смирение видимым (РМ, 571). Никакого добродетельного самообмана у Антихриста, обрисованного Андреевым, нет. В данном случае Андреев радикально отличается от Соловьева, главным предметом критики которого была идея добра без Христа.

«Доброта» Антихриста в «Розе Мира» – это его тактический прием, его маска на стадии борьбы за власть. Вполне понятно, что после прихода к власти Антихрист будет продолжать поддерживать имидж благого владыки – точно так же, как его пытались поддерживать самые кровавые тираны ХХ века. Но у Соловьева «доброта» Антихриста так и остается до конца его спутником. Кровавым тираном, подобным тем, кого явил ХХ век, Антихрист «Краткой повести» не становится.

Своеобразная человечность и доброта у Антихриста «Краткой повести» проявляется и в том, что он буквально требует от подвластных любви. Он обращается к христианам, уже признавшим его мировым владыкой, с такими словами: «Я хочу, чтобы не по чувству долга, а по чувству сердечной любви вы признали меня вашим истинным вождем во всяком деле, предпринимаемом для блага человечества» (КП, 751). «Добрый» Антихрист у Соловьева нуждается в любви и как человек, и как правитель, потому что именно любовь подвластных может обеспечить ему их полную покорность. Здесь можно еще раз вспомнить слова Андреева о любви и доверии как методах властвования Верховного Наставника. И Антихрист «Краткой повести» и Верховный Наставник Розы Мира используют любовь к ним как средство своего господства над человечеством.

У Андреева Антихристу ни как человеку (точнее, дьяволо-человеку), ни как правителю любовь уже не нужна. Сталину, которого Андреев считает предпоследней инкарнацией Антихриста, еще хотелось, «…чтобы его не только боялись, но и обожали. Антихристу будет нужно только одно: чтобы все без исключения были уверены в его неизмеримом превосходстве и проявляли абсолютное ему повиновение» (РМ, 578). В тексте Андреева власть Антихриста уже не может быть поколеблена тем, что его никто не любит. Массовое совращение, полный технический контроль за мыслями подвластных и собственная физическая неуязвимость избавляют его власть от необходимости ее укрепления любовью и доверием подвластных.

Принципиально разнятся картины объединения церквей у Соловьева и Андреева. В «Краткой повести» роль объединителя церквей как конфессиональных институтов отводится Антихристу (КП, 741-755). Андреев пишет об одном из «верховных наставников» Розы Мира, при котором «…завершится полное воссоединение христианских церквей и сочетание всех религий правой руки в свободной унии» (РМ, 566). В гирлянде его прежних жизней «выделяется удаленное во времени звено, когда он проходил по земле в облике одного, весьма известного, государя империи Гогенштауфенов» (РМ, 566) .

В династии Гогенштауфенов было два доныне весьма известных императора «Священной Римской империи» – Фридрих I Барбаросса (при котором и появилось такое именование германского государства) и его внук Фридрих II. Не останавливаясь на их истории и на «легенде о Фридрихе» который должен вернуться в конце времен для того, чтобы установить на земле царство справедливости и изобилия, отметим неопределенность этих слов Андреева. В образе «последнего императора» то ли Антихриста, то ли божьего посланника, двоится все – и сама личность Фридриха II, и его образ в народных легендах, и смешение двух Фридрихов – деда и внука – в народном и культурном сознании немцев

Заметим, что у Соловьева последний вселенский собор происходит в Иерусалиме. Этот город был связан с судьбой обоих Фридрихов. Барбаросса погиб во время крестового похода. Фридрих II без войны договорился с египетским султаном о передаче христианам их святых мест. В Иерусалиме он сам возложил на себя корону Иерусалимского короля и объявил себя преемником царя Давида (в это время Фридрих был отлучен папой от церкви). Кроме того, он называл себя наместником Бога на земле и повелителем мира (более подробно см. Глогер Б. «Император, Бог и дьявол. Фридрих II Гогенштауфен в истории и легенде». СПб., 2003.).

У Соловьева истинным объединителем трех церквей становится (как и у Андреева) немец – профессор Паули.

Довольно любопытно, как у Соловьева и Андреева описываются роль Собора в грядущих событиях. В «Краткой повести» Вселенский Собор, состоящий из представителей не только высшего духовенства, но и мирян, «известных благочестием и преданностью церковным интересам» а также «…низшего духовенства, черного и белого» (КП, 749), собирается в Иерусалиме по повелению Антихриста. В итоге большая его часть признает соединение церквей под властью Антихриста, а меньшая объединяется в противостоянии ему. Здесь мы видим явное неприятие Соловьевым идеи привнесения принципов демократии в религиозную сферу. Более того, здесь заметно отрицание самого принципа соборности, столь дорогого для русской мысли XIX-XX вв. У Андреева непонятно как сформированный Верховный Собор Розы Мира будет ее «совестью» (РМ, 23). Утверждение демократии в религиозной жизни у Андреева не происходит. Скорее мы можем увидеть здесь систему, формируемую сверху вниз. Однако и у Андреева Роза Мира оказывается открытой растлению: со временем «…даже в среде Верховного Собора найдутся отдельные люди, которые не устоят против искушений князя тьмы…» (РМ, 569). Если мы совместим эти аспекты концепций Андреева и Соловьева, то получится, что какой бы путь не избрало человечество в грядущем – религиозной демократии или религиозного иерархизма, оно обречено на приход Антихриста.

Примечательна такая «архитектурная» деталь: если у Соловьева гигантский ««Имперский» храм единения всех культов» в Иерусалиме становится резиденцией «Императора» то у Андреева храм Солнца Мира – это сердцевина нового культа грядущей эпохи Розы Мира. И если у Андреева Солнцем Мира назван Единый Бог, а одним из главных праздников становится летнее солнцестояние (РМ, 563), то у Соловьева «от солнечного бога Сурьи» происходит маг Аполлоний (КП, 747). Географическим центром власти Антихриста становится у Соловьева Иерусалим. У Андреева великолепная резиденция Антихриста возводится в Альпах.

У Соловьева единая церковь верных остается только гонимой в царстве антихриста. У Андреева она переживает этап своего господства, и только затем, уже в период владычества антихриста, уходит в катакомбы.

Картина антихристовой власти в «Краткой повести» во многом противостоит надеждам Андреева на универсальную власть Розы Мира. Кроме того, она кажется резко контрастирующей с ранними убеждениями Соловьева, в том числе с его мечтой о «свободной теократии». Создается впечатление, что прежние проекты Соловьева об объединении христианских церквей подвергаются в «Краткой повести» радикальной ревизии, окрашенной в саркастические тона и дополненной совершенно новой оценкой грядущей истории человечества. Социально-политическое будущее человечества предстает в мрачных красках. В качестве умиротворителя человечества и объединителя церквей в «Краткой повести» является Антихрист, то есть тот, против кого это объединение, по сути, должно было быть направлено.

Исследователи – и русские, и зарубежные, писавшие о творчестве Соловьева, по-разному относились к «Краткой повести». Для одних Соловьев в ней отрекается от прежних иллюзий и преодолевает соблазны, которым он был подвержен ранее. Г. Флоровский почувствовал в этой книге горечь и трагизм «личного крушения и отречения» (Прот. Георгий Флоровский «Пути русского богословия». Киев, 1991., с. 466) Соловьева. По мнению А. Безансона «Соловьев приписывает антихристу большую часть своих религиозных проектов» (А. Безансон «Извращение добра». Москва, 2002., с. 72). Но далеко не все видели в «Краткой повести» образец «духовного отрезвления». По мнению Г. Федотова, в «Трех разговорах» и «Краткой повести» Соловьев «отрекается от того, чему служил всю свою жизнь: от идеала христианской культуры» (Федотов, цит. соч., с. 238).

Соловьев, возможно и отрекался от идеала христианской культуры, но в конце жизни он не отказался ни от идеи единой церкви, ни от идеи объединения церквей под главенством римского папы, ни от идеи союза христианских государств, возглавляемых могучим политическим лидером. Первоначальные позиции Соловьева были в конце его жизни скорректированы, но не отвергнуты. Это касается и мечты Соловьева о миродержавной власти церкви. За четыре года до смерти Соловьев писал: «надо раз и навсегда отказаться от идеи могущества и внешнего величия теократии как прямой и немедленной цели христианской политики. Цель ее – справедливость, слава же есть следствие, которое придет само собой» (Соловьев С. М. Владимир Соловьев. Жизнь и творческая эволюция. М., 1997, с. 321-322). То есть могущество и внешнее величие остаются целью, только не прямой, и они должны придти, но после «справедливости» которую должна установить теократия. Поразительно, как эти слова напоминают заявления Ивана Карамазова о том, что государство, ставшее церковью, и его властители не утратят ни своего могущества, ни своей славы.

Среди тех, кто ясно видел, что В. Соловьев до конца жизни не преодолел соблазн мечты о миродержавной власти, был Д. Мережковский. В своем письме к Бердяеву Мережковский так пытался оправдать свое прежнее заблуждение, аналогичное тем, которое было свойственно Достоевскому и Соловьеву: «Вы удивляетесь, что «Мережковский не осознал сразу того, что теперь, по-видимому, начинает сознавать, - что государство, царство есть одно из искушений дьявольских». А я удивляюсь, что Вы этому удивляетесь. Вы же сами указываете, что не только я, но и такие люди, как Достоевский и Вл. Соловьев, не сознали этого «сразу» и даже совсем не сознали. Думаю, что тут вообще страшнее соблазн, чем кажется. Недаром же самого Сына Человеческого дьявол искушал царством земным – и не Сын Человеческий, а Сын Божий преодолел это искушение. Так же, как некогда человек, ныне искушается все человечество. И это искушение победит не человечество, а только богочеловечество» (Мережковский Д.С. «Не мир, но меч». М., 2000, с. 424).

Взгляды, изложенные в «Краткой повести об антихристе» не следует всегда прямо относить к личной позиции В. Соловьева, занятой им незадолго до смерти. Безусловно, многие мысли, высказанные в повести, принадлежат самому Соловьеву. Однако введение в «Три разговора» самостоятельных персонажей и авторов позволило Соловьеву создавать картину грядущего мира не от своего, а от их имени. Фрагмент об Антихристе принадлежит одному из персонажей «Трех разговоров» (хотя и не появляющемуся, т.с., «вживую«) – старцу Пансофию.

Не забывая об этом, отметим и явную мистическую анахроничность и поверхностность «Краткой повести». У Соловьева в описании воцарения Антихриста и последующего крушения его власти отсутствует чувство трагедийности. Г. Федотов отмечает «бледность кровавого фона, на котором разворачивается последняя трагедия» (Федотов, цит. соч., с. 239), и «полное отсутствие технической фантазии» (Федотов, цит. соч., с. 243) у Соловьева. Но главное, конечно же, не это. По мнению Федотова, Соловьев «проглядел» уже существовавший тогда «империализм духа, отрицающего ценность любви к человеку» (Федотов, цит. соч., с. 243), и то, что «антихрист», который еще силен, перестал носить маску гуманизма, т.е. человеческого добра» – это то, что Соловьев «не имел права не видеть» (Федотов, цит. соч., с. 244). Примечательно, что духовидец Соловьев не увидел того, что во времени было совсем рядом с ним – коммунистической революции и последующих потрясений. Для человечества, пережившего опыт великих, апокалиптических катастроф ХХ века, предупреждения Соловьева кажутся анахроничными.

При чтении «Краткой повести» остается ощущение того, что описание царства Антихриста имеет слишком заметный отпечаток той исторической эпохи, в которой жил Соловьев. «Соловьев, создавая образ Антихриста, преследовал цель разоблачения нецерковного добра в учении и жизни Льва Толстого. Но, несомненно, художник здесь обманул критика. Ни одной чертой гениальный сверхчеловек, примиритель всех противоречий, завершитель культурного дела веков не напоминает одностороннего и антикультурного моралиста из Ясной Поляны» (Федотов, цит. соч., с. 242). Ироничные инвективы, направленные против Л. Толстого (Антихрист – это ученый-артиллерист, противник вивисекции, упоенный гордыней гениальный художник и пр.), несомненно, только снижают уровень «Краткой повести».

«Итак, чистая, безбожная человечность не является последним соблазном – в пределах нашей культуры» – анализируя «Краткую повесть», делает вывод Федотов. «То мировоззрение, которое стояло перед Соловьевым как несокрушимая стена, уже обветшало. Поставьте против него мудрую и глубокую теологию, эстетическое обаяние культа, мистику таинств, соблазны тонкой гордыни, ложного смирения, тонкой эротики, ложного аскетизма – церковь без любви, христианство без Христа, – и вы почувствуете, что здесь предельный обман, предельная мерзость на месте святом. Таким только и можно представить себе антихриста» (Федотов, цит. соч., с. 247).

Об «империализме духа» который, по мнению Федотова, проглядел Соловьев, нужно сказать особо. Возможно, это произошло потому, что Соловьев сам был ему причастен. Путешествие с револьвером на Русско-турецкую войну 1877 г. было только анекдотическим предвестием более мрачных проявлений этого империализма. Если русификацию Финляндии или объявление четырехсот тысяч униатов России «православными» Соловьев считал мерзостью (и в этом с ним нельзя не согласиться), то войну англичан против буров или интервенцию европейских держав в Китай он оценивал не только как позволительное, но и как провиденциальное явление. Уже после написания Соловьевым «Краткой повести» (то есть, уже после того, как Соловьев, по мнению некоторых его «православных» критиков, пережил «духовное отрезвление«) на Дальнем Востоке произошли бурные события. После убийства в Пекине немецкого посла император Вильгельм II выступил с грозной речью, за которой последовала посылка в Китай войск европейских держав для подавления т.н. «боксерского» восстания (восстания ихэтуаней). Вот цитата из речи Вильгельма II перед немецкими солдатами, отправляемыми им в Китай: «Если вы встретитесь с врагом, то для того, чтобы драться. Пощады не давать, пленных не брать. Тот, кто попадет в ваши руки, в вашей власти». Эти речи не слишком отличаются от напутствий, которые чуть позже давали своим солдатам лидеры Третьего рейха.

Соловьев, слишком увлеченный угрозой панмонголизма, приветствовал воинственную речь германского императора и откликнулся на нее стихотворением «Дракон» (Соловьев в данном случае имел в виду Китай) , посвященном императору Вильгельму II («Зигфриду» – это второе название стихотворения Соловьева). Возможно, это название навеяно стихотворением А.К. Толстого. Довольно забавно то, что у Толстого под Драконом подразумевается германский император (конкретно – Фридрих I Барбаросса). В стихотворении Соловьева (Соловьев В. С. Избранное. СПб, 1998, с. 188) есть такие строки:

Наследник меченосной рати!
Ты верен знамени креста,
Христов огонь в твоем булате,
И речь грозящая свята.
Полно любовью Божье лоно,
Оно зовет нас всех равно…
Но перед пастию дракона
Ты понял: крест и меч – одно.

Заметим, что Орден меченосцев, завоевавший в начале XIII в. земли прибалтийских племен, был первой католической военно-конфессиональной организацией, начавшей агрессию против «схизматиков» Руси. Успехи ордена были недолгими. В 1236 г. он был разгромлен язычниками-литовцами. Примечательно, и то, что «Орденом меченосцев» Сталин называл большевистскую партию. Довольно забавно то, что «верным знамени Христа» носителем «христова огня» который должен сокрушить «язычников» становится у В. Соловьева герой германского эпоса Зигфрид.

Разочаровавшись к концу жизни в гнилой деспотии русского самодержавия и уподобив русского царя библейскому Навуходоносору (в статье «Византизм и Россия«), Соловьев перед смертью увидел потенциального светского владыку объединенной Европы, совластвующего христианскому первосвященнику, в охваченном манией величия, агрессивном и не вполне вменяемом германском императоре Вильгельме II.

Вероятно, нужно было пройти очень долгий путь, чтоб от вопроса к России о том, каким она хочет быть Востоком – Ксеркса или Христа – придти к восхвалению кайзеровского и – шире – общеевропейского империализма. Это стихотворение, кстати, показывает, как ощущение угрозы скорого прихода Антихриста может искажать духовный настрой самых чистых и одухотворенных людей, каким, вне всякого сомнения, был Владимир Соловьев.

Хочется сказать и несколько слов об иронии Соловьева в «Краткой повести». Автор как бы играет в ней – почти в постмодернистском стиле – с образом Антихриста. В ее завершении чувствуется какая-то несерьезность по отношению к ней как персонажей «Трех разговоров» так и самого автора. Князь потихоньку уходит, как отмечает Политик, в том месте повести, где «старец Иоанн антихриста к стенке прижал» (КП, 761-762). Сама же повесть заканчивается упоминанием Бога всуе Генералом: «Ах ты, Господи!» (КП, 762).

Интересно то, что Соловьев первоначально написал «Краткую повесть» по его собственному утверждению, «с примесью шутки» и только дружеская критика убедила его, в частности, в том, что «житейский, и в особенности шутливый тон разговора не соответствует религиозному значению предмета» (Соловьев В. С. т. 2, с. 641). Но даже после «серьезной» редакции «Краткая повесть» не утратила довольно своеобразной соловьевской иронии.

Этот странный смех Соловьева в «Краткой повести» можно сопоставить с позицией Ивана Карамазова, иронизирующего или даже потешающегося над читателями его статьи «О церковном суде» где была высказана мысль о превращении государства в церковь, которую, в свою очередь, Андреев соотнес со своей концепцией Розы Мира. С.М. Соловьев считал, что «Достоевский разделил Соловьева между Иваном и Алешей, причем гораздо больше черт Соловьева в старшем брате» (Соловьев С.М. Владимир Соловьев: Жизнь и творческая эволюция. М., 1997, с. 180). По мнению С.М. Соловьева статья Ивана «очень напоминает статьи Соловьева и даже не те, которые мог знать Достоевский, а которые Соловьев писал впоследствии, по смерти автора Карамазовых» (Соловьев С.М., там же) . О том, что прототипом Ивана Карамазова был Владимир Соловьев, говорила и вдова Федора Михайловича А.Г. Достоевская (Примечания к «Братьям Карамазовым» ПСС в 30 тт., Л., 1976, т. 15, с. 472. На это в своей статье о «Розе Мира» обращает внимание читателей М. Эпштейн).

Возможно, что, как и Иван Карамазов, Соловьев был склонен к иронизированию над собственными концепциями, в том числе над образом нестрашного, почти доброго Антихриста, и сближением своего провидения с буквальным пониманием текста Апокалипсиса. Но также в «Краткой повести» может быть, можно увидеть гордую иронию Соловьева над человечеством, оказавшимся неспособным к вмещению его великих теократических идей и поэтому обреченному на осуществление демонической карикатуры на них (заметим, что, например, беспричинный смех проявлением гордыни считал Иоанн Лествичник; этот подвижник предупреждал об опасности рассуждения о любви Божией, то есть о Самом Боге - а именно эта тема была одной из основных для В. Соловьева).

Возможно также, что ирония Соловьева связана с его убежденностью в предопределенности событий и, как это ни покажется странным (достаточно вспомнить свидетельства о духовном опыте позднего Соловьева, ощутившего реальность дьявола), с неверием в силу зла. Зло так и осталось для Соловьева всего лишь чем-то нереальным, несущественным, всего лишь отсутствием Всеединства и Добра. И даже в каком-то смысле одним из необходимых условий их осуществления (или проявления). Соответственно и земное владычество Антихриста в конце истории для Соловьева – лишь предопределенный диалектический этап, необходимый для Второго Пришествия. Без Антихриста не могло бы произойти подлинного объединения истинных христиан, не могло бы явиться на небе знамение – Жена, облаченная в солнце. Без Антихриста не осуществились бы, наконец, его окончательное ниспровержение, Второе Пришествие Иисуса Христа – Сына Божия и «тысячелетнее царство праведных». Соответственно, и объединение мира, и глобальное торжество либеральной демократии предваряют не только эпоху Антихриста, но и Царство Божие, и в этом смысле являются необходимыми условиями исполнения истории.

Страх христиан-традиционалистов перед Антихристом - тем более, градус этого страха - в догматическом плане объяснить довольно сложно. Ведь если всемогущий Бог «попускает» зло (то есть является верховным источником приходящих в мир соблазнов), и в том числе Антихриста, то верующие христиане должны относиться к Антихристу «трезво» как к испытанию всеведущим Богом их веры и верности. Чрезмерный ужас перед Антихристом, навязчивый поиск его следов в окружающем мире свидетельствует либо о слабости веры таких христиан, либо о страхе, более глубоком, чем их вера во всемогущего и всеведущего Бога. Можно предположить, что на самом деле слишком горячие апокалиптики и разоблачители сил зла боятся не Антихриста, а существующего в их искаженном «первородным грехом» воображении образа «страшного» Бога. Такого Бога, который может покарать человека, в том числе и «вечными муками» за его соучастие в делах зла, которое этот же самый Бог и «попускает».

Для Андреева зло – это не недостаток добра, а могущественная сила космического масштаба, всем своим существом противостоящая Свету. Поэтому и отношение к грядущим духовным катастрофам, подстерегающим человечество, у Андреева предельно серьезно. Он ощущает и передает читателю чувство иномерного, метафизического ужаса. Антихрист в «Розе Мира» переворачивает историю. Магия, людоедство и нарушение всех сексуальных табу как бы возвращает этическое состояние человечества на самую раннюю стадию его существования (как она представлялась Андрееву – РМ, ). В «Розе Мира» власть Антихриста над человечеством длится более ста лет (РМ, 583), и демоническая духовность будет затягивать душу в жуткие и глубокие трансфизические воронки (РМ, 579), так ярко описанные Андреевым. Правда, и Соловьев в «Краткой повести» отмечает, что усилиями лжепророка Аполлония «общение живых и умерших, а также людей и демонов сделалось обычным явлением, и развились новые, неслыханные виды мистического блуда и демонолатрии» (КП, 760). Но поскольку власть Антихриста длится всего три с половиной года, а количество соблазненных «Императором» и Аполлонием христиан не столь уж и велико, то так и непонятным остается, в чем, собственно, ужас антихристова господства.

«Краткая повесть» схематична. Создается впечатление, что Соловьев пытался «подогнать» хотя и довольно избирательно, свой духовидческий опыт под буквальное понимание Апокалипсиса. Так, все действие «Краткой повести» происходит в Палестине; у Антихриста есть лжепророк Аполлоний; два свидетеля (старец Иоанн и папа Петр), обличавшие Антихриста, убиты им; Антихрист правит три с половиной года; Армагеддон Апокалипсиса описан как противостояние авангардов двух вполне земных воинственных армий – антихристовых язычников и восставших против Антихриста евреев; вулканическое огненное озеро поглощает Антихриста, Аполлония и «несметное войско разноплеменных язычников» и т.д.

Антихрист «Краткой повести» явно имитирует Христа. В «Краткой повести» бросившегося с обрыва Антихриста спасает дьявол. Эта попытка самоубийства пародирует искушение Иисуса дьяволом на крыле храма. Слова, обращенные дьяволом к Антихристу, начинаются с фразы: «сын мой возлюбленный, в тебе все мое благоволение…» пародируют Евангелие (Мат. 3, 17. Мар. 1, 11. Лук. 3,22).

Как и Соловьев, Андреев часто пытается связать свой духовидческий опыт с текстом Апокалипсиса. Но кроме этого у Андреева – в отличие от Соловьева – образ Антихриста оказывается связанным с текстом Евангелия, описывающим земной путь Иисуса. Жизнь и гибель Антихриста представлены в тексте «Розы Мира» как демоническая травестия Его земной жизни.

Силы зла пародируют непорочное зачатие Девы Марии: матерью Антихриста становится не обычная женщина, а сама Лилит, по воле Планетарного демона принявшая в Энрофе человеческий облик и зачавшая Антихриста «от сил самого Гагтунгра» (РМ, 571). Лилит становится для Антихриста одновременно матерью и дочерью. Но кроме этого – еще и сексуальной партнершей. Тем самым Антихрист нарушает все запреты на кровосмесительную связь, какие только могут быть (если о крови в человеческом понимании в данном случае вообще можно говорить).

Демоническим эрзацем Иоанна Предтечи в тексте «Розы Мира» становится темный вестник, автор книги о сексуальном «освобождении» которая подготовит путь Антихристу (РМ, 570). Самоубийство этого квази-предтечи – это явная пародия на казнь Иоанна Крестителя.

У Андреева в истории Антихриста нет явной параллели Крещению и пребыванию Иисуса в пустыне. Но после принятия сана в Розе Мира Антихрист между 30 и 33 годами, вероятно, должен был пройти установленный для духовенства Розы Мира испытательный двух-трехгодичный искус (РМ, 562), который Андреев называет суровым (РМ, 569), хотя на самом деле – это нечто вроде «уединения в условиях, средних между условиями кельи, кабинета и одиночной камеры» (РМ, 562). Этот искус Антихриста может считаться травестией на пребывание Иисуса в пустыне, а принятие Антихристом сана в Розе Мира – на Крещение Иисуса и сошествие на Него Святого Духа.

Освобождающим чудесам Иисуса противополагаются соблазняющие чудеса Антихриста. Так, рискнем предположить, что облачение Антихриста в каррох будет противопоставлено физическому Преображению Иисуса. Преображенное тело Иисуса просветляло, «облегчало» преображало, обоживало материальность Энрофа, соответственно каррох Антихриста будет «утяжелять» демонизировать ее.

Прикосновение людей к Иисусу могло исцелять (так оно исцелило женщину, страдавшую кровотечением). Прикосновение к карроху Антихриста или к Лилит будет духовно порабощать человека. «…Непобедимая гипнотическая сила привлечет к нему многих женщин» и со временем он перестанет умерять убийственную силу своего прикосновения, и «каждая его наложница станет расплачиваться жизнью за несколько секунд наслаждения» (РМ, 572).

Отказу от царской власти Иисуса будет противопоставлено принятие Антихристом власти абсолютной, чуду хлебов, разделенных людьми между собой в христовой любви – всеобщее изобилие, обеспеченное наукой, магией и централизованным распределением, основанию Церкви в Энрофе – основание анти-церкви, эгрегор которой находится в Цебрумре. Вызывание Антихристом инкарнации Лилит (РМ, 572) можно считать травестией сошествия Святого Духа на самого Иисуса на Иордане и на апостолов в Пятидесятницу. Жуткой травестией христианского причастия становится ритуальное сексуальное людоедство.

В 33 года (Андреев принимает христианскую традицию такого определения срока земной жизни Иисуса) Иисус отказался принять царскую власть и был распят. Антихрист в этом же возрасте становится абсолютным владыкой и обретает физическое бессмертие (РМ, 572). Это бессмертие – антихристова антитеза крестной смерти и Воскресению Иисуса.

В «Краткой повести» укрепившийся у власти Антихрист осуществляет религиозно-богословский переворот. Он «объявил себя единым истинным воплощением верховного божества вселенной» (КП, 760). То есть Анти-христ у Соловьева это и анти-Христос, подменяющий собой истинного Спасителя, и Противобог, выставляющий себя человечеству вместо Бога-Отца, в результате чего традиционной ипостаси Бога-Сына в идеологии Антихриста вообще не находится места. На этом идеологическая революция Антихриста в «Краткой повести» завершается.

Андреев именует Антихриста не только князем тьмы и анти-Логосом, но еще и Противобогом (РМ, 181; 565; 593), т.е. Антитеосом (в христианской традиции впервые этот термин был использован Афиногеном, написавшим в 177 г. «Прошение о христианах». Деревенский Б.Г. Учение об Антихристе в древности и средневековье. СПб., 2000, с. 8). По мере усиления своей власти, он сначала объявляет себя вестником Мировой Женственности (РМ, 572), затем воплощением Бога-Отца (РМ, 573) и, наконец, «на место Бога-Отца будет открыто возведено имя Великого Мучителя» (РМ, 575). Таким образом, если у Соловьева Антихрист остается самозванцем и лжецом, клевещущим на Бога, то в тексте «Розы Мира» происходит своего рода саморазоблачение, точнее публичная официальная самоидентификация Антихриста. В Энрофе ему лгать больше не нужно и некому. Ложь Антихриста перестает быть формальной и переходит на новый уровень – он уже не хочет подменять собой Бога, он хочет ниспровергнуть Его и занять Его место.

Но земное бессмертие Антихриста оказывается мнимым. После того, как монада римского императора, порабощенная Планетарным демоном и используемая им для осуществления антихристова плана, будет освобождена Планетарным Логосом, Антихрист провалится сквозь все слои преисподних на лишенное времен Дно Галактики (РМ, 582). Это будет его финальной травестией, противопоставленной Вознесению Иисуса.

У Андреева (и, отчасти, Соловьева) Антихрист является анти-Христом в том смысле, что он демонически дублирует земную жизнь Иисуса. Эта линия в христианстве довольно древняя. Первым христианским автором, уверенным в том, что Антихрист будет в истории один, а его обман будет заключаться в подражании Иисусу, был Ипполит Римский (ок. 170-236 гг.). Антихристы «Краткой повести» и «Розы Мира» не объявляют свое появление Вторым Пришествием Христа и не пытаются имитировать Его Второе пришествие. Хотя такая возможность благодаря магии (по текстам Соловьева и Андреева) и технике (по тексту Андреева) и у того, и у другого Антихриста имеется (то, что Антихрист, показанный в «Розе Мира» может имитировать Второе Пришествие, отметил Б. Деревенский - цит. соч., с. 15). Технических и магических средств для этого в будущем у него должно быть вполне достаточно. Может быть, отсутствие попыток такой имитации является прямым следствием неустранимой творческой ущербности демонических сил, способных только подражать творчеству сил Света – Второго Пришествия еще не было - соответственно, силам зла просто нечего пародировать.

У Соловьева Антихрист остается обычным человеком. Его матерью является обычная земная женщина, «особа снисходительного поведения» и «слишком много разных лиц имели одинаковый повод считаться его отцами» (КП, 745). У Андреева Антихрист с самого начала своего существования в Энрофе оказывается вне человеческой природы и вне человечества. Иисус был рожден Марией и был человеком. Его Преображение, Воскресение и Вознесение могут считаться духовным достижением всего человечества и в грядущем дадут возможность преобразить человечество в богочеловечество. По слову, приписываемому (попутно заметим, ошибочно) св. Афанасию, «Бог стал человеком, чтобы человек мог стать Богом». Антихрист в описании Соловьева, с одной стороны, не столь ужасающ, с другой – ему удается сделать человечество подобным себе в богоотступничестве. Антихрист в «Розе Мира» – с самого рождения неестественный, даже противоестественный человек. Поэтому и его собственное демоническое анти-преображение (облачение в каррох) не может направить человечество в Энрофе по пути подобных демонических трансформаций. В результате человечество оказывается не способным к полной демонизации, «к дальнейшему развитию демонизированной науки и техники, к захвату космоса и переделыванию его на дьявольский лад» (РМ, 581).

Вместо травестии Второго Пришествия Антихрист для заселения Энрофа и завоевания миров Света порождает в Энрофе чету полулюдей-полуигв (РМ, 582). Быстро размножившись, они и будут тем дьяволо-человечеством, ради которого воплотится Антихрист. «Античеловечество хлынет на лицо земли» (РМ, 582).

Андреев отмечает, что демонические монады с демонизированными шельтами и астралами не могут воплощаться в Энрофе (РМ, 250). Вероятно, Антихрист, превращая в нашем слое свое тело в каррох, становится своего рода внутренним агентом, вскрывающим Энроф изнутри. Именно благодаря карроху Антихриста демонические монады игв с соответствующими облачениями получают возможность воплотиться в нашем слое.

Появление полуигв в Энрофе в период господства Антихриста не имеет параллели в истории земного служения Иисуса. В каком-то смысле их рождение является новаторством Планетарного демона. Дьяволо-человечество эпохи Антихриста становится в тексте «Розы Мира» демонической антитезой грядущему в Энрофе богочеловечеству, которое появится в нашем слое только после Второго Пришествия, понимаемого Андреевым как смена эонов Планетарным Логосом. Андреев отмечал в «Розе Мира» что силы зла лишены подлинного творческого импульса и способны только демонически травестировать творческие усилия Света. Мы можем предположить, что силы зла не только лишены творческого воображения, но для осуществления травестийного акта нуждаются в том, чтобы творческое действие было совершено. Возможно, осуществление светлого творческого действия в реальности является необходимым условием демонической травестии.

В таком случае, появление античеловечества в нашем слое может быть только демонической реакцией на сошествие истинного богочеловечества из затомисов. Андреев называет дьяволо-человечество зеркально-искаженным противопоставлением Бого-человечеству (РМ, 249). А снисхождение Бого-человечества в Энроф произойдет только после смены эонов.

Заметим, что в некоторых фрагментах «Розы Мира» Андреев не столь категорично утверждает неминуемость захвата Энрофа полу-игвами: «Дьяволо-человечество – по-видимому, его не удастся избежать в конце текущего периода…» (РМ, 97). Но даже если это анти-человечество появится в Энрофе, оно не сможет (согласно тексту «Розы Мира«) окончательно овладеть ни нашим слоем, ни другими слоями Света. Сначала в Энрофе падет власть Антихриста, а затем произойдет великое метаисторическое событие – смена эонов.

При описании Второго Пришествия и Соловьев, и Андреев пытаются интерпретировать образы Апокалипсиса. Единение христиан, не принявших новый мировой порядок Антихриста и оставшихся верными Богу, прямо связывается Соловьевым с явлением великого знамения: «жена, облаченная в солнце, под ногами ее луна, и на голове ее венец из двенадцати звезд» (КП, 759). Если мы интерпретируем эти слова Соловьева, который был согласно Андрееву, пророком Вечной Женственности, в духе текста «Розы Мира» то этой «женой» является никто иная, как Звента-Свентана. При описании в «Розе Мира» смены эонов мы встречаем у Андреева отождествление «жены, облеченной в солнце» со Звентой-Свентаной, объятой Планетарным Логосом и рождающей великий Дух второго эона (РМ, 586). «В мировой истории это отобразится Розою Мира, в крайних муках подготавливающей человечество во времена перед антихристом, при нем и после него, как грядущий сосуд ко вмещению этого рождаемого Духа» (РМ, 586).

Одним из знаковых завершающих историю событий становится Армагеддон. В «Краткой повести» вооруженное восстание евреев против Антихриста ее автором оценивается как героическое проявление религиозного духа (КП, 760-761). Битва евреев против антихристовой армии язычников прямо связывается в «Краткой повести» с Армагеддоном. При этом Соловьев сам же иронизировал над таким буквализмом. Например, он так говорит о восстании евреев против Антихриста: «Этот оборот, несомненно указанный в Писании и в предании, представляется отцом Пансофием, быть может с излишнею простотою и реализмом» (КП, 760). Действительно, понимание Армагеддона как битвы восставших евреев с армией Антихриста выглядит двусмысленно. В Откровении Иоанна в Армагеддоне три нечистых бесовских духа, похожие на жаб и творящие знамения (Отк. 16, 13-14) собирают царей (Отк. 16,16) всей Вселенной для битвы, судя по контексту, не с армией Антихриста, а с Богом. Эти три духа выходят «из уст дракона и из уст зверя и из уст лжепророка» (Отк. 16, 13).

У Андреева Роза Мира будет противостоять Антихристу после его прихода к власти только ненасильственными методами. Насильственное же сопротивление ему будет инспирироваться Планетарным демоном: «…хитрость Гагтунгра сумеет даже героический протест широких масс обратить себе на пользу. Тот неудачный кандидат в антихристы, который был побежден предыдущим воплощением князя тьмы и покончил с собой в финале второй мировой войны, теперь явится самозванным вождем, увлекая на борьбу с властелином мира толпы негодующих. При этом он будет яростно обличать Розу Мира в слабости и в непротивлении, утверждая, что в борьбе с исчадием тьмы хороши все средства без исключения. Это движение, отрывающее от Розы Мира тех, кого не смог оторвать антихрист, будет само темным насквозь, вовлекая сердца в воронку неистовой злобы, жестокости и неистовой ненависти» (РМ, 573). Любопытно, что если мы произведем контаминацию этих фрагментов Соловьева и Андреева, получится, что тот, кто был в своем прошлом воплощении самым страшным гонителем еврейского народа – Гитлером, в эпоху Антихриста возглавит против него восстание евреев.

Однако у Андреева, как и у Соловьева, есть двусмысленность в понимании Армагеддона. Так, первый эон завершится в момент объединения немногих оставшихся верных Свету в некоем месте: «Будет подан знак о том, что наступает время соединения всех оставшихся в живых братьев Света в одной точке на поверхности земли. Преодолевая все препятствия, сто или двести верных соберутся воедино, и последний из верховных наставников возглавит их. В Откровении Иоанна это место названо по-еврейски «Армагеддон». Я не знаю, что значит это слово. Мне кажется, великое событие это совершится в Сибири, но почему для последней встречи изберется именно эта страна, мне неизвестно» (РМ, 586). Как уже было отмечено, в Апокалипсисе собирание воедино сил земных царей связано не с их битвой со злом, а, напротив, с их противостоянием Богу.

Оригинальной чертой текста «Розы Мира» отличающей его от любых других апокалиптических текстов, является то, что максимальное торжество зла происходит не в эпоху Антихриста, а в последующий за его падением период: «Не при антихристе, а именно через два-три десятилетия после него разгул Зла на поверхности земли достигнет своего апогея» (РМ, 585). Это свое убеждение Андреев сопровождает пространной цитатой из Апокалипсиса о низвержении «великого дракона, древнего змия, называемого Диаволом и сатаною» на землю «в сильной ярости», зная, что немного ему остается времени!» (Отк., 12:7-12).

Соловьев и Андреев принципиально по-разному описывают завершающее историю событие – Второе Пришествие. У Соловьева эта картина прямо привязана к буквальному пониманию Апокалипсиса: «небо распахнулось великой молнией от востока до запада, и они увидели Христа, сходящего к ним в царском одеянии и с язвами от гвоздей на распростертых руках. В то же время от Синая к Сиону двигалась толпа христиан, предводимых Петром, Иоанном и Павлом, а с разных сторон бежали еще иные восторженные толпы: то были все казненные антихристом евреи и христиане. Они ожили и воцарились с Христом на тысячу лет» (КП, 761). Второе Пришествие у Соловьева не означает преображения нашего мира. Соловьев не случайно употребляет здесь слово «ожили» а не «воскресли».

Эти «ожившие» «восторженные толпы» (заметим, что и Андреев использует именно это слово в примечательном контексте: после прихода Антихриста к власти «…отшатнутся от исчадия тьмы бесчисленные толпы…» – согласно Андрееву, благодаря многолетнему предупреждающему труду Розы Мира (РМ, 574) и их «тысячелетнее царство» Соловьев в «Краткой повести» не называет богочеловечеством. Хотя и оно в концепции Соловьева (в его «Чтениях о богочеловечестве«) обозначено не как преображенное духовно-телесно Вторым Пришествием Христа, а как вполне земное человечество, всего лишь гармонически соединившее в себе достижения западного секулярного пути и восточной христианской религиозности (Соловьев В.С. Чтения о богочеловечестве. М., 1994, с. 166-167). Идеалом у Соловьева становится «…человеко-бог, т.е. человек, воспринявший божество» который «…необходимо есть коллективный и универсальный, т.е. всечеловечество или Вселенская церковь» (Там же, с. 167). В написанной в 1899 г. статье «Идея сверхчеловека» Соловьев утверждал, что для того, чтобы человечеству стать «формою совершенного всеединства, или божества» «не требуется никакой новой, сверхчеловеческой формы организма, потому что форма человеческая может беспредельно совершенствоваться и внутренно и наружно» (Соловьев В.С. Идея сверхчеловека.// Соловьев В.С. Сочинения в 2 тт. М., 1988, т. 2, с. 631).

Соловьев отмечает, что повесть Пансофия «…имела предметом не всеобщую катастрофу мироздания, а лишь развязку нашего исторического процесса, состоящую в явлении, прославлении и крушении антихриста» (КП, 761). Соответственно, Преображение человечества связывается Соловьевым с совсем уже теряющейся в отдаленных грядущих временах «всеобщей катастрофой мироздания». Все это кажется настолько странным, что возникает даже ощущение, что описанное Соловьевым «второе пришествие» на самом деле является каким-то дьявольским фокусом, окончательно завлекающим человечество в сети зла, что на смену одному «Императору» должен придти другой, который и завершит на Земле дело дьявола.

В эсхатологии Андреева «Второе Пришествие» традиционного христианства интерпретируется как смена эонов Планетарным Логосом. Сотрясение земли в Откровении (Отк, 16, 18) имеет прямую параллель у Андреева: «И в этот час вздрогнет сверху донизу весь Шаданакар» (РМ, 586). В Энрофе изменится материальность человека. Богочеловечество затомисов станет богочеловечеством в нашем слое. Оно будет иным физически, оно не будет знать «человеческого» рождения, болезней, смерти. В Энрофе Второй эон будет «тысячелетним царством праведных». «Его цель – спасение всех без исключения, кто сорвался, кто отстал, кто пал в глубину миров возмездия, и преображение всего Шаданакара» (РМ, 588).

 

 

 

 

Текст написан в 2011 году, взят из блога Федора Синельникова.

 

Украина – в плане внутреннего влияния на нее Третьей державы¹ – представляет собой нечто среднее между Белоруссией и странами Прибалтики. Поддержанию этого влияния содействует широкое распространение на Украине русского языка. Согласно данным института Гэллапа за 2007 г. в этой республике на русском дома общается 83% населения (в Белоруссии – 92%). В восточных и южных областях с преимущественно русскоязычным населением настойчиво сохраняется советская топонимика и советские памятники. И, напротив, в западных областях Украины (захваченных СССР в 1939-45 гг.) была осуществлена практически полная топографическая десоветизация и демонтированы все памятники советским политическим и военным деятелям. Электоральные предпочтения русскоязычного населения (особенно восточных и южных областей и республики Крым) вполне четко выражены. Именно восточная и южная Украина является опорой Коммунистической партии Украины (КПУ) и Партии Регионов – благодаря поддержке населения этих областей на президентских выборах побеждали Л. Кучма (в 1994 г.) и В. Янукович (в 2010 г.). Эти регионы являются принципиальным противником вступления страны в NATO.

Третья Российская держава заинтересована в сохранении Крыма и Севастополя в составе Украины. Благодаря Крыму и другим русскоязычным областям ей удается удерживать в сфере своего влияния всю Украину. Это значительно выгоднее Третьей державе, чем насильственное присоединение Крыма (например, по абхазско-югоосетинскому сценарию), следствием чего стала бы утрата влияния на всю остальную Украину. Поэтому и передача Крыма Украине в 1954 г. была не частной политической глупостью, а являлась акцией, в стратегической перспективе усиливавшей позиции Третьей державы.

Большая часть русскоязычного населения Востока и Юга Украины оказалась как бы в промежутке между двумя национальными мифологемами. За исключением русского населения Крыма, оно не может усвоить российский этно-национальный и политико-исторический миф, так как в этническом отношении определяет себя украинцами. Но оно остается чуждо и украинскому этно-национальному мифу, включающему в себя положительное отношение к деятелям украинского национализма XX века. Для этой русскоязычной части населения Украины советская национально-политическая идентичность фактически остается наиболее актуальной (так же как и для населения Белоруссии и Приднестровья). Поэтому с такой настойчивостью здесь продолжают поддерживать культ «Великой отечественной войны» и с такой неприязнью относятся к украинскому антисоветскому национализму.

Из-за значительного числа русскоязычного населения, ориентированного на советское историческое наследие, тормозится консолидация украинской политической нации и построение гражданского общества. Победа Оранжевой революции не привела украинское общество к устойчивым трансформациям. Влияние Третьей державы на Украину не было преодолено – ни десоветизации, ни преодоления коррупции после революции не состоялось. В данном случае Украина резко отличается от другой страны, в которой победила гражданская («цветная») революция – от Грузии. Последней удалось преодолеть коррупцию и провести полную десоветизацию, включая избавление грузинского национального мифа от чуждых ему концептов – реликтов культа Сталина и культа «Великой отечественной войны». Успех Грузии на пути демократизации и десоветизации во многом объясняется ее этнической гомогенностью – отсутствием на ее территории значительного русскоязычного населения. Украина в этом отношении является страной, гораздо более открытой воздействию Третьей Российской державы.

Победа на президентских выборах в феврале 2010 г. В. Януковича стала реваншем Третьей державы за поражение 2004 г. Однако это весьма условный реванш. Несмотря на то, что команда Януковича опирается на русскоязычный электорат Востока и Юга Украины, она не стремится к всеобъемлющей интеграции с РФ. Стратегической целью Украины (пусть и весьма отдаленной), по-прежнему является вступление в ЕС. Украина при Януковиче остается словно зависшей между двумя проектами. Один проект – это открытое общество, преодоление коррупции, демократия, интеграция с ЕС, десоветизация. Другой проект – коррумпированный полуавторитарный режим, интеграция с полуавторитарными государствами (Россией, Белоруссией, Казахстаном), верность советскому историческому мифу (включая, конечно же, культ «Великой отечественной войны»). Очевидно, что Украина присоединится к Европе – это вопрос уже не только ее благополучия, но и выживания. Остается открытым вопрос только о том, когда это произойдет.

 

¹ "Под «державой» мы понимаем реальность, которая представляет собой нечто большее, чем: 1) совокупность государственных институтов; 2) сообщество политически активных сторонников доминирующей государственной модели; 3) характер общественных и даже личных отношений; 4) эмоциональный настрой населения; 5) идеологические доктрины и стереотипы, используемые политической элитой для сохранения своего положения в государстве. Держава является интегральным стержнем всех этих компонентов, она предстает перед нами как корпоративная эмерджентная сущность. При этом жизнь связанных с державой государств и обществ не сводится к ее существованию.

В метаисторической панораме Андреева развитие держав подчиняется определенной и четкой последовательности. Жизненный цикл каждой державы можно сравнить с развитием однолетнего растения, которое за время своей жизни цветет только один раз (этот образ использовал Н. Данилевский по отношению к культурно-историческим типам). Мы полагаем, что этот алгоритм универсален, то есть применим к любым державам, существовавшим в истории.
...
В истории России можно выделить эпохи трех держав. Первая держава в любой метакультуре возникает в результате ее защитной реакции на агрессию со стороны более мощного в военно-политическом отношении инометакультурного образования. В случае с Российской метакультурой такой агрессией стало монгольское нашествие. Эпоха Первой державы длилась от Александра Невского до междуцарствия 1610–13 гг. Эпоха Второй связана с династией Романовых. Эпоха Третьей начинается в 1917–18 гг". Фёдор Синельников. Циклы российского великодержавия и современность.

Самое главное, что произошло с нами за последний год - это рост творческого содержания ресурса, появление новых работ и новых авторов. Это создание творческого ядра проекта, коллектива редколлегии. Это самое трудное и самое главное. Приоритет творческого начала позволил нам преодолеть все неизбежные трудности в коллективе, состоящем из таких разных людей, большинство из которых никогда не встречались друг с другом в реальном мире. Приоритет содержания над формой помог нам создать оригинальный, органичный нашему Замыслу и не имеющий аналогов в Сети проект. Почему наш ресурс принципиально неповторим и почему его техническое воплощение как нельзя лучше соответствует главному духовному вектору, главной идее проекта, об этом напишу ниже, а пока отчитаюсь о проделанной работе за последний год.

Текущий год стал годом технического разворачивания проекта, воплощением Замысла.
Что было сделано:

1. Модернизирована и адаптирована под все браузеры Главная страница портала, также улучшен её дизайн. Сделана новая версия Маяка, работающая на всех движках и браузерах.

2. Сделаны две вспомогательные информационные страницы: Содержание Интерактивной книги (http://rmvoz.ru/soderganie.php) и Архив новостей (http://rmvoz.ru/allnews.php). Начал заполняться оригинальными видеозаписями канал Воздушного Замка в Ютуб. На всех страницах портала сделаны соц-закладки.

3. Интерактивная часть перенесена с тестового на рабочий форумный движок. Устранены основные ошибки в работе форума. Улучшен дизайн форума. Ресурс перенесён на выделенный сервер с объёмом дискового пространства и скоростью работы, позволяющих создавать фонотеку и фотоальбомы на своём носителе, а также работать нескольким большим движкам одновременно.

4. Сделана и заполняется Галерея. В модуле Галереи устранены ошибки разработчиков движка, мешавшие индексации изображений поисковыми системами.

5. Преображена Библиотека - технически, структурно, эстетически и содержательно. В Библиотеке открыты и заполняются два новых зала: Фонотека и Перекличка вестников. Избранные произведения наших авторов тоже теперь публикуются в Библиотеке.

6. Проведена частичная seo-оптимизация портала (эта работа будет продолжена в следующем году, а также будут сделаны сервисы рассылок и подписки; оптимизированы некоторые шаблоны и устранены оставшиеся ещё ошибки в работе движков форума и библиотеки).

7. Сделан сайт Карта портала. Это не просто “красивая картинка”, но новый, нелинейный способ подачи информации - раскрытие Замысла и Содержания проекта через взаимосвязи его частей. Такой способ подачи информации описан в романе Гессе “Игра в бисер”. Карта - одна из моделей такого, нового, объёмного способа подачи большого содержания при минимуме средств - не описательно, но визуально, через бесчисленные комбинации небольших текстов. На наш взгляд, такой способ вхождения в информационное пространство наиболее органичен для новой культуры. Так же как проект “Перекличка вестников” - новый способ раскрытия соборного поэтического космоса через творческий мир читателя за счёт внутренних взаимосвязей.

8. Открыт сайт Сборная Воздушного Замка. Значение этого сайта для творческого раскрытия ресурса трудно переоценить. С открытием этого сайта мы вышли на самый высокий уровень сетевой публикации, приближающийся к печатным изданиям.

9. Открыт сайт Избранные ссылки. Ещё один существенный шаг в реализации идей “Культурного поиска”.



Наш портал обрёл свою плоть. Теперь можно в тысячу раз тратить меньше слов на разъяснения людям того, что мы тут делаем и что мы тут хотим видеть. Теперь достаточно просто показать - дать ссылки. И сосредоточиться на творчестве (во всех областях). Техническая составляющая для содержательной работы теперь есть.

Когда я сказал о принципиальной неповторимости нашего портала и его органичности Замыслу, я имел в виду не качество и не дизайн сайтов (это повторить можно), и даже не содержание творчества наших авторов (это повторить нельзя, но можно продублировать на других сайтах), а вот что:

Скудость технической и финансовой базы, так мешавшая нам первые годы, сослужила добрую службу. Портал, богатый по замыслу и по содержанию, открывался с написанной коряво и “на коленке” Главной страницы и форума, работавшего на тестовом движке через пень колоду. Искупал немножко только дизайн и необычная структура интерактива. В этом скудном хозяйстве мы отработали три года. Все попытки технически развернуть замысел натыкались на непредвиденные человеческие и технические трудности и обрывались незаконченными (только сайт Сборная мы пытались сделать три раза!). Теперь, задним числом, видно, что старые варианты не соответствовали Содержанию и были компромиссными, бесперспективными.

Так случайно мы сделали портал, который в принципе невозможно повторить. Никому в голову не придёт такое повторять. Все качественные и большие порталы сделаны на одном движке, все их части выполнены в одном стиле и одном дизайне. На нашем - каждая из частей выполнена на разных движках и в разном дизайне. Имея хорошую техническую базу и постоянного программиста, мы бы никогда не стали такое делать (в голову бы не пришло!). Был бы сделан хороший ресурс на одном движке и в одном дизайне исполненный.

В результате мы из Петербурга доехали в Москву через Владивосток, постоянно чертыхаясь на нелепость такого путешествия. Но сам этот путь и обогатил ресурс - и человечески, и содержательно, и технически, и эстетически. Каждая часть портала уникальна. И каждая органична целому. Но органична не единообразием, а разнообразием, неповторимостью! Такой портал никто и никогда не сможет повторить, потому что изначально делать портал на разных движках - это идиотизм и очень затратное занятие. Такое невозможно запланировать. Так растут города, леса…

Органичность разнообразия частей портала Замыслу ещё в том, что такой ресурс является наглядной моделью (фракталом!) содружества сайтов, составляющих вместе единое целое. Мы хотели создавать “кольцо сайтов” вокруг ВОЗа, а сделали, сами не понимая как, такое “кольцо” внутри - как модель “Культурного Поиска”. Поэтому Маяк теперь ставить на другие сайты нет никакой необходимости: всё наглядно видно внутри содружества сайтов Замка. А с другими сайтами нужно теперь выстраивать взаимосвязи при помощи более серьёзных технических способов (это отдельная тема, и есть уже ряд идей для неё).

Такая “нелепость” и “случайность” в построении одного портала на нескольких движках и в разных эстетических вариациях как нельзя лучше показывают, что наш портал - это произведение искусства. Только в искусстве “случайность” выводит художника далеко за пределы его первоначального плана, обогащает его и делает результат “незапланированно” качественнее, интереснее, а главное - органичнее Замыслу. И тогда чувствуешь непосредственно, как тебя ведёт Дух этого Замысла…
Такое невозможно выдумать, такое можно только прожить.
Вот так и с нами случилось.

Едем в новый год! На новом ВОЗу!
Впереди новые открытия, встречи, неожиданности и удивления…
Дай Бог вам здоровья, друзья!

Только в реальности искусства, презирающего диктат пространства и разорванного времени, можно найти друзей (и чувствовать их даже глубже, чем многих из тех, с кем свела тебя судьба вплотную в эмпирической жизни) и творить вместе, не встречаясь и даже не увидев друг друга ни разу “живьём”. Что для человека реально, а что виртуально - вопрос не для научного мировосприятия (не сдюжить)…

 

Полностью исправленную главу из работы Фёдора Синельникова "Мир власти в "Розе Мира" можно прочитать, пройдя по ссылке.

 

Является ли творчество нисходящей в нашу брамфатуру вечно-женственной сущности – Звенты-Свентаны, и синклита новой общечеловеческой планетарной метакультуры – Аримойи, гарантией того, что Роза Мира как система универсальной власти не превратится в орудие сил зла?

Андреев видел опасность искажений Откровения Женственности. Об этом говорят его собственные слова. «…Вторжение в религиозные организации и в культ представлений о различии божественно-мужского и божественно-женского начал чревато исключительными опасностями. Понятые недостаточно духовно, недостаточно строго отделенные от сексуальной сферы человечества, вторжения эти ведут к замутнению духовности именно сексуальной стихией, к кощунственному отождествлению космического духовного брака с чувственной любовью и, в конечном счете, к ритуальному разврату» (РМ, 416). Допуск «в культ Вечно-Женственного чисто человеческих, сексуальных, стихийных струй» Андреев, цитируя В. Соловьева, называет «величайшей мерзостью» (РМ, 421). Говоря о грядущем культе Приснодевы-Матери, Андреев особо трепетно отмечал необходимость его предельной чистоты: «Мужского духовенства этот культ не должен знать. Осторожность и бережность во имя охраны от малейшей мути должны быть в нем неусыпнее и тщательнее, чем в любом ином. Гарантировать его чистоту было бы невозможно, если бы в ритуальных действиях принимали участие и духовные лица обоих полов или даже только мужчины. Лишь исключительная ясность сознания и очищенность души могла бы быть порукой, что священник никогда не внесет в эти священнодействия, вольно или невольно, капли тонкого душевного яда, не примешает в атмосферу чистейшего поклонения струй духовной влюбленности, некоторой эмоционально-поэтической экзальтации. Поэтому вход в алтари Приснодевы и Звенты-Свентаны должен быть мужскому духовенству запрещен, исключая двух или трех особых праздников в году, когда священнослужительницам сослужит один из первосвященников» (РМ, 552).

При такой степени одухотворенности культа и строгости представлений о Вечной Женственности, о которых говорит Андреев, остается непонятным, как можно избежать антропоморфизма, снижения и просто грубости при сообщении, а тем более навязывании многомиллиардным массам непросветленного (т.е. несущего в себе эйцехоре) человечества представлений о Женственности, браках и любви Иерархий, рождения ими других существ и т.д.? Участие в культе Вечной Женственности только женщин совсем не гарантирует его чистоту, потому что женщины точно так же как и мужчины могут вольно или, тем более, невольно примешать в «атмосферу чистейшего поклонения струй духовной влюбленности, некоторой эмоционально-поэтической экзальтации».

В «Розе Мира» именно с подмены представлений о Вечно-Женственном начинается деятельность Антихриста – после облечения в каррох и прихода к власти он станет выдавать себя за вестника Мировой Женственности, а вызванную им в Энроф инкарнацию Лилит – за Звенту-Свентану (РМ, 572).

Если же говорить об Аримойе, то нельзя забывать, что это лишь синклит одной из метакультур. Синклиты существуют в каждой метакультуре, но это не означает, что все эти метакультуры абсолютно защищены от любых искушений и духовных срывов.

С какой метакультурой будет связан Антихрист? Если следовать логике текста Андреева, то Антихрист и его анти-церковь, противостоящие Аримойе, могут относиться к Планетарной (общечеловеческой) метакультуре – в том смысле, в каком демонизированный эгрегор иудаизма (под воздействием которого был оборван земной путь Иисуса) относился к Еврейской метакультуре, инквизиция – к Романо-католической, а большевизм и Сталин – к метакультуре Российской.

Любопытно сопоставить некоторые особенности и задачи, которые относятся к общечеловеческой метакультуре, с тем, что Андреев сообщает о метакультурах прошлого.

Одной из задач грядущей эпохи Андреев считает просветление мира животных. Он рисует картину их нового состояния, где они наделяются человеческой речью и руками. А вот что Андреев говорит о метакультуре, существовавшей в районе Анд еще до инков: «Эта культура должна была высоко поднять труд просветления животного царства, но исторически пришла к его обоготворению и деградировала до широкого распространения людоедства» (РМ, 141). Нечто подобное будет иметь место и в грядущем. В эпоху после Антихриста, когда «разгул Зла на поверхности земли достигнет своего апогея» (РМ, 585), сексуальное людоедство станет доступно широким массам (РМ, 584). Получается, что общечеловеческая метакультура, которая должна была высоко поднять труд по просветлению мира животных и даже пыталась их очеловечить, деградирует до распространения людоедства.

Андреев описывает Розу Мира как предельно централизованную систему, в которой достигается материальное благополучие через передачу всей полноты власти праведникам. Но вот что Андреев пишет о метакультуре инков, империю которых он называет «…эмбрионом неосуществленного образования, грандиозного и устрашающего, чреватого срывом необозримых человеческих множеств с предательски скрытой духовной крутизны» (РМ, 340). «Необычайный» уклад этой империи «…характеризуется высоким материальным довольством, купленным ценой предельного порабощения личности, ценой потери человеческого «я» в беспрекословно повинующейся безликой массе. Страшнее такого строя, доведенного до совершенства, то есть до превращения в дьявольскую машину массовых духовных убийств, нет ничего; мечта Гагтунгра в той мере, в какой она касается человечества, заключается именно в этом» (РМ, 340).

Интересно было бы сопоставить грядущую общечеловеческую метакультуру, как ее понимал Андреев, с метакультурой Византийской, которая должна была, согласно автору «Розы Мира», создать «идеальное» народоустройство. Но это слишком большая и сложная тема, требующая отдельного исследования. Отметим лишь, что у Андреева в образе Византии оказываются связаны темы идеального народоустройства и преобразование миров возмездия. Андреев пишет, что Синклит Византийской метакультуры не смог преобразовать миры безвыходных страдалищ в чистилища, что стало одной из главных причин неудачи этой метакультуры в историческом слое (РМ, 130). Теперь обратим внимание на то, что Андреев говорит об «общечеловеческой метакультуре». Она, по его мнению, должна будет создать «идеальное» народоустройство. А ее Синклит еще в этом эоне «преобразит некоторые из чистилищ в миры духовного врачевания» (РМ, 564). Возможно ли такое в текущем эоне? Как могут быть просветлены чистилища, если сам Энроф будет оставаться еще непросветленным? На этот вопрос мы не найдем ответа у Андреева.

Андреев убежден, что организация Розы Мира будет направляться Светлыми силами. В свою очередь, воздействие Светлых сил на все человечество в эпоху Розы Мира как бы подкрепляется системой универсальной власти и смягченного насилия, механизмом внешнего регулирования социальной среды. Силы Света гарантируют чистоту власти праведников Розы Мира, а система власти Розы Мира обеспечивает осуществление в истории провиденциальной воли. Но в тексте «Розы Мира» идеальное народоустройство сменяется эпохой Антихриста.

 

 

В 1989 г. пали все коммунистические режимы в Восточной Европе – сателлиты СССР. В августе 1991 г. рассыпался уже сам СССР, и из сферы влияния унаследовавшей его имперскую функцию РСФСР-РФ полностью вышли три прибалтийские республики – Литва, Латвия и Эстония. Частичная стабилизация российского империализма в 1993 г. не могла остановить убыль его влияния на восточно-европейском пространстве. К сентябрю 1994 г. российские войска были окончательно выведены из Восточной Германии и трех государств Прибалтики. В 1999 г. членами NATO стали Польша, Чехия и Венгрия. В августе 1999 г. в Болгарии был взорван мавзолей Димитрова.

В 1999 г. Югославия подверглась бомбардировкам NATO, и в следующем году пал полуавторитарный режим Милошевича, который был единственным союзником РФ в Европе за пределами пост-советского пространства.

Негативный для российского империализма тренд, естественно, никуда не исчез и на пост-советском пространстве. 2 апреля 1999 г. из ОДКБ вышли Азербайджан и Грузия. В ноябре 2003 г. произошла «революция роз» в Грузии. Тогда же, в ноябре 2003 г. был провален «меморандум Козака», блокировавший движение Молдовы в Европу. В начале мая 2004 г. пал режим Абашидзе в Аджарии (сам Абашидзе бежал в РФ).

Военно-политические структуры Запада приближались к границам РФ. В марте 2004 г. членами NATO стали Болгария, Румыния, Литва, Латвия, Эстония, Словакия. В мае 2004 г. членами ЕС стали Польша, Чехия, Словакия, Венгрия, Литва, Латвия, Эстония. С 1 января 2007 г. членами ЕС стали Румыния и Болгария.

Если с утратой своего влияния на восточно-европейские государства бывшего соцлагеря и страны Прибалтики лидеры РФ вынуждены были смириться еще в 1991 г., то с потерей своих позиций на остальном пост-советском пространстве они не желали соглашаться ни в коем случае. Однако и этот процесс был неизбежен и необратим. Разложение российского имперского присутствия на пост-советском пространстве связано с «Оранжевой революцией» на Украине, начавшейся в ноябре 2004 г. В апреле 2005 г. Украина подписала договор об ускоренном диалоге с NATO. В сентябре 2006 г. это же сделала Грузия. В августе 2008 г. произошел военный конфликт между РФ и Грузией, в результате которого Грузия окончательно вышла из российской сферы влияния. В апреле 2009 г. массовые выступления в Кишиневе привели к пересчету голосов на выборах и параличу правящей партии коммунистов. С этого момента ускорилось движение Молдовы от РФ к ЕС. 4 декабря 2011 г. началось массовое движение против путинской системы в самой РФ. В 2012 г. из ОДКБ вышел Узбекистан. В ноябре 2013 г. Грузия и Молдова подписали договор об ассоциации с ЕС.

Мы видим, как с 1989 г. поступательно сужается зона влияния СССР-РФ и за счет этого расширяется территория ЕС в частности и – в целом – западная социально-политическая модель. И сейчас властям РФ грозит окончательная потеря Украины. Навязывание Украины членства в Таможенном союзе – это последняя попытка Москвы удержать ее в своей орбите. Речь идет именно о консервативной стратегии (если вообще это слово уместно, когда речь идет о слабой и внутренне противоречивой политике Москвы). Российским правителям не до усиления своего влияния на постсоветские, а тем более восточно-европейские страны. Они пытаются, насколько это возможно, затормозить его нарастающую убыль. Сама идея Таможенного союза для российской имперской элиты – не экспансионистская, а охранительная.

Естественно, что российской стороной весной-осенью 2013 г. были предприняты все меры, чтобы не допустить подписания Украиной соглашения об ассоциации с ЕС. Но грубые акции российского правительства по удержанию Украины только ускорили ее отбытие от Москвы к Европе.

Битва за Украину сегодня – это противостояние украинского гражданского общества, поддерживаемого сообществом свободных европейских народов, и полуавторитарной коррумпированной власти «советско-малороссийской» элиты, репрезентируемой В. Януковичем и поддерживаемой дряхлеющим российским империализмом. Кем будет она выиграна – догадаться несложно. Даже в том случае, если Янукович усидит сейчас в президентском кресле, западный вектор движения Украины не будет изменен. Более того, есть все основания сомневаться в том, что Белоруссия и Казахстан не выхолостят в будущем свое участие в ТС. Ведь без Украины эта ассоциация напоминает свадьбу не только без жениха, но и без невесты.

 

ОБСУДИТЬ НА ФОРУМЕ

 

Другие статьи по теме:

 

Украина: динамика выборов - Фёдор Синельников

Заметки о метаистории Украины - 3. Советский период до 1954 г.- Фёдор Синельников

О самочинном сносе памятника В.И.Ленину на бульваре Т.Шевченко в Киеве 8 декабря 2013 года - Сергей Кладо

Украинский путь в Европу. Не ништяки, а состояние ума - Симамура Акинари

Свободная Украина в планетарном синтезе. Возможности - Дмитрий Ахтырский

Заметки о метаистории Украины - 2 - Фёдор Синельников

Заметки о метаистории Украины - 1 - Фёдор Синельников

 

 

 

 

За три тысячелетия индийская традиция открыла громадное разнообразие путей и практик, ведущих к конечной цели. Обозреть их даже кратко не представляется возможным. Поэтому для примера мы рассмотрим только один памятник мистической мысли – Бхагаватгиту (представляющий традицию вишнуизма).

В этой книге Кришна последовательно рассказывает Арджуне о нескольких мистических путях, каждому из которых посвящено несколько глав. Особенность изложения в том, что все они могут быть рассмотрены как параллельно, так и стадиально.

Начинается рассказ с санхья-йоги. (Подробное развитие эта система получила в Йога-сутре Патанджали). Как известно, эта система предполагает длительную подготовку, но здесь разговор переходит сразу к сути пути, реализуемого тем, кто уже оставил чисто религиозные пути и учения (Веды). В результате практики органы чувств "отделяются от своих предметов", и подвижник достигает ясности духа, входит в состояние самадхи. Т.о. эта йогическая практика буквально "отделяет" сознание от вещного мира – йогин произвольно "отключает" чувства, в то время как натренированное и иссушенное аскезой тело предельно минимизирует свои физические потребности. Но только ощутив вкус высшего сознания, йогин утрачивает вкус к предметам чувств, не испытывая к ним ни влечения, ни отвращения. Это истинное господство над чувствами, подчинёнными разумом-манасом – путь к истинному покою/отрешённости.

Это, однако, не означает уход от мира – напротив, перед практиком разворачивается обширное поле совершенствования через практическую деятельность. Этому вопросу посвящены две следующие главы Гиты, рассказывающие о карма-йоге: йога действия и йога жертвы Брахмо. Контроль над чувствами не решает проблему активного эго-сознания, связанного с манасом, в то время как карма-йога – эффективное средство против любой эгоцентрации. Смысл её в должном исполнении дел ("своей дхармы") без привязанности к результату. Но и после этого ещё остаётся опасность неконтролируемых аффектов, базирующихся на гуне раджас. Полное преодоление власти гун возможно лишь достигшему Атмана, поэтому ищущему предлагается сосредоточиться на этой цели и свершать все действия как жертвоприношение, посвящение Наивысшему:

26. Слух и другие чувства приносят иные в жертву на огне обузданья;
Звук и другие предметы чувств на огне чувств иные приносят в жертву.
27. Иные все движения чувств, жизнеспособность
Приносят в жертву на огне самообузданья, мудростью возжённом.
28. Другие имущество, подвиги, упражненья йоги, изученье Писаний,
Мудрость усердно приносят в жертву, стойкие в обетах.
29. Вдыханье выдыханью и выдыханье вдыханью иные приносят в жертву;
Удержав ток вдыханья и выдыханья всецело предаются пранаяме.
30. Иные, ограничив пищу, свою жизнь в жертву Жизни приносят;
Все они сведущи в жертве, грехи уничтожили жертвой.
31. В вечное Брахмо идут те, кто вкушает амриту остатков жертвы;
Не для того этот мир, кто не жертвует, как для него быть иному, Каурава?
32. Распростёрты многообразные жертвы пред ликом Брахмо;
Знай: они все рождены от действий; это познав, ты будешь свободен.
33. Жертва мудрости лучше вещественных жертв, подвижник;
Мудрость полностью все дела объемлет, Партха.

Полностью очистившись от эгоистических мотиваций, подвижник достигает покоя отрешённости и, значит, освобождения.

Итогом карма-йоги, йоги действия становится йога отречения от действия.

Третьей идёт джняна-йога, йога познания, смысл которой – окончательное укрощение манаса. Первым этапом её является йога самообуздания – успокоение ума, сосредоточенного на Боге. После этого методом концентрации–випашьяны сознание направляется на постижение высших истин: что есть Брахман, атман, Бог (Ишвара), карма? Инструментом познания здесь становится виджняна – высшее интуитивно-логическое познание. В результате достигается познание-переживание Единства, Бога как абсолютного совершенства всего сущего. Вершина этого опыта – созерцание Вселенской формы :

5. Вижу богов в Твоём теле, также множество разных существ, Боже!
Владыку Браму, сидящим на лотосе-троне, всех риши, божественных змиев;
16. Вижу Тебя повсюду в образах неисчислимых, с многочисленными руками, чревами, устами, глазами;
Владыка всеобразный, Твоих начала, середины, конца не вижу!
17. Венчанного, лучезарного, всеозаряющего, со скипетром, диском,
Труднозримого, неизмеримого, в блеске огня и молний я Тебя вижу!
18. Ты высочайшее, Непреходящее (АУМ), подлежащее постиженью, кров высочайший вселенной,
Ты бессмертный хранитель вечной дхармы, Ты неизменный Пуруша, так мыслю.
19. Безмерномощного, неисчислиморукого, без конца, середины, начала,
Солнце-лунноокого вижу Тебя; жертвенным пламенем пылают Твои уста, Ты озаряешь весь этот мир своим блеском,
20. Ибо то, что между землёй и небом, преисполнено одним Тобой, также все стороны света.
Узрев Твой чудесный, ужасающий образ, тройственный мир трепещет, Махатма.
21. Эти сонмы богов в Тебя вступают, трепеща, сложив руки; другие (Тебя) славословят, восклицая "Свасти!".
Великие риши и сонмы совершенных воспевают Тебя в прекрасных гимнах.
22. Рудры, Адитьи, Васавы, Садхьи, Вишвы, Ашвины, Маруты,
Ушмапы, сонмы гандхарвов, якшей, асуров, сиддхов на Тебя восторженно взирают.
23. Твой великий образ со многими очами, устами, о долгорукий, со многими руками, бёдрами, ступнями,
Со многими туловищами, со многими торчащими клыками узрев, миры трепещут; я - также.
24. Неба касаясь, Ты сияешь огромными, палящими очами, многоцветный, разверзнув зевы;
Увидев Тебя таким, трепещет до глубин моя душа, не нахожу ни решимости, ни покоя, о Вишну!
25. Узрев подобные огням губительного времени Твои страшные зевы с торчащими клыками,
Не узнаю сторон, не нахожу спасенья; будь милостив, богов владыка, обитель мира!
(…)
28. Как водные потоки многих рек отовсюду стремятся к океану,
Так эти витязи людского мира в Твои палящие уста стремятся.
29. Как мотыльки, в блестящее пламя попав, гибелью завершают стремленье,
Так на гибель вступают миры в Твои зевы, завершая стремленье.
30. Ты, облизывая со всех сторон миры, их поглощаешь пламенными устами;
Наполнив сияньем весь мир, Твой страшный жар его раскаляет, о Вишну!
31. Поведай, кто Ты, ужаснообразный, смилуйся владыка богов; Тебе поклоненье!
Стремлюсь Тебя познать, изначальный, но постичь не могу Твоих проявлений.
Шри-Бхагаван сказал:
32. Я Время…

Непосредственно после описания ужасающей вселенской формы следует глава о Йоге благоговейной любви. Учение о бхакти получило развитие позднее, это основное направление развития индийской средневековой мистики. Здесь же благоговейная любовь по отношению к Богу – скорее, альтернатива страху и преклонению перед величием.

Далее в тексте выстраивается иерархия йог: лучшим признается метод, когда подвижник полностью сосредотачивает свой ум на Боге. То, что объектом предпочтеительного сосредоточения Является именно Бог (Ишвара), а не безличный Абсолют, объясняется только тем, что на образе личного Бога сосредоточиться проще. Неспособному к такому сосредоточению предлагается путь упражнений (хатха-йоги). Неспособному к упражнению – путь соверщения любого действия как жертвоприношения. Самым лёгким (хотя и эффективным) признается путь отречения от плодов.

Идеал подвижника на этой стадии описывается так:

13. Без ненависти к существам, сострадательный, милосердный,
Без собственности, без самости, равный в горе и радости, терпеливый,
14. Всегда довольный йогин, постоянный в единении, самообузданный, твёрдый в решеньях,
Вручивший Мне сердце и разум, преданный Мне, он Мне дорог.
15. Перед кем не робеют люди, кто пред людьми не робеет,
Кто свободен от радости, нетерпения, страха, волненья - тот Мне дорог.
16. Сосредоточенный, решительный, хладнокровный, неунывающий, чистый,
Покинувший все начинанья, чтущий Меня, он Мне дорог.
17. Кто не радуется, не ненавидит, не тоскует, не вожделеет,
Кто хорошее и дурное покинул, благоговейный, тот Мне дорог.
18. Равный к недругу, другу, равнодушный к бесчестию, славе,
К холоду, жару, приятному, неприятному, от связей свободный,
19. Равнодушный к хвале, порицанью, молчаливый, что б ни случилось, довольный,
Бездомный, стойкий в помыслах, благоговейный, такой человек Мне дорог.
20. Чтущие здесь возвещённую бессмертную Дхарму.
Преисполненные веры, благоговейные, поставившие Меня высшей Целью, дороги Мне чрезвычайно.

Собственно, это и есть состояние отрешённости, исхода из миров Камалоки.

Следующие главы посвящены уже высшему постижению: различению Пракрити и Пуруши (Брахмана) ("Йога распознавания между полем и познавшим поле"), и освобождению от трёх гун :

"Если он озарения, деятельности, даже заблуждения, Пандава,
Не ненавидит, когда они приходят, и не желает, когда они уходят,
23. Если он не колеблется гунами, пребывая безучастным,
Если, сказав: "Гуны вращаются", - отстраняется не волнуясь,

То это приводит к освобождению от рождений и смертей.

И наконец, в главе "Йога высочайшего духа"описывается переход к Запредельному, Атману.

 

 

Интересно проследить динамику политических предпочтений на Украине в 1991-2013 гг.

Первым президентом Украины в декабре 1991 г. был избран Л. Кравчук – бывший второй секретарь ее компартии. Украинские коммунисты тогда поддержали его кандидатуру. Его соперниками были национал-демократы В. Черновил и Л. Лукьяненко. Кравчук получил ок. 62% голосов, Черновил – 23%, Лукьяненко – чуть больше 4%. Черновил победил Кравчука только в трех областях Галичины. Больше всего голосов Кравчук получил в Луганской области (более 76%).

Карта президентских выборов 1991 г.

С Кравчука берет свое начало специфический тренд украинской президентской власти. Кандидат, пришедший на выборы при поддержке русскоязычных Востока и Юга Украины, затем начинает воздерживаться от откровенно пророссийского курса и пытается проводить политику, ориентированную на сохранение в государстве украинской этнической доминанты. Кравчук придерживался курса на мягкую украинизацию и воздерживался от каких-либо решительных демократических реформ. Такой двойственный курс вызывал скорое разочарование в его политике, особенно в русскоязычных областях страны.

На президентских выборах 1994 г. противостояли Л. Кравчук и Л. Кучма (во втором туре), который в своей предвыборной компании делал упор на всестороннее развитие связей с Россией и придание русскому языку статуса второго государственного. Показательно, что руководителем предвыборного штаба Кучмы в 1994 г. был Д. Табачник. В 1994 г. Кучма победил благодаря поддержке Юга и Востока Украины.

Карта 2-го тура президентских выборов 1994 г.

Придя к власти, Кучма фактически стал проводить тот же курс, что и Кравчук. В 1996 г. с поста главы президентской администрации был смещен Табачник. В том же году Верховная Рада приняла конституцию Украины, в которой статус государственного языка был закреплен только за украинским. Естественно, такой поворот вызвал отторжение русскоязычных избирателей Юга и Востока. Следующие президентские выборы состоялись в 1999 г. И на них во втором туре противостояли Кучма и очередной пророссийски настроенный политик – на этот раз это был лидер КПУ П. Симоненко. Основную поддержку Кучме оказал тогда Запад Украины – те области, которые были присоединены к СССР в 1939-45 гг. Именно благодаря избирателям Западной Украины Кучма смог одержать победу. Например, в трех областях Галичины Кучма получил 91-92%. При этом можно говорить, что к выборам 1999 г. в ряде регионов произошла обратная реакция: возврат от национал-демократических позиций на пророссийские и крайне левые. Электоральная карта Украины 1999 г. оказалась сложнее, чем в 1994 и в 2004-2012 гг.

Карта 2-го тура президентских выборов 1999 г.

В период второго президентского срока (1999-2004 гг.)Кучма метался между Россией и ЕС. Украина взяла курс на интеграцию с Европой. Однако при этом политический режим Украины в период второго срока Кучмы был далек от европейских стандартов демократии и прав человека.

Третий тур президентских выборов 2004 г., состоявшийся в результате Оранжевой революции, продемонстрировал усиление позиций украинского национал-демократического движения. Оно охватило регионы, которые на выборах 1994 и 1999 гг. поддерживали "пророссийских" кандидатов. По сравнению с 1994 г. на позиции национал-демократов перешли Черниговская, Сумская, Полтавская и Кировоградская области.

Карта 3-го тура президентских выборов 2004 г.

За 2005-2010 гг. Украина продолжала двигаться от РФ к ЕС. Нарастала и украинизация. При этом правящая в этот период элита так и не смогла ни провести демократизацию и десоветизацию Украины, ни предложить Востоку и Югу внятную интеграционную стратегию, ни решительно ускорить курс на сближение с Европой. Во многом это объясняется сохраняющейся этнической двойственностью Украины, несводимостью ценностей двух политических мифов – украинского националистического и советского.

Электоральная карта 2-го тура президентских выборов 2010 г. практически полностью идентична карте 2004 г. Однако на выборах 2010 г. (во втором туре) поддержка национал-демократического кандидата (Ю. Тимошенко) на Западе и в Центре Украины снизилась (по сравнению с 2004 г.). Если в 2004 г. за Ющенко в третьем туре проголосовало ок. 15 млн. 116 тыс., то за Тимошенко в 2010 г. – ок. 11 млн. 593 тыс., то есть примерно на 3,6 млн. меньше. При этом поддержка Януковича в 2010 г. по сравнению с 2004 г. снизилась незначительно – всего на 367 тыс.

Карта 2-го тура президентских выборов 2010 г.

 

Победивший на выборах 2010 г. Янукович оказался по многим позициям "вторым Кравчуком и вторым Кучмой": он также пытался лавировать между ЕС и РФ и также тормозить процесс демократизации Украины. При этом Украина все же медленно, но продолжала свой дрейф в Европу. Парламентские выборы 2012 г., несмотря на административное давление, продемонстрировали сохранение позиций национал-демократических течений на Украине. В свою очередь, Партия регионов поддерживала курс Украины на евроинтеграцию. Отчасти этим объясняется ее успех на выборах 2012 г. – не только в Центре и на Западе Украины, но и на ее Юге и Востоке.

Янукович – это первый президент Украины, который придя к власти благодаря ее Востоку и Югу, не может полностью развернуться в сторону Центра и Запада. Для них он остается неприемлемым чужеродным элементом. Центр и Запад Украины хотят уже значительно большего, чем то, что Янукович может им предложить. Поэтому Янукович просто не в силах совершить тот идеологический кульбит, который смогли осуществить в свое время Кравчук и Кучма. Янукович, даже став президентом, вынужден опираться на русскоязычные Восток и Юг. А это подтачивает его власть. И мы видим, что в этих регионах его позиции ослабели – точно так же, как они ослабели у Кравчука к выборам 1994 г. и у Кучмы к выборам 1999 г.

В прошлом на Украине к очередным президентским выборам могли появляться реальные кандидаты, более ориентированные на "советско-малороссийские" идеологические ценности, чем действующий президент. И в некоторых случаях это было выгодно действующей власти, оставлявшей себе пространство для идеологического маневра: например, в 1999 г. Кучма, опиравшийся на Центр и Запад, победил Симоненко. Но Янукович из-за гражданской и этнической радикализации Центра и Запада в принципе уже никак не может освободить для удобного для него конкурента соответствующую "советско-малороссийскую" политическую нишу.

Это означает, что на всеукраинском политическом поле в будущем (с 2015 года) уже не сможет появиться реальный кандидат в президенты с более выраженной пророссийской и антиукраинской (в этническом и социально-политическом планах) ориентацией, чем Янукович. И все последующие президенты Украины (если она останется президентской республикой) будут принадлежать к тому или иному крылу украинского национально-демократического движения.

Демократизация и постепенная украинизация 1991-2013 гг. все же приносят свои плоды. На Евро-Майдане 2013 г. уже явно доминирует украино-говорящая общественность и постоянно звучит лозунг украинских националистов "Слава Украине! – Героям слава!", чего еще не наблюдалось во время Оранжевой революции 2004 г. По всей видимости, на следующих выборах весы качнутся опять в сторону национал-демократии, что приведет к новому смещению всей Украины в этом направлении. И эти изменения выведут Украину уже на качетсвенно иной уровень этно-национального и гражданского сознания.

Политические трансформации на Украине имеют множество причин. Одной из самых выразительных является демография. С 1989 г. постепенно меняется демографическая карта Украины. Согласно переписи 1989 г. русское население Украины составляло 11 млн. 355 тыс. – 22% населения страны. В 2001 г. – 8 млн. 334 тыс., 17,3% населения. Если экстраполировать темпы убыли русского населения в 1989-2001 гг. на период 2001-2013 гг., то следующая перепись населения Украины должна будет показать, что в стране проживают от 5,5 до 6,3 млн. русских..

Это сокращение вызвано не только отрицательным естественным приростом и миграцией, но и сменой этнической идентичности частью граждан Украины. Сейчас можно дать только приблизительную оценку численности русских на Украине. Вероятно, она на сегодняшний день не превышает 6 млн. Происходит не только уменьшение численности русских на Украине, но и постепенное сужение сферы использования русского языка. И хотя он по-прежнему занимает весьма прочные позиции на Украине, в сфере образования наблюдается сокращение числа русскоязычных школ и количества школьников, обучающихся на русском языке. Родители и ученики голосуют за украинизацию своего будущего. Если не рассматривать Крым и Севастополь, то даже в Донецкой и Луганской областях в 2010/11 учебном году на русском языке обучалось только чуть более 50% школьников (заметим, что в 1989 г. в Донецкой области была закрыта последняя школа с обучением на украинском). Если же говорить о высшем образовании, то ситуация выглядит еще более выразительно. В Донецкой области только 38% студентов (без учета техникумов и колледжей) получают образование на русском языке, в Луганской – ок. 21% (по данным Министерства образования и науки Украины). Это означает, что политическую жизнь в завтрашней Украине будут определять граждане, получившие образование на украинском языке.

На Украине убывает не только русское население, сокращается численность ее русскоговорящих регионов. В 1989 г. Харьковская и Луганская области превосходили по численности населения Львовскую. В 2013 г. они уже уступают Львовской. Если за 2010-2013 гг. население Донецкой области сократилось более чем на 100 тыс. человек, то Львовской – только на 12 тыс. Такие демографические трансформации детерминируют движение Украины в европейском направлении: так, на выборах 2004-2012 г. наиболее активными избирателями были жители Галичины и Волыни.

Карта избирательной активности на парламентских выборах 2012 г.

 

 

Профессор Осипов.

Евгений Проскуликов. Гнозис Даниила Андреева - уклонение от встречи с Абсолютным Ты.

Татьяна Мельникова. “Система кодов искусства в поэзии Даниила Андреева”. Автореферат диссертации.

Анна Игнатьева. Д. Андреев в процессе обновления русского реализма XX века. Часть автореферата.

М. Дунаев о Данииле Андрееве.

Юрий Ключников. Космос Даниила Андреева.

“Для людей, чье мировоззрение включает категории метафизики, пусть даже в такой слабой форме, как символизм или возможность трансформации мира при помощи идеологии, крушение значимых памятников означает метафизическую трансформацию нации. Идолы падают, когда нации освобождаются, и когда новые идолы встают на постаменты, нация порабощается. Группа людей, захватившая в 1917-м государственную власть силой оружия и обмана, насадила новую идеологию, которая позволила адски поработить народы Российской империи, и одним из их инструментов и символов стали новые памятники, установленные в таком количестве, что едва ли на всей территории империи нашелся бы гражданин СССР, ни разу в своей жизни не видевший Ленина хотя бы в гипсе.

Сила искусства наделяла эти статуи жизнью. Так было всегда. Статуэтки божеств в музеях, заставляющие искусствоведов испытывать сладкие ощущения, тем и хороши, что до сих пор живы. Они, конечно, сильно тускнеют в музеях - мавзолей на Красной площади в наши дни не так впечатляет, как в Пхеньяне. В мертвых идолах сильнее выпирает искусство, душевный подъем вызывает не метафизическая сопричастность, а эстетические решения. Мертвых идолов не свергают. Их также не расстреливают из пушек талибы. Потому что они не вызывают эмоций ни как защитники, ни как враги.

Когда гибнет картинная галерея под ударами авиации - это потеря для человечества. Когда очередной каменный идол расшибает лбом плитку у своего собственного пьедестала, всё человечество выигрывает. И неважно, насколько велик был художник, создавший черты идола, и насколько редкий материал пошел под резец. Это все имеет значение только в музее, а не на площади. А на площади имеет значение, только если эта площадь - музей.

Я понимаю чувства правнука Меркурова, который в Фейсбуке сетует на утрату объекта, в котором его прадед проявил свой действительно редкий по качеству дар. К сожалению, самая большая утрата в этой семье произошла в тот момент, когда этот дар пошел на изготовление памятника ”вождю мирового пролетариата“. И разбитое вдребезги тело Ленина, материальное свидетельство меркуровской сделки с дьяволом (полностью, кстати говоря, оплаченной с той стороны, в валюте этого мира), должно, напротив, принести невероятное облегчение и семейной карме Меркуровых, и скульптору Меркурову лично в его посмертном пути. А еще лучше считать, что он как просветлевший художник в 2013-м сам уничтожил свое творение как художественно неудачное - в высшем художественном смыле. Вот, Вучетичу пока не удалось.

А что касается собственно метафизической части падения кварцитного Ленина, то вряд ли я смогу что-то добавить собственным размышлениям любого читателя ”Розы мира“. Просто разгоревшаяся в интернете дискуссия об утрате этого, не к ночи будет сказано, культурного наследия, дала мне повод отметить вчерашнее важное и радостное событие в истории человечества на Exitum.org. С праздником, дорогие товарищи!”

Вульгарные варианты “западничества” и “почвенничества” в России и где бы то ни было еще - это всегда два различных варианта, два обоснования собственного конформизма. Либо мы должны жить, так как жили и завещали нам наши великие предки - либо мы должны жить так, как живет “весь цивилизованный мир”. В любом случае предлагается ориентироваться на соседушку. То ли из своего селения, то ли из чужого. Тоже соседушку. Только дальнего. И обе эти стороны постоянно норовят потыкать в харю новаторов мордой большевистской селедки. Типа, “всем благим начинаниям итог - ГУЛаг”.

Ни “западники”, ни “патриоты” мечтать не любят. Ну, разве что как Полкан в “летучем корабле”. Чтобы в князи из грязи, новые деньги, новые связи. Чтобы все дрожали. “Трепещите, языци, и покоряйтеся”.

Поэтому, кстати, западникам в России так сложно понять, как и чем живет сам Запад. Что дух Запада - это дух мечты, а не корысти. И как только мечта исчезнет - исчезнет и Запад. Останутся существа, которые будут думать, что клавиши компьютера служат для вызова того или иного бога или духа. Бога Enter или духа PrtSc.

 

Вульгарные варианты "западничества" и "почвенничества" в России и где бы то ни было еще - это всегда два различных варианта, два обоснования собственного конформизма. Либо мы должны жить, так как жили и завещали нам наши великие предки - либо мы должны жить так, как живет "весь цивилизованный мир". В любом случае предлагается ориентироваться на соседушку. То ли из своего селения, то ли из чужого. Тоже соседушку. Только дальнего. И обе эти стороны постоянно норовят потыкать в харю новаторов мордой большевистской селедки. Типа, "всем благим начинаниям итог - ГУЛаг".

Ни "западники", ни "патриоты" мечтать не любят. Ну разве что как Полкан в "летучем корабле". Чтобы в князи из грязи, новые деньги, новые связи. Чтобы все дрожали. "Трепещите, языци, и покоряйтеся".

Поэтому, кстати, западникам в России так сложно понять, как и чем живет сам Запад. Что дух Запада - это дух мечты, а не корысти. И как только мечта исчезнет - исчезнет и Запад. Останутся существа, которые будут думать, что клавиши компьютера служат для вызова того или иного бога или духа. Бога Enter или духа PrtSc.

История человечества знает много попыток обнаружения смысла художественного творчества. Естественно, что многогранность человеческой культуры предполагает множество самых разных воззрений на тайну искусства и творчества. Поиск смысла искусства мог происходить как изнутри тех или иных культурных, религиозных, цивилизационных групп и исторических эпох, так и извне. Причем каждый раз сам этот поиск являлся культурным феноменом, проявлением творческой активности человека. 

Одним из самых оригинальных и любопытных мыслителей, пытавшихся постичь смысл искусства и творчества, был духовидец, поэт и мыслитель Даниил Леонидович Андреев (1906-1959). Он попытался взглянуть на историю художественного творчества не просто с точки зрения провиденциализма, но и как непосредственный созерцатель метаисторических пластов бытия.

Андреев верил, что он созерцательно общается с великими человеко-духами тех, кто в своем земном воплощении создавал русскую культуру. В современном доминирующем научном дискурсе такой путь миропознания рассматривается как глубокая маргиналия. Даже исследователи, занимающиеся творчеством Владимира Соловьева, стараются лишний раз не упоминать о том, что на рукописи неоконченного трактата «София» Соловьев оставлял записи бесед с являвшейся ему сущностью и даже записывал ее высказывания. Вл. Соловьеву в трансперсональном переживании являлась не только София, но и другие духи – Памфил (учитель Вл. Соловьева Памфил Данилович Юркевич), нормандка из Средних веков, Зоя Палеолог (русское имя которой, заметим, было Софья). Для Андреева источниками откровения являются уже сам Вл. Соловьев, Достоевский, Блок, Лермонтов, вероятно, А.К. Толстой. Андреев называет их своими «друзьями сердца» и полностью доверяет тому, что они сообщают ему. Как бы мы не относились к этой вере Андреева, примечательно, что именно русских писателей и поэтов он видит своими проводниками и собеседниками в странствии по запредельным мирам.

Было бы ошибкой считать Андреева пассивным медиумом, не привносящим в процесс передачи сокровенного знания ничего личного. Он не только созерцатель, но и мыслитель, создающий свою интерпретацию своего же духовидческого опыта. Он самым деятельным образом соучаствует в осознании метаисторических и метакультурных процессов, он перелагает свой духовидческий опыт на язык современной ему русской культуры – причем язык чрезвычайно выразительный и поэтичный.

На стыке духовидения и, можно сказать, культурологического осмысления человеческого творчества возникает в мифе Андреева такое понятие, как вестничество. На страницах «Розы Мира» Андреев дает уникальное определение этого явления в искусстве, которое до него смутно ощущалось, но не было осознано и определено. Согласно Андрееву, «вестник – это тот, кто, будучи вдохновляем даймоном, дает людям почувствовать сквозь образы искусства в широком смысле этого слова высшую правду и свет, льющиеся из миров иных» (РМ, 369).

В своем определении значения вестничества в искусстве Андреев противостоит как жесткой конфессиональной схеме, видящей в светском искусстве нечто, не имеющее прямого отношения к делу «спасения души», так и эстетству,  идее искусства ради искусства. Его убеждения значительно сложнее. Вестничество – это особый божественный дар (именно дар, а не заслуга) и светлая миссия, смысл которой в просветлении и возрастании масштабов личности – как самого вестника, так и тех, кто соприкасается с его творчеством. Духовность исходит в человека не только непосредственно от Бога, изнутри его экзистенции, но и передается в пределах земного бытия не через формальное «посвящение», а через личное и живое прикосновение к вести.

Вестничество для Андреева – это скорее обязанность творца, чем спонтанная игра его творческих сил, хотя одно не только не исключает другого, но, напротив, предполагает естественность их взаимосвязи. Светлая миссия связана с судьбами огромного числа людей. Тот, кто свободно принял ее на себя, принимает и ответственность за дальнейшие судьбы метакультуры и всего человечества. Вестничество – это образ отношений между несколькими временно-пространственными мирами, это выражение творчества всей метакультуры, ее Светлых сил, пребывающих в высших временно-пространственных мирах, в которых продолжается творчество вестника, исполнившего свою миссию в нашем мире. Вестничество влечет человечество ввысь, приближая его окончательное преображение в конце времен.

У вестничества как бы две темпоральные стороны. Одна обращена к современникам. Другая его сторона, в той или иной степени, является универсальной – всевременной и межкультурной. То есть творчество вестника, его миссия имеют значение не только внутри какого-то одного культурно-исторического контекста (страна, время, стиль), но и вне его.

В интуиции Андреева о вестничестве можно попытаться различить духовидческий опыт и его интерпретацию. К первому может быть отнесено знание Андреева о светлых миссиях, о вдохновляющих носителях этих миссий – даймонах. Ко второму – попытку классификации Андреевым миссий и божественных даров, различение таланта и гениальности, вестничества и пророчества и т.п.

Вдохновение даймонами является одним из главных качеств и безусловной особенностью вестников. Даймоны – это, вероятно, условное имя, заимствованное Андреевым из эллинской мифологии, которое он предпочел использовать для обозначения открывшейся ему иномерной реальности. У Андреева это особое просветленное крылатое человечество, обитающее в более совершенном мире, в ином временно-пространственном слое, и опередившее земное человечество в духовном развитии. Даймоны бывают мужественной и женственной природы. Первые обозначены Андреевым как сократовские даймоны (в узком смысле этого слова). Даймонов женственной природы Андреев называет музами (РМ, 145). «Отнюдь не поэтическим приемом, а свидетельством о подлинных трансфизических фактах является обращение многих поэтов к их вдохновителям даймонам, других – к их музам… Только материалистическая слепота может заставлять проходить мимо бесчисленных свидетельств об этом со стороны наших поэтов, писателей, музыкантов, философов, начиная с Сократа и еще раньше, кончая Гоголем и Александром Блоком» (РМ, 145). «Ангел» переводится как вестник. И Андреев отмечает, что многие христианские религиозные деятели называли своими ангелами-хранителями именно даймонов (РМ, 288).

Вестничество, поскольку оно связано с созданием художественных образов, обязательно сопряжено с художественной одаренностью. Любой вестник должен быть, по крайней мере, талантлив. Неудивительно, что до Андреева четкого различения этих двух качеств не проводилось. Да и сам Андреев не сразу пришел к такому оформлению своей идеи об особой миссии тех, кому дано возвещать о мирах иных. Вдова поэта Алла Александровна Андреева отмечала (в личной беседе), что сначала вместо понятия «вестничество» Андреев использовал слово «гениальность». Но затем у него произошло разделение представлений о вестничестве и художественной одаренности. Причем отчасти – из-за стремления Андреева к духовной самоидентификации. Ощущая в себе особенный – вестнический – божий дар, Андреев чувствовал естественную неловкость, когда называл этот дар «гениальностью». Установившееся в современной культуре значение этого слова фактически исключает его применение поэтом, писателем или художником при оценке собственного творчества. Определение гениальности может быть направлено «от себя», но не «к себе». «Вестник» и «вестничество», безусловно, более нейтральны, и назвать себя вестником совсем не то же самое, что назвать себя гением.

Итак, во всех дошедших до нас текстах Андреева «вестничество» и «гениальность» очень четко разграничены, но при этом они парадоксальным образом остаются неразрывно связаны друг с другом. Определяя взаимосвязь вестничества и художественной одаренности в концепции Андреева, можно сказать, что каждый вестник обладает особым художественным даром, но далеко не каждый обладатель художественного дара является вестником.

Художественные гениальность или талант являются божественными дарами, но они могут не быть связаны со светлой миссией вестника. Т.о., Андреев различает божественный дар и миссию. Андреев отмечает, что художественная одаренность, особенно гениальность, содержат «иные потенции», нежели вестничество (РМ, 372), и соответственно имеет некую метакультурную роль, о которой Андреев специально ничего не говорит. Дар особых художественных способностей отличается от других божественных даров – вестничества, пророчества, святости, дара родомысла, которые неотъемлемы от особых светлых миссий.

Андреев называет довольно много имен творцов художественной культуры, которые были и которые не были вестниками. Мы можем даже обнаружить неформализованную традицию вестничества, проходящую сквозь всю историю человеческой культуры. Эта традиция, по сути, направляла и определяла развитие человеческого творчества, была его квинтэссенцией, его сокровенным средоточием, насыщая его особым, божественным ароматом.

Сам Андреев находится вне формальных традиций и школ. Но глубочайшая самобытность творчества Андреева возникла не на пустом месте. Она вся пропитана соками разных культурно-религиозных и художественных традиций.

Вестничество предполагает особую стадию в развитии человеческого общества – метакультурную. Но еще до эпохи первых цивилизаций в человечестве были «первые люди светлых миссий, своего рода вестники» (РМ, 237). Одними из таких “протовестников” были, согласно Андрееву, творцы пещерных росписей эпохи Кроманьона. В стихотворении «Мадленские пещеры» дается поэтическая иллюстрация идеи Андреева о духовной преемственности в вестничестве, уходящей в первобытную глубину.

Ведь память в лампадах паникадильных,
Ласкающих ангельский иконостас,
Затеплено от первобытной светильни
На сумрачном дне незапамятных рас.

Андреев не уточняет, были ли эти первые художники вдохновляемы даймонами, или нет. В картине мира Андреева даймоны вступили на путь стремительного просветления после воплощения в их мире Планетарного Логоса в Х тыс. до н.э. (РМ, 237). Вероятно, с этого времени их помощь в духовном становлении человечеству приобрела особое значение. Интересно отметить, что первая человеческая метакультура – Атлантида начала формироваться в XII тыс. до н.э., а погибла в IX тыс. до н.э. (РМ, 124). Из текста «Розы Мира» остается непонятно известно, вдохновлялись ли поэты и художники Атлантической метакультуры (равно как и эпохи Кроманьона) даймонами.

В мифе Андреева вестническая традиция проявляется вне зависимости от стилей, эпох, культур. Вестниками были строители готических соборов и творцы Возрождения, романтик Новалис, мечтавший о возрождении средневековой религиозности, и поклонник античности Гете.

Разделение творцов на вестников и тех, кто был свободен от этого долженствования, может показаться тенденциозным, условным и субъективным. Вполне может создаться впечатление, что оно вызвано личными эстетическими и религиозными предпочтениями Андреева – ведь верифицируемых критериев вестничества не существует. Но можно взглянуть на вещи иначе. Можно сказать, что вовлеченность творца в вестническую традицию вызывала внимание Андреева. Это можно назвать чувством созвучия даров. И здесь вопрос о четких рациональных определениях вестничества в принципе снимается.

Кроме того, личная пристрастность Андреева в суждениях о том, кто был, а кто не был вестником, вероятно, не играла решающей роли в его оценках. Так, например, при довольно жестком личном отношении Андреева к искусству Ренессанса, который в духовном смысле оценивался им как шаг назад (РМ, 403), в его черновых записях, хранящихся в Лидском архиве, практически все заметные художники Высокого Возрождения названы среди тех, кто после своей физической смерти вошел в высшие миры Шаданакара. Это Гирландайо, фра Беато Анжелико, фра Филиппо Липпи, Боттичелли, Тинторетто, Джорджоне, Микеланджело, Рафаэль, Леонардо.

В этой статье мы не будет анализировать все, что Андреев говорит о метаистории мировой культуры, в том числе и русской. Хотелось бы обратить внимание на невозможность четкой классификации даров и миссий – если исходить из логики текста Андреева. Так, например, из текста «Розы Мира» может сложиться впечатление, что в русском Средневековье не было вестников-гениев: Андреев называет Ломоносова первым русским гением (вестником) после Андрея Рублева (РМ, 33). Эти слова нуждаются в некотором уточнении. Во-первых, Ломоносова трудно назвать гениальным поэтом. Хотя, конечно же, его заслуга перед российской словесностью огромна уже потому, что он был одним из первых поэтов послепетровской России. Однако сам Андреев, вероятно, сдержанно относился к литературному творчеству Ломоносова. Так, например, он отмечает, что «великая русская литература началась с оды “Бог”» (РМ, 380), созданной Г.Р. Державиным. Исходя из логики Андреева, с большим основанием можно было бы сказать, что гениальность Ломоносова выражается, во-первых, в его универсальности, во-вторых, в том, что он фактически был создателем российской науки, в том числе и исторической. Во-вторых, из слов Андреева можно сделать вывод о том, что из числа вестников, одаренных художественной гениальностью, выпадают, например, архитекторы Покровского собора, построенного в Москве в XVI в. и принявшего современный вид при первых Романовых.

О русской архитектуре нужно сказать особо. Андреев считал, что Россия земная c XI до рубежа XVIII-XIX вв. выражала духовное знание о России Небесной не на языке легенд, а преимущественно в зодчестве (РМ, 274), что в камне и кирпиче нашли свое отражение образы высших миров (РМ, 280). Андреев отмечает, что в слое пребывания душ великих творений архитектуры (он называется Фонгаранда) находится один грандиозный прообраз православных монастырей и даже прообраз индивидуального здания – собора Василия Блаженного (РМ, 149). Строителей этого собора Андреев, безусловно, считал вестниками (РМ, 376). Этому собору посвящено одно из прекрасных стихотворений Андреева в цикле «Русские Боги», которое так и называется – «Василий Блаженный». И в этом стихотворении Андреев говорит о «слухе гения» зодчих этого собора. Все это дает нам основания не принимать буквально слова Андреева о том, что между Рублевым и Ломоносовым в Российской метакультуре не было вестников, одаренных художественной гениальностью.

XIX и первая половина XX века стали временем удивительного расцвета русской словесности. Интересно отметить, что по мере исчерпания идей в русской архитектуре, начиналось становление русской литературы. Ломоносов, Державин, Карамзин были первыми вестниками в русской словесности Нового времени. Примечательно, что неудача архитектурного проекта Витберга на Воробьевых горах, о котором с таким восхищением пишет Андреев, практически совпадает по времени с началом расцвета творчества Пушкина. В России первой в первой четверти XIX в. архитектура как бы передала эстафету вестнической преемственности литературе. И с рубежа XVIII-XIX вв. именно в художественном слове стала преимущественно выражаться русская духовная идея.

Заметим, что, согласно Андрееву, в 1819 г. произошел окончательный разрыв между Демиургом Российской метакультуры и Вторым демоном российской державности, инспирировавшим политическую систему династии Романовых. Архитектура же более других искусств связана с государством и государственной властью. Неспособность лидеров романовской России после 1819 г. воспринимать провиденциальные замыслы обрекала русскую архитектуру второй половины XIX и начала XIX в. на роль искусства, в котором вестническое творчество стало практически невозможным. Еще худшее положение с проявлениями вестничества сложилось в русской архитектуре после 1917 г.

Кроме искусства есть и другие пути творчества, которые соприкасаются с вестничеством. Наука и религиозная философия не относятся к сфере художественности и, казалось бы, в данном случае невозможно говорить о вестничестве ученых и философов. Однако и те, и другие в мифе Андреева могут быть вдохновляемы даймонами, что сближает их с вестниками.

Согласно Андрееву, даймоны есть у родомыслов и некоторых крупных ученых (РМ, 452). Но если дар родомысла выделяется Андреевым особо, то о метаисторическом и метакультурном значении науки Андреев практически ничего не говорит, замечая лишь, что «Провиденциальные силы, со своей стороны, вынуждены форсировать движение человечества по научно-техническому пути» (РМ, 452). При этом отрыв науки от этики и некоторые другие ее особенности оцниваются Андреевым крайне негативно. Он усматривает в этом проявление активности демонических сил.

В российской гуманитарной науке, судя по тексту Андреева, было несколько вестников. Это Ломоносов, Карамзин и Ключевский. Все они были историками (хотя и не только историками). История, таким образом, может быть понимаема как особая сфера духовного творчества, как область, в которой может творить вестник. В одном из высших духовных миров, согласно Андрееву, пребывает ныне летописец Нестор – первый русский историк. Заметим, что сам Андреев, который не был академическим историком, представил в «Розе Мира» оригинальную мифо-поэзию истории, названную им метаисторией.

Еще одной сферой духовного творчества, связанного со светлыми миссиями и участием даймонов в судьбе творца, является философия, главным образом религиозная. Упоминание о том, что Платон и Аристотель пребывают ныне в высших мирах Света, представляет собой, своего рода, метаисторическую легитимацию философии как пути духовного делания. Это, кстати, показывает духовидческую беспристрастность Андреева, который предпочитал философии – как пути духовного делания – художественное творчество. Так, например, считая В. Соловьева одним из самых удивительных духовидцев в истории человечества, Андреев почти ничего не говорит о его миссии именно как философа. Он ограничивается словами о том, что «философская деятельность Соловьева диктовалась намерением, которое он очень рано для себя определил: подвести под богословское учение православия базис современной положительной философии» (РМ, 414). Однако здесь заметно, что Андреев говорит не о миссии Соловьева, а об определении им этой миссии. Заметим, что Андреев именует Соловьева «великим духовидцем» (РМ, 414). Таким образом, духовидение становится таким же особым божественным даром, как святость, художественная одаренность, вестничество и т.д.

Андреев не считает, что любая творческая деятельность – художественная или научная – обязательно должны стремиться к вестничеству, или что они заведомо ниже вестничества. Талант и гений в искусстве могут быть свободны от долга вестничества. Требования, которые могут быть предъявлены к художественно-талантливому человеку, аналогичны обычным нравственным императивам. Может быть, единственной «специальной» обязанностью талантливого человека является осуществление своего дара, который он не имеет права «зарывать в землю», и не употреблять во зло (РМ, 373). Вестник в отличие от просто одаренного художественными способностями человека принимает на себя особую ответственность за исполнение миссии.

Кроме светлого вестничества есть и явление прямо ему противоположное – темное вестничество. Задачей темных вестников является замутнение и искажение духовных исканий человечества, создание ложных духовных ориентиров, стремление к которым приводит к срывам и катастрофам.

Светлый вестник не становится вестником темным, хотя он может исказить и даже предать свою миссию. Например, Андреев считает, что, создав «Орлеанскую девственницу», Вольтер грубо исказил свою светлую миссию (РМ, 374). Андреев отмечает, что на творчество такого гения и светлого вестника, каким был Леонардо, оказывал влияние темный даймон, и только к концу жизни его удалось нейтрализовать (РМ, 402-403).

Согласно Андрееву, существуют специально посланные в наш мир демоническими силами темные вестники, носители темных миссий. Одним из них Андреев называет Парни (РМ, 375). Андреев замечает, что чаще такие темные вестники встречаются не в искусстве, а в философии и науке. В Северо-Западной метакультуре темными вестниками были Ф. Бэкон, Конт, Штирнер, Ницше, Маркс. При этом Андреев прямо не называет их носителями темной миссии. В России темным вестником и носителем темной миссии Андреев считает Тимирязева (РМ, 375-376).

Темное вестничество может быть не связано с темной миссией. Так, например, темным вестником, согласно Андрееву, стал Скрябин, в творчестве которого импульс похоти переносился в космический план, и это было представлено этим композитором как идеал (РМ, 376). Нечто подобное Андреев говорит и о Тициане, которого демонические силы пытались сделать «профанатором и соблазнителем», однако некоторые его личные свойства помешали сделать это (РМ, 403).

Еще одной формой активности темных сил является обрывание светлых миссий вестников. Часто эти преступления совершаются специально подготовленными носителями темной миссии. Одним из них был Дантес (РМ, 388).

В картине мира Андреева присутствует понятие, родственное вестничеству – пророчество. Точнее было бы сказать, что Андреев создает новое смысловое поле для этого понятия. Он как бы расширяет его традиционное значение. Определение «пророчества» у Андреева осуществляется отчасти через его оппозицию введенному им же понятию «вестничества»: «Пророчество и вестничество – понятия близкие, но не совпадающие. Вестник действует только через искусство; пророк может осуществлять свою миссию и другими путями – через устное проповедничество, через религиозную философию, даже через образ всей своей жизни» (РМ, 369).

У Андреева встречается идея тройственного дара гения – вестника – пророка (РМ, 408) Т.е. дар вестничества в данном случае Андреев отличает от дара пророка не по уровню (пророчество как высшая стадия вестничества), а по внутреннему содержанию. Дары вестничества – возвещение высшей реальности через образы искусства, и пророчества в данном случае рассматриваются как не то чтобы равные, но как самобытные и не сводимые друг у другу.

Однако у Андреева мы встречаем и иное понимание взаимосвязи вестничества и пророчества. Андреев говорит «об идеальном образе пророка как о конечном долженствовании вестника» (РМ, 386). То есть вестничество может рассматриваться в системе Андреева как предварение пророчества, а пророчество становится высшей стадией вестничества. Требование духовного подвига, преображения всей жизни становится главным условием превращения вестника в пророка. Это превращение достигается именно через слияние художественного творчества вестника «с духовным деланием и подвигом жизни» (РМ, 392).

Андреев обрисовывает «идеальный образ пророка», того, «…у кого раскрыты, с помощью Провиденциальных сил, высшие способности духовного восприятия, чье зрение и слух проницают сквозь весь Шаданакар сверху донизу и кто возвещает о виденном и узнанном не только произведениями искусства, но и всей своей жизнью, превращающейся в житие» (РМ, 380). Пророк – это тот, кто знаменует «некие духовные реальности не словами, а всем обликом своей личности» (РМ, 414). Андреев отмечает, что в России этот идеал осознавали и к нему стремились Пушкин, Гоголь, Лермонтов, Достоевский, Л. Толстой, Вл. Соловьев, Блок (РМ, 380-432). К этому идеалу стремился и Даниил Андреев.

Отметим, что если сначала у Андреева в тексте «Розы Мира» устное проповедничество, религиозная философия и особенный образ жизни выступали как равные пути осуществления пророческой миссии, то затем он целиком сосредотачивается только на идее особого облика и жизненного делания как важнейших качествах, присущих тому, кто является пророком. И устное проповедничество, и религиозная философия, и вестническое художественное творчество – любой из этих путей соединен в пророке с особыми личными качествами, с духовным жизненным подвигом, даже с личным внешним обликом.

В интерпретации и переосмыслении слова «вестник» Андреев был явно более свободен, чем в случае со словом «пророк», которое связано с давно устоявшейся традицией авраамистических и, отчасти, иранских религий. И здесь обнаруживается столкновение того смысла, который Андреев вкладывает в слово «пророк», когда связывает его с вестничеством, и традиционным религиозно-культурным отношением к этому термину. При этом сам Андреев не мог не испытывать влияния конфессиональной и культурной традиции использования слова «пророк». В «Розе Мира» имена только трех религиозных деятелей авраамических религий сопровождаются таким эпитетом. Это древнееврейские пророки Иезекииль, Даниил и создатель ислама пророк Мухаммад. Ни Будду, ни Махавиру «пророками» Андреев не называет.

Действительно, использование традиционного для авраамистических религий термина – «пророк» – в глобальном религиозном контексте представляется некорректным. В этом можно увидеть перенос семитических реалий на иные религиозные традиции. И выглядит это если не гротескно, то, по крайней мере, бессодержательно. Особенно это касается индо-буддийской духовности. Огромное число религиозных деятелей Индии имело самые разные наименования, значение которых могли существенно варьироваться (гуру, риши, муни). Именование их пророками как в авраамистическом смысле кажется столь же неуместным, как приложение к Моисею или Мухаммаду эпитетов «ачарья», «свами» или «саньяси».

Андреев использует в «Розе Мира» слово «пророк» сразу в двух смыслах. Определение первого смысла оригинально и принадлежит самому Андрееву. Второй смысл имеет традиционную религиозно-культурную направленность. Он обнаруживается тогда, когда Андреев говорит о тех личностях прошлого, которые в традиционных авраамистических конфессиях обладают пророческим статусом. Но сам Андреев не разделяет строго эти смыслы. И здесь обнаруживается противоречие в использовании Андреевым этого термина. Ведь в мэйнстримных иудаизме, христианстве и исламе эпоха пророчества считается давно завершившейся, она уже не может быть возобновлена – до конца времен. Например, в истории христианства были отцы церкви и святые, но никто из них не объявлялся церковью пророком и сам не претендовал на это качество. В пределах христианского религиозного пространства именование кого-либо из живших после Иисуса пророком закономерно могло рассматриваться как претензия на дополнение или исправление Благой Вести и как вызов церковному христианству. Чистоту пророческого учения в авраамистических религиях хранит и оберегает (или консервирует) община верующих – кагал, церковь, умма. Во всяком случае, таковой хранительницей божественного откровения она представляется ее членам. Опыт же древних пророков всегда был глубоко индивидуальным, не нуждавшимся в санкции организованной конфессиональной системы, он не подчинялся ни «общественному мнению», ни иерократической верхушке. И когда Андреев говорит об идеальном образе пророка в современном историческом контексте, он как бы бросает вызов застывшим конфессиональным системам, боящимся любого профетического движения внутри себя.

Андреев не назвал «пророком» ни одного из русских поэтов и писателей, стремившихся к этому идеальному образу. Не назван им пророком и ни один из великих религиозных деятелей мировой истории, живших после Иисуса – кроме Мухаммада (РМ, 248). Ни те, кто придерживался какой-либо конфессиональной традиции, ни те, кто пытался ее реформировать.

Отношение Андреева к Мухаммаду имеет особое значение для нашей темы. В именовании Андреевым Мухаммада пророком можно увидеть как следование Андреева культурно-религиозной и историографической традиции, так и его собственное отношение к Мухаммаду именно как к пророку – в собственно андреевском смысле этого слова (хотя Андреев и не уточняет, какие именно стороны жизни и облика Мухаммада выражали собой высшую правду). Андреев называет Мухаммада гениальным поэтом и вестником. Для Андреева «…не подлежат сомнению ни религиозная гениальность Мухаммеда, ни его искренность, ни его вдохновленность высокими идеалами, ни та особая огненная убедительность его проповеди, которая заставляет признать в нем подлинного пророка, то есть вестника мира горнего» (РМ, 247). Показательно, что даже признавая религиозную гениальность Мухаммада и видя в нем пророка, Андреев считает, что ислам представляет собой «во многом по отношению к христианству регресс» (РМ, 132). И ответственность за это, согласно Андрееву, несет, как ни странно, именно поэтическая гениальность Мухаммада: «…поэтическая гениальность, в сочетании с некоторыми другими свойствами его натуры, увлекла его в сторону от неукоснительно прямого религиозного пути. Струя могучего поэтического воображения вторглась в русло его религиозного творчества, искажая и замутняя то откровение, которое было ему дано. Вместо реформы христианства Мухаммед позволил себя увлечь идеей создания новой, чистейшей религии. Он и создал религию, но так как откровения, достаточного для того, чтобы сказать воистину новое слово после Христа, у него не было, то созданная им религия оказалась не прогрессивной сравнительно с учением Христа, а регрессивной, хотя и не ложной, и не демонической» (РМ, 248). То есть, даже деятельность пророка, согласно Андрееву, не свободна от несовершенства и искажений. Тем более, если этот пророк пытается создать новую религию, превосходящую христианство.

Но как, в таком случае, Андреев согласует свою идею о возможности нового пророческого служения с тем, что самая яркая вспышка откровения уже произошла – это была земная жизнь Иисуса? Ведь все, что может сказать человек, должно уступать тому, что явил Собой Иисус. Может ли иметь значение какая-либо весть после Него? И может ли быть создана после Него новая религия – не ложная и не демоническая?

Попробуем рассмотреть эти вопросы исходя из логики текстов Андреева.

Прежде всего, нужно сказать, что ни одна весть не может исчерпать всю полноту божественного Откровения. Отдельные вести, разного масштаба и спектра, создают единое пространство Откровения, первоисточником которого является Сам Бог. Каждая весть имеет особое, в каком-то смысле неповторимое значение. Бессмысленно «измерять» вести, сравнивать их значения. Вести разнятся не столько уровнями, сколько аспектами. И Откровение, которое принес Иисус, раскрывалось не только в Его земной жизни, но и во всей последующей истории христианского религиозно-культурного сообщества и, шире, всего человечества.

У Андреева отсутствует идея духовного прогресса в пределах нашего порядка бытия. Откровение развертывается в истории, но оно не развивается всегда поступательно, с нарастанием, оно может вспыхивать с необычайной силой, может временно прерываться в пределах какой-то одной традиции, может снижаться. Единственное, чего не происходит – это полное прекращение откровения. Можно сказать, что у Андреева есть идея прорывов духовности.

Из текста Андреева можно сделать вывод, что самое грубое искажение вести и откровения возникает не тогда, когда делается попытка сказать нечто новое, а когда возникают претензии на откровение, якобы превосходящее Весть Иисуса, или на единственно верную и наиболее полную его интерпретацию.

К первому может быть отнесено религиозное творчество основателей манихейства, сознание которых оказалось незакрытым от демонических инвольтаций (РМ, 128), и пророка Мухаммада. Из текста «Розы Мира» следует, что в период, наступивший после земной жизни Иисуса, любые попытки создать новую мировую религию в пределах авраамической религиозной традиции или хотя бы осуществить радикальное религиозное обновление, явно или завуалировано претендующее на пророчество, сопровождались демоническими искажениями.

Речь идет не только о нехристианских конфессиях или поздних реформах христианства. Христианская церковь, согласно Андрееву, с самого начала своего существования оказалась замутнена темными инспирациями. В картине мира Андреева одним из самых заметных исказителей своей светлой миссии был апостол Павел: «Вместо продолжения Христова дела, вместо укрепления и высветления церкви духом любви, и только одним этим духом, тринадцатый апостол развертывает громадную, широчайшую организационную деятельность, цементируя разрозненные общины строгими уставами, неукоснительным единоначалием и даже страхом, так как опасность быть выброшенным, в случае ослушания, из лона церкви порождала именно духовный страх» (РМ, 246). Не менее жестко оценивается Андреевым и последнее великое религиозное движение в христианской цивилизации – Реформация (РМ, 403).

При этом упорная приверженность конфессиональных сообществ духовному консерватизму совсем не означает, что полученное когда-то откровение сохранено ими в чистоте. А именно на это всегда претендовала и претендует до сих пор любая конфессиональная система. Взаимоотношение таких систем с вестничеством – это отдельная тема, о которой нам хотелось бы сказать несколько слов. В качестве примера можно обратить внимание на то, как Андреев оценивает русскую церковь. По его мнению, она с XVI-XVIII вв. постепенно утратила возможность духовного водительства русским обществом (РМ, 382). И Андреев пишет, что «…трансфизический смысл ее существования – в ином» (РМ, 382), хотя в чем именно, Андреев не уточняет. В «Розе Мира» дается такая оценка восточного христианства: «Православие, как учение и практика, сформировалось, в основном, еще в Византии, на давно минованных стадиях общего культурного сознания. Естественно, что оно не могло и впоследствии освободиться от некоторого архаического примитивизма, от известной узости и тесноты культурного и общественного мышления» (РМ, 382).

То, что сказано здесь о восточном христианстве вполне может быть приложено и к другим конфессиональным системам. По мнению Андреева, современная конфессиональная религиозность не связана с возвещением новых откровений. В стихотворении «Иерархия» мы встречаем такие строки:

Ждало бесплодно человечество,
Что с древних кафедр и амвонов
Из уст помазанного жречества
Прольется творческий глагол.
Все церкви мира – лишь хранители
Заветов старых и канонов;
От их померкнувшей обители
Творящий Логос отошел.

Андреев указывает на появление новой силы, которая выдвигается Демиургом Российской метакультуры для того, чтобы миссия этой метакультуры могла быть осуществлена: «Но по мере того, как церковь утрачивала значение духовной водительницы общества, выдвигалась новая инстанция, на которую перелагался этот долг и которая в лице своих крупнейших представителей этот долг отчетливо осознавала. Инстанция эта – вестничество» (РМ, 369).

Здесь нужно сделать два важных, на наш взгляд, уточнения.

Во-первых, само слово «инстанция», которое использует Андреев, кажется не вполне подходящим для той роли, которую в русской культуре XVIII – начале XX вв. играли вестники. Вестники не были объединены в России в формальную корпорацию, они могли не ощущать своей общности и т.д. Даже об осознанном участии тех, кого Андреев называет вестниками, в духовном водительстве обществом нужно говорить с большой осторожностью. С еще большей осторожностью следует относиться к проблеме восприятия обществом творчества этих вестников. Корректно было бы говорить о том, что только часть общества стремилась видеть в творцах культуры своих новых духовных вождей. Однако само стремление к обретению такого вождя может говорить не о духовной зрелости общества, а о прямо противоположном явлении.

Во-вторых, нужно отметить, что идея Андреева о том, что вестничество стало новой силой в процессе духовного водительства после того, как эта роль была утрачена церковью, нуждается в дополняющем уточнении. Вестничество в русской культуре появилось не в Новое время, оно существовало и в предшествующий период – тот, в котором церковь имела свое первенствующее значение. Очевидно, что вестничество не противостоит конфессиональности. На определенных этапах становления человечества оно может развиваться в рамках конфессиональной традиции – достаточно вспомнить имена, например, Джотто и Андрея Рублева. Но по мере того, как творческий дух оставлял старые конфессиональные системы, на первые позиции выдвигалось творчество вестников, творивших в условиях светской культуры. Некоторые из них могли совсем не говорить не только о церкви, но даже и о Боге. Но при этом творчество вестников, которые в своей земной жизни даже не пришли к твердой вере в Бога (как, например, Чехов), было религиозно в высшем смысле этого слова. Но такие вестники являются, скорее, исключением. Более того, в эпоху Нового времени нетрудно увидеть, что множество вестников продолжало ориентироваться на традиционные конфессиональные ценности. И здесь можно сделать вывод, что когда Андреев говорит о смене водительствующих сил, он имеет в виду, прежде всего, сферу идей, а не все художественное творчество. Но и здесь нужно сделать несколько оговорок. Несмотря на то, что от померкнувших обителей традиционных конфессий отошел творящий Логос, РПЦ, согласно Андрееву, еще в конце XIX в. продолжала оставаться институцией, в которой все же могла развиваться новая система идей, связанная с исполнением миссии Российской метакультуры. В качестве примера можно вспомнить слова Андреева о Вл. Соловьеве. Согласно Андрееву, Вл. Соловьев «должен был бы принять духовный сан», а «зерно» Розы Мира «могло бы возникнуть еще внутри православия, его изменяя и сближая со всеми духовными течениями правой руки» (РМ, 417). То есть восточно-христианская конфессия в России еще и в ХХ веке могла быть силой, осуществлявшей миссию Российской метакультуры. Однако Вл. Соловьев умер, а Флоренский и С. Булгаков, пытавшиеся развивать конфессионально ориентированную софиологию, оказались не вмещаемыми в официозный мейнстрим РПЦ.

Конфликт явления вестничества (как его понимает Андреев) и любых замкнутых интитуций, претендующих на монополию в сфере духа, представляется закономерным и неизбежным. Любая конфессиональная система основана на признании некоего священного текста, содержащего в себе всю полноту откровения. Интуиция Андреева о вестничестве исключает возможность существования такого текста, который был бы закрыт для критики, в том числе и научной, и считался бы «священным». Ведь вестник и даже пророк могут ошибаться и даже искажать свою весть.

Откровение в человечестве продолжается и будет продолжаться: «Дух дышит где хочет. Уверенность в том, что откровение в послеапостольские времена осеняло только отцов церкви и кристаллизовалось во вселенских соборах, остается в том типе сознания, который находит адекватные себе формы в старых христианских конфессиях, и только в нем. Сознание нового типа слышит голоса откровения и в гимнах Вед и Эхнатона, и в высоком духовном парении Упанишад, и в прозрениях Гаутамы Будды и Рамануджи, Валентина и Маймонида, и в гетевском «Фаусте», и в музыкальных драмах Вагнера, и во многих строфах великих поэтов – слышит его не менее явственно, чем в песнопениях Иоанна Дамаскина и в литургии Василия Великого. Более того, оно слышит его в собственной глубине и жаждет его воплощения в совершенных формах» (РМ, 549). Андреев говорит здесь не только о том, что Откровение проявлялось в разных традициях, но и том, что человек может творчески и активно воспринимать его, слышать его там, где адепты какого-нибудь «единственно верного» учения видят только ложную веру или ересь. А обращение к внутреннему личному духовному опыту делает человека свободным от внешне навязанных ему канонов и конфессиональных правил, открывает его личность той реальности, которая выше любых формализованных доктрин. Но такой подход к тайне откровения резко повышает ответственность человека, усиливает напряжение его духовной жизни, и даже делает эту жизнь опасной.

Идеи Андреева позволяют почувствовать, как и в чем откровение выражалось в прошлом. В чем же оно может быть обретено в будущем? Задавая этот вопрос, мы уже выходим из сферы изучения Мифа Андреева и как бы начинаем его творческое продолжение. Естественно, что таких вариантов этого продолжения может быть очень много.

Во второй половине ХХ века мы могли наблюдать уже не только кризис традиционного религиозно-конфессионального сознания, но и кризис искусства. В эпоху постмодерна была окончательно провозглашена смерть самой идеи художественного творца как совести общества и как духовного авторитета. Для тех творцов, кто смутно или вполне отчетливо ощущает в себе вестнический дар, кто воспринимает свою жизнь как духовное служение в искусстве, социальная глухота и невостребованность социумом вестнического искусства может являться причиной глубокой личной трагедии.

Но у этого процесса есть и обратная сторона. И даже несколько обратных сторон.

Художник не является святым, он не избавлен от гордыни. И роль духовного вождя – примеряемая на себя или навязываемая толпой – лишь усиливает гордыню и искажает духовное становление как самого художника, так и тех, для кого он призван в этот мир. Избавление вестников от соблазна принять на себя роль духовного лидера может способствовать углублению их духовного поиска, осуществляемого в сфере художественного творчества.

В ХХ веке изменились и массы. Их победоносное «восстание», с одной стороны, как бы снижает общий уровень культуры – из-за того, что прежние культурные элиты утрачивают в новом обществе свой былой статус. Но с другой стороны, происходит и некоторое повышение этого общего уровня – за счет приобщения части этих масс к сокровищам культуры.

В сегодняшнем мире особое значение имеет творческое освоение того, что уже создано. Для того, чтобы диалог культур и диалог внутри культуры принес плоды (хотя и сами эти диалоги, и их масштабы представляют собой совершенно новые и необычайно ценное явление в истории человечества), необходимо творческое восприятие явлений вестничества иных эпох и иных цивилизаций. Человек и на Западе, и на Востоке может услышать новую, переворачивающую его жизнь весть в произведениях, созданных в далеком прошлом, но только сейчас ставших доступными ему. Нечто подобное происходит с творчеством самого Андреева, книги которого были созданы в жестокой середине ХХ века.

Еще одной областью, в которой может происходить одухотворение масс, является гражданское общество. Принятие ценностей политической свободы и социальной ответственности не предполагает какой-то чрезвычайной одаренности человека массы. И следование по пути развития открытого общества в сочетании с отказом от насилия над природой и с ограничением культа потребления может быть оптимальным духовным творчеством в социальной сфере для миллиардов обычных людей, со всеми их недостатками и несовершенствами.

В этом новом мире изменяются и роль и значение вестников. Вестничество перестает быть обращено к недифференцированным человеческим массам. Это может быть связано как с социальной зрелостью общества, которым уже не нужно «водительствовать», так и с качественным нарастанием объема информации и преобладанием визуально-мобильной формы ее подачи. Вестничество становится все менее универсальным и все более избирательным, фрагментарным. «Целевые аудитории», для которых творят вестники, сужаются. В современном мире возникает нечто вроде духовных сот, в которых, возможно, постепенно вызревает новая планетарная (мета)культура.

Но здесь есть еще одна проблема. Говорить в современном мире о Горнем в формах старого искусства больше невозможно. Может быть, сегодня человеческое сообщество стоит на пороге очередного духовного кризиса, связанного со сменой провиденциальных доминант. Как когда-то вестническое искусство пришло на смену конфессиональному пути в деле духовного водительства человеческого общества (РМ, 368-369), так сейчас, может быть, завершается вестническая эпоха. И на смену ей приходит новая провиденциальная интенция духовного поиска и делания. Носителями этой интенции становятся люди, имевшие непосредственный «дневной» трансперсональный духовидческий опыт.

Духовидение у Андреева – это особенное состояние, лишь отчасти пересекающееся с вестничесвом и пророчеством. Духовидение не тождественно вестничеству и пророчеству. Можно было бы с некоторой долей условности сказать, что не каждый вестник или пророк – духовидец, и не каждый духовидец – вестник или пророк.

Исходя из логики Андреева мы могли бы заключить, что духовидение станет новой «инстанцией» в деле водительства обществом. Но тут возникают новые затруднения. Создавая панораму конфессионально-политического тотального господства Розы Мира, Андреев как бы забывает о духовидческом аспекте новой эпохи. Система властной иерархии Розы Мира – как она описана у Андреева – просто не нуждается в широком трансперсональном опыте. В свою очередь, трудно понять, как может такой опыт быть жестко формализован в единой идеологической системе. При широком распространении трансперсонального опыта появление новой светлой религии, оформленной в конфессиональную систему, делается просто ненужным. Соответственно, теряет смысл и создание новой социальности через какую-то новую религию (не говоря уж о старых). Кроме того, поскольку существуют темные вестники, в будущем, если следовать логике текста Андреева, могут появиться и темные духовидцы, темные посредники между нашим и иными мирами. И здесь на первое место выступает проблема этики, рассмотрение которой уже выходит за рамки нашего исследования.

***

Нарастание значения духовидческого опыта, переживаемого все более широким кругом лиц, не означает, что вестничество полностью исчерпало свое провиденциальное значение. Здесь можно было бы провести аналогию с тем, что Андреев говорит об утрате церковью роли духовного водителя общества. Этот драматический процесс не означал, что в церкви исчезли праведники и святые, или что церковный культ изжил себя. Точно так же, перестав быть «духовной инстанцией», вестничество не теряет своей внесоциальной духовной и мистической значимости. Вестники не перестали существовать. Они продолжают творить. И пусть они больше не будут иметь уже того социального признания и получать тот социальный отклик, который был в культурно иерархизированную эпоху Достоевского и Чайковского. Их задача сегодня в другом – в поддержании непрерывной связи через искусство между нашим миром и высшей реальностью.

Но если вестническое искусство уже не может быть основным каналом, соединяющим социум с запредельным миром, что же может заменить его? Наступает ли какая-то новая эпоха, и в чем заметны ее симптомы? И когда они появились впервые?

Вряд ли здесь можно определить какой-то четкий временной рубеж. Но примечательно, что Ницше заявил о смерти Бога примерно тогда же, когда великий русский духовидец Вл. Соловьев (именно великим, даже величайшим духовидцем называет Соловьева Андреев, когда пытается дать определение его духовного статуса в русской культуре) ощутил наступление духовной новой эпохи – эпохи Софии. О новом ее качестве мечтал и Д. Андреев. Он горячо надеялся, что количество тех, кому открываются панорамы инобытия, будет увеличиваться. Это чувство с особой силой выражено в великой андреевской поэме о войне «Ленинградский апокалипсис», в которой мы встречаем такие строки:

Немного тех, кто явь военную
Вот так воспринял, видел, понял;
Как в тучах ржут Петровы кони,
Не слышал, может быть, никто;

Но сладко новую вселенную
Прозреть у фронтового края,
И если был один вчера я, –
Теперь нас десять, завтра – сто».

В творчестве Андреева происходит как бы перетекание вестничества в духовидческое озарение, о котором он пытается все же сказать через формы искусства. И здесь можно увидеть драматический разрыв между сутью переживания и формой его передачи. Духовидческий опыт не имеет знакового ограничения, а вестничество обречено на использование художественного кода. В результате Андреев сообщает читателю о своих переживаниях, но массовый читатель не приобщается к ним, т.с., напрямую. Этот читатель остается неспособен пережить духовидческий опыт Андреева своим «дневным» сознанием. При этом Андреев твердо верит в то, что пережитое им может быть когда-то пережито и другими. Именно это межличностное (трансперсональное или транссубъектное) сопереживание его опыта может сделать миф Андреева социально востребованным и значимым, дать этому мифу новую духовную силу и, тем самым, сделать этот миф активным участником формирования новой межкультурной и надрелигиозной традиции.

2007 год