Мировая антигуманистическая контрреволюция постоянно рождает все новых борцов за "сермяжную правду". "Правда" эта все больше напоминает передовицы одноименной газеты второй половины тридцатых годов прошлого века. Тогда у "правды" такого рода были в моде не изделия из сермяги, а тужурки и френчи. Сегодня эта "правда" предпочитает камуфляж и шлемы с радиосвязью и приборами ночного видения - брезент, эластичные ткани, пластик и металл.

Чем "сермяжная правда" отличается от правды настоящей?

Она является особым родом идолопоклонничества - а правда не терпит идолов, не являющихся вечной абсолютной ценностью. Его можно было бы назвать демолатрией, но это будет неточно. Слово "народ" достаточно многозначно - сермяжность же предполагает некую "простоту". Объектом культа в данном случае является не народ как таковой, а так называемый "простой народ". Так что более точное название для этого явления - "охлолатрия".

Исповедание некоего поклонения далеко не всегда, впрочем, бывает искренним. Как показывает историческая практика, радетели сермяжной правды используют свое псевдопоклонение "простому народу" в качестве идеологического оружия против "антинародных" оппонентов.

Поскольку "простой народ" в силу своей простоты - а главное, в силу своей понятийной фиктивности, симулятивности, несуществования - не способен сам внятно артикулировать свою программу, выстроить развернутую мировоззренческую позицию и четко обозначить свою систему ценностей - за него это сделает идеолог "сермяжной правды", свои речевые органы выдавая за язык "корчащейся безъязыкой улицы". В результате успеха своей пропаганды, такие идеологи становятся "слугами народа", новой аристократией посреди моря плебса, дегуманизирующими подвластных им людей, уничтожая их во имя нового культа - культа "народа" и "простого человека". “Я люблю простых людей. Но простых.” - говорил шварцевский Дракон.

Если Васисуалий Лоханкин становится провластным имперским идеологом, "новым аристократом сермяжного духа", то одной из основных его целей будет диффамация всех тех, кто может быть сочтен интеллектуальной и духовной аристократией, но имеет иную правду, сотканную из других материй.

Лоханкин был пассивен - это сермяжный Обломов. Но в русскоязычной литературе есть классический пример сермяжного активизма - это профессор Выбегалло братьев Стругацких. Именем "простого человека" он создает злокачественную пародию на человека, человека чистого потребления - настоящих же ученых Выбегалло обвиняет в снобизме и антинародности.

“–...Конечно, товарищу Хунте, как бывшему иностранцу и работнику церкви, позволительно временами заблуждаться, но вы-то, товарищ Ойра-Ойра, и вы, Фёдор Симеонович, вы же простые русские люди!
– П-прекратите д-демагогию! – взорвался наконец и Фёдор Симеонович. – К-как вам не с-совестно нести такую чушь? К-какой я вам п-простой человек? И что это за словечко такое – п-простой? Это д-дубли у нас простые!..”

Такие сермягопоклонники присутствуют в немалом количестве и в западном интеллектуальном пространстве. Но между ними и российскими аналогами имеется одна существенная разница.

К примеру, американские аристократы-сермяжники будут обличать конкурентов на культурном поле в интеллектуальном снобизме, антиамериканизме, низкопоклонстве перед Европой. Если сермяжник по совместительству является религиозным фундаменталистом, он будет воевать с засильем европейских сексуальных и иных извращений, чуждых простому американскому народу. Но вот чего он делать не будет точно - это кричать о засилии пошлости в массовой культуре. На то она и массовая - что для "простых людей". Ток-шоу, конкурсы, викторины, сериалы, комиксы, палп-фикшн, бесконечные "селебритиз". А если что в ней и плохо - так это растлевающее влияние космополитической богемы, но никак не она сама. Поскольку любить "цветущие сложности" - даже Хемингуэя, уж не говоря о Джойсе - это низкопоклонство перед Востоком. То есть перед Европой. Отрывающаяся от "народа" интеллигенция, как проезжался еще один аристократ духа по адресу конкурентов, это не мозг нации, а ее - как он сермяжно выразился - говно.

А вот как раз поклонники рафинированной европейской культуры по обе стороны океана склонны говорить о примитивизме и пошлости искусства для "простого народа", которое огрубляет вкус и разлагает мораль - даже если пытается быть насквозь моралистичным. В реальности культуры встречаются как пошлая порнография, так и пошлые проповеди.

Российские же сермяжники оказываются в весьма щекотливом противоречивом положении. Тот самый "простой народ", поклонение которому они проповедуют, весьма охоч до заокеанских сериалов и полнометражек, до скандальных ток-шоу и тупых викторин. К иноземным прелестям добавляется и собственный масскультурный продукт - бесконечные бандитские сериалы, убогая поп-музыка и "блатняк".

Однако в российских условиях сермяжник, как правило, находится на идеологической службе у империи - и по службе должен вести войну против "влияния Запада". Он должен обличать как западную масс-культуру, так и "антинародный" заумный "рафинад". И, надо признать, это непростая задача для такого сермяжника, который не желает вставать на откровенно нацистские позиции и открыто продекларировать, что западная культура порочна в самой своей основе и подлежит уничтожению. Он должен порицать Луизу Чикконе и Шакиру, но умалчивать о Маше Распутиной. Ругать рэп, но не замечать "Радио "Шансон".

Такой сермяжник, как правило, мнит себя народным воспитателем, под мудрым водительством которого "простые люди" отвергнут все то, что не нужно властям и аристократу духа на службе "их наитайнейшеств", и примут все то, что сочтено этими авторитетами душеполезным. Никакого иного критерия нет. Отношение к мощи "своих" - единственный настоящий критерий приемлемости для народа "культурного продукта".

Рассмотрим в свете всего вышесказанного культурный фон украинской революции и украинско-российского конфликта.

Киевский Майдан был непрерывным фестивалем, полным творчества самых разнообразных видов. Он стал культурным - именно культурным, а не только политическим - явлением планетарного масштаба.

Сепаратистское движение на востоке Украины не смогло создать ничего, кроме убогой боевой фантастики и фэнтези - причем не на улице, а дома. Улица же была отдана шансону и попсе во всем их великолепии. Причем отнюдь не собственного сепаратистского сочинения - как правило, через репродуктор на грузовике. Вполне в духе "Чапаева и Пустоты" можно ожидать коронного номера - выхода на сцену женщины, умеющей ягодицами вытаскивать из досок забитые в них гвозди.

И вот когда сермяжники-имперцы сталкиваются с отрицательной оценкой антимайдановского мятежа, они, как прекрасно выразился сермяжник Холмогоров, "включают Гитлера". То есть начинают хвататься за пистолет, когда слышат слово "культура". "Им было можно делать революцию, а нам нельзя? Рылом, говорите, не вышли? Вы ненавидите народ, проклятые элитисты!" - такова ныне речь тех, кто на досуге предается чтению поэтов Золотого века и физиологически морщится от интонаций блатной "музыки". ""Мы гимназиев не кончали! - заявил Митрич. Это была сущая правда: Митрич окончил Пажеский корпус”.

Так почему же, собственно, “одним в Киеве можно, а другим в Донбассе нельзя”?

Можно. Всем все можно. Поскольку модальный глагол “мочь” имеет разные значения и оттенки. “Можно ли прыгать с небоскреба? - Можно, но только один раз”. Но и реагировать на различные проявления свободы выбора можно по-разному.

Революции бывают разные. И эволюция может идти в разные стороны. И трансформации все не похожи одна на другую. И если мне нравится превращение обезьяны в человека, то это не значит, что в нагрузку мне можно навязать обратный процесс. “Не все йогурты одинаково полезны”.

Даже если забыть о том, что в Донбассе проживает самый разный народ, и о том, что глашатаи его воли пытаются легитимировать свою власть так называемыми “референдумами”, проведенными с такими вопиющими нарушениями всех международно признанных правил проведения подобных голосований, что говорить о “воле народа” по их итогам не приходится - следует помнить о том, что на людей воздействуют самые различные силы. Люди могут делать выбор, ориентируясь на ценности любви и свободы - но могут в момент совершения выбора мотивироваться собственными конформизмом, агрессией, ксенофобией, шовинизмом и прочим негативом. Под действием одних импульсов люди принимают “Билль о правах”, под действием других - уничтожают коренное население на территории своего проживания. И это - представители одного и того же “народа”. Одни представители “народа” приводят вполне демократическим путем к власти Гитлера, другие представители этого же “народа” практически в то же самое время принимают самые прогрессивные в мире законы в области охраны прав животных.

Поэтому одни проявления человеческой активности мы вполне вправе определять как прогрессивные, другие - как регрессивные. Одни цели и средства - как достойные, другие - как недостойные. Одни явления социальной жизни - как проявления в человеке обезьяньего начала, другие - как проявления начала ангелического. И на основе наших - вполне возможно, что в большой степени ошибочных - оценок самых различных параметров явления мы делаем вывод о его векторной направленности.

У каждого человека в любой момент принятия решения есть возможность выбрать свое место в реальности и путь к ней. Стать обезьяной или богочеловеком, ангелом или демоном, тем самым пресловутым “быдлом” или “аристократом духа”. Быдлом может оказаться вузовский профессор, а аристократом духа - неграмотный крестьянин. Не надо сравнивать теплое с мягким.

И презрение к “народу” здесь ни при чем. Тем более, что аристократы сермяжного духа всегда определяют это закавыченное мною понятие так, как выгодно им самим.