Тема родомыслов в творчестве Даниила Андреева - крайне спорная. Может быть, одна из самых спорных. С одной стороны, он уверенно сообщает о том, что такой тип светлой миссии существует. С другой стороны, миссия родомысла обнаруживается в истории гораздо реже, чем миссия праведника или вестника.

В моем понимании противоречие обнаруживается в том, что носитель особой светлой миссии в процессе ее осуществления осуществляет прямую институционально оформленную власть над другими людьми, то есть неизбежно прибегает к системному насилию. Является ли такое насилие неизбежным вынужденным условием осуществления родомыслом своей миссии? И какое место это насилие занимает в общем процессе осуществления миссии родомысла?

Сама по себе идея использования силы для защиты других существ от агрессии не является лично для меня неприемлемой. Более того, такое насилие может быть нравственно необходимо, хотя при этом оно не перестает быть злом и грехом. И если говорить о осуществлении родомыслом своей миссии, то базовая сложность для него обнаруживается в том, как ему в этих условиях минимизировать насилие?

***
Интересно обратить внимание и на метаисторическую конкретику мифа Даниила Андреева. Для начала - конкретику Северо-восточной (восточно-славянской) христианской метакультуры, которую Андреев именует “Российской”.

Исключим пока из рассмотрения те случаи, в которых родомысл одновременно является орудием какого-либо российского уицраора. Таких случаев не мало в истории. Андреев называет имена родомыслов русской истории эпохи великодержавия - Александра Невского, Дмитрия Донского, Ивана III, Ивана IV, Минина, Пожарского, Петра I. Среди родомыслов назван патриарх Гермоген, но он не был ни властвующим правителем, ни проводником воли уицраора в период осуществления своей миссии в 1611 г. В большинстве случаев миссии родомыслов эпохи российского великодержавия оказались искажены глубоко (Иван III, Петр I) или даже катастрофически (Иван IV). Ситуация с Дмитрием Донским, если опираться на текст “Розы мира”, остается непонятна, поскольку Андреев говорит о том, что он был родомыслом в течение “некоторого периода своей жизни”, но какого именно - не уточняет. В случае с Мининым и Пожарским их миссии родомыслов были чрезвычайно краткими по времени (сентябрь 1611 - ноябрь 1612 гг.). После того, как в освобожденной Москве в конце 1612 г. началась подготовка к созыву Земского собора, Пожарский и Минин явно отступают на второй план - осуществление их миссии в истории завершилось.

Остаются те немногочисленные военно-политические деятели начального периода Древней Руси, которые не были связаны с уицраором, а одновременно инспирировались эгрегорами (династически-родовым эгрегором Рюриковичей и эгрегорами тех городов-государств, в которых они княжили). Это Олег Вещий, Владимир Святой, Ярослав Мудрый, Владимир Мономах. Всех этих лидеров Андреев оценивает весьма высоко. Более того, он говорит о том, что они сошли в затомис “Небесной Руси” в тот период, когда метакультура только начала формироваться. Примечательно, что родомыслы-Рюриковичи тесно связаны друг с другом и прямыми и близкими родовыми узами по отцовской линии (родовой кармой): Владимир является отцом Ярослава, Ярослав - дедом Владимира Мономаха (Владимир родился менее чем за год до кончины своего деда).

Замечу, что родомыслы периода “Киевской Руси” с точки зрения Даниила Андреева действовали в период такого состояния государственности, которое он в своей типологии обозначил как “жидкое”.

Фрагмент из II части стихотворения Даниила Андреева “Родомыслы”:

...
«Красное Солнышко».
Разве другое
Знаем мы прозвище в пестром былом
Чье-нибудь - столь же простое, живое,
Теплое,
точно касанье крылом?

Если б не знать ничего о деяньях
Князя Владимира,
только смысл
Прозвища в простонародных сказаньях -
Мы б догадались:
вот родомысл.

Если б о Невском герое суровом
Русь не хранила ни дат, ни числ,
Лишь
о рыданьи народа над гробом -
Было бы ясно:
вот родомысл!

Давайте проведем эксперимент и заменим имя Невского на имя Сталина или северокорейского Кима:

Если б о Лидере нашем суровом
Чосон не хранила ни дат, ни числ
Лишь
о рыданье народа над гробом -
Было бы ясно:
вот родомысл!

Исторический аспект аргументации Андреева так же слаб. Так, князь Владимир Святославич нигде в летописях не имеет прозвища “Красное солнышко”. Получивший распространение образ “киевского князя Владимира Красное солнышко” - это поздний фольклор, не имеющий к историческому князю Владимиру прямого отношения. Это собирательный былинный образ, причем образ далеко не идеальный - достаточно вспомнить поведение былинного князя по отношению к богатырям. Вообще все прозвища русских князей, знакомые нам по учебникам школьной истории (Святой, Мудрый, Долгорукий и пр.), являются результатом поздних трудов московских книжников XV века.

Андреев вообще некритически относился к историческому материалу. Я уже писал об этом, когда высказывался на тему благословения Дмитрия Донского Сергием Радонежским (Дмитрий пошел на Вожскую и Куликовскую битву будучи отлученным от церкви митрополитом Киприаном). Такое же отсутствие критического отношения обнаруживается у Андреева, когда он дает оценку Александру Невскому, когда говорит о рыданиях у его гроба. И продолжает эту идею уже в прозаическом тексте “Розы мира”:

Даниил Андреев
Недаром его смерть отозвалась волнами скорби по всей стране

Если мы обратимся к источникам, то в летописных статьях того года, под которым отмечена смерть Александра в Новгородской 1-ой летописи (старшего и младшего изводов) и в Рогожском летописце ничего о скорби “народа” не говорится. Андреев в данном случае принимает как неоспоримое свидетельство данные жития Александра Невского. Но Житие - это всегда специфический памятник, создававшийся по определенному канону. Кроме того, в случае с Житием Александра нужно учитывать и имевшийся политический заказ. Даже если предположить, что митрополит и часть жителей Владимира скорбели о смерти князя, то отсюда никак не следует, будто эта скорбь была повсеместной. Для значительной части новгородцев Александр был явно проблемным во многих отношениях князем. Еще долго после его смерти новгородцы поминали введенные им дополнительные тяготы и пытались их отменить в договорах с его преемниками на владимирском столе. В дошедших до нас новгородских договорных грамотах с Ярославом Ярославичем Тверским содержатся упоминаемые новгородцами притеснения со стороны Александра (№1 и №2 стр. 9, стр. 11 изд. “Грамоты Великого Новгорода и Пскова” / ред. С.Н. Валка. М.-Л., 1949.).

Особое место в метаисторической сфере андреевского мифа занимает образ родомысла-пророка. Таковым в тексте “Розы мира” назван только Эхнатон, стремившийся утвердить в Египте идею Единобожия. Но мы можем попытаться экстраполировать идею Даниила Андреева на другие исторические фигуры. Мне представляется, что таковым может быть назван пророк Мухаммад, который, замечу, как и Эхнатон, пророчествовал о Едином Боге. Возможно, что первоначально у Мухаммада была только миссия пророка. А исполнение им миссии родомысла началось с 622 г. Именно этим объясняется то, что он встает на путь вооруженной борьбы и фактически единолично формирует социально-политический уклад Мусульманской метакультуры в 622-632 гг.

В цитируемом выше стихотворении “Родомыслы” есть еще одна странная деталь. Приведу еще один фрагмент из него:

...
Дар родомысла страшен и светел:
Горе тому,
кто принял его,
Не обратив свою самость
в пепел
И в ратоборца -
все существо.

Радость любви и дома - закрыта.
Радость покоя - запрещена.
Все, чем Народная Афродита
Манит и греет -
грех. Вина.

Разум - без сна на башне дозорной.
В сторону шаг -
срыв и позор.
Лишь на одно устремлен
упорный,
Нечеловечески-зоркий взор.

Мне кажется странным, что из всех возможных искусов в этом стихотворении Даниила Андреев выделяет именно тот, который связан с кароссой. Ведь главной проблемой родомыслов при осуществлении их миссии - согласно текстам самого Андреева - оказывается вовсе не соблазны плоти, а соблазны власти. Конечно, можно сказать, что это лишь стихотворение, в котором автор не мог выделить все те аспекты, которые имеют в данном случае значение. Все он выделить действительно не мог, но в итоге выделил всё же второстепенный, а не главенствующий.

...
Лишь на одно устремлен
упорный,
Нечеловечески-зоркий взор.

Этот “упорный нечеловечески-зоркий взор”, который “устремлён лишь на одно” - весьма любопытная деталь. Давайте посмотрим, в каких фрагментах “Розы мира” говорится в сходных выражениях о государственных деятелях и инспирирующих их иномерных существах.

...
Остальные же носители государственной власти от Бирона до Николая II повторили в историческом плане слепую ограниченность того, кто завороженным взором вперился в темноэфирных гигантов Западной Европы, только их учитывая и только в этой зоне усматривая смысл своего желаемого торжества.
Идейная нищета принуждала хвататься за предания исторического прошлого, хоть этим пытаясь возместить собственное творческое бесплодие. Таково упрямое цепляние российской государственности за идею своей преемственности от Византийской империи - жалкий рудимент религиозной концепции Третьего Рима. Образы двуглавого орла на цитадели Стамбула и креста на Айя-Софии приковывали к себе ее взор с гипнотической силой из века в век. Кругом возникали и рушились державы, мир сотрясали великие революции, на горизонте возникали вновь открытые материки, рождались идеологические системы, грозившие не оставить от старых мифологем камня на камне; предшествуемые пророчествами и социальными бурями, приближались палачи не только монархии, не только православия… А навязчивая идея Царьграда и “проливов” маячила перед взором последнего царя с такой же неподвижностью, как перед взором Потемкина. Сказывалась все та же врожденная неспособность мыслить в мировом масштабе и расти вровень с раздвиганием исторических арен.

...
Аршинными, как всегда, шагами, выгнув грудь колесом и глядя вперед стеклянным, трепет наводящим взором, прошествовал он со свитою в скромный храм.

- это описание Николая I

...
Когда взбешенный Николай направлял на подданного взор студенисто-светлых глаз с двумя черными дробинками зрачков, несчастный леденел и окаменевал совершенно так же, как окаменевал боярин или холоп под ястребиным взором Грозного.

...
Колоссально расширившиеся, черные глаза смотрели в пространство немигающим взором.

- это о состоянии хохха у Сталина

...
И взор демона великодержавия вонзился в другое существо, более пригодное.

- это о попытке переноса инспирации Третьего Жругра с Хрущева на Жукова в 1957 г.

У меня создаётся впечатление, что Даниил Андреев как будто не видел проблемы в миссии родомысла, если эта миссия не была связана с воздействием уицраора. То есть Андреев не считал, что использование родомыслом институциональной политической власти само по себе является трудноразрешимой этической проблемой. И с этим связана та легкость, с которой он наделяет грядущую “этическую инстанцию” Розы мира неограниченной властью - сакрализованной, несменяемой и неразделяемой на независимые ветви.

Если исходить из логики текста “Розы мира”, то нужно признать, что Александр “Невский” (род. ок. 1220—1221 г.) не мог быть воплощён с миссией родомысла, предполагающей монгольское нашествие на северо-восточные земли (декабрь 1237 г.) и рождение Первого Жругра (как я полагаю, в марте 1238 г.). Получение Александром Ярославичем старшинства среди потомков князя Всеволода Юрьевича (а именно после получения старшинства и занятия владимирского стола князь мог себя проявить как родомысл) было прямо связано с гибелью на Сити Юрия Всеволодовича и двух Константиновичей (сыновей старшего потомка князя Всеволода - Василька и Всеволода) в марте 1238 г., а также со смертью в Каракоруме в 1246 г. его отца Ярослава Всеволодовича (который был там, по-видимому, отравлен). В 1247 г. умер Иван Всеволодович Стародубский. В 1249 г. умер последний Константинович - князь Владимир Угличский. В 1252 г. - умер князь Святослав Всеволодович - последний из дядьев Александра. В том случае, если бы старшие родственники Александра занимали владимирский стол по лествичному принципу, Александр мог стать владимирским князем не ранее 1252 г.

Со сходными трудностями мы сталкиваемся и при анализе миссии (определенной до земного рождения) князя Владимира Святославича. Он был только третьим сыном Святослава, а это означает, что его приход к власти в Киеве без междоусобицы и братоубийства мог произойти только после того, как там завершится правление двух его старших братьев (или хотя бы одного Ярополка, который убил Олега).

Ярослав Владимирович “Мудрый” был только третьим (или вторым) сыном Владимира. Соответственно и его приход к власти в Киеве был возможен только после его братьев

Таким образом, если принять положение Даниила Андреева о том, что Владимир, Ярослав и Александр воплощались в нашем слое с миссиями родомыслов, то из этого следует, что эти миссии не были предварительно (то есть до их воплощения) конкретизированы. Их конкретное содержание определялось уже в ходе их земной жизни. Либо принимаемая каждым из них миссия была несколько иной, но потом они адаптировались к новым задачам уже будучи воплощенными.

Захват власти в Киеве Владимиром и убийство им своего брата Ярополка нарушило “естественную” сменяемость власти в роду Рюриковичей. Ярополк и его сын и наследник Святополк (родившийся после смерти отца и усыновленный Владимиром) должны были править в Киеве гораздо дольше. Действия Владимира в отношении Ярополка и Ярослава в отношении Святополка являлись узурпацией власти, нарушением лествичного порядка наследования киевского стола.

***
Можно пофантазировать и представить себе такую ситуацию, при которой Владимир и Ярослав остаются исключительно новгородскими князьями (если Владимир действительно был посажен своим отцом в Новгороде). И обособляют Новгород от Киева. При этом Владимир принимает византийское христианство в качестве официального вероисповедания.

***
Замечу, что восторг Даниила Андреева по поводу принятия Владимиром именно восточного христианства выглядит странно по ряду причин.

Если говорить о исторических реалиях, то киевский князь в конце X века отнюдь не был самодержцем типа Петра I , который может в одиночку выбрать веру для всего государства. Во-первых, потому что государства тогда еще просто не существовало, а, во-вторых, потому что киевский князь был вынужден согласовывать свои действия с дружиной и городской общиной. Иными словами, выбор веры Киевом и княжеским окружением - это не единичный волевой акт одного князя Владимира, а широкая социальная акция.

Другая причина - метаисторическая. Согласно моему предположению, выбор именно восточного христианства был предопределен в том случае, если отдельная Восточно-славянская метакультура уже существовала как метаисторическая реальность. И это связано с возможностью использования языка той же группы в качестве сакрального. Принятие любой другой религии - католической версии христианства, ислама или иудаизма предполагало обязательное использование в качестве сакрального языка другой группы (латыни, арабского, еврейского). И это означало, что соответствующая общность становится частью другой метакультуры. То есть, если принять положение “Розы мира” о том, что основанный апостолом Андреем затомис уже существовал, то его земным проявлением в этнической среде восточных славян могла быть только та их общность, которая приняла именно восточное христианство.