C тех пор, как была написана книга «Небо о Земле»1, где впервые рассматривалась эта тема, прошло много лет. Появилось множество новых материалов, проясняющих те или иные фрагменты мировоззренческой картины, основанной на эзотерической Традиции. В первую очередь следует назвать фундаментальную работу Даниила Андреева «Роза Мира» с примыкающим корпусом стихотворных текстов.
Видимо, время серьезного анализа подобных работ еще не пришло, хотя творчеству Даниила Андреева посвящено уже множество публикаций. «Роза Мира» практически неисчерпаема, поэтому, выделяя для рассмотрения один из ее фрагментов, мы вовсе не стремимся умалить значение остальных.
Описывая структуру Шаданакара2, Андреев много внимания уделяет слою даймонов, существ, значительно опередивших человечество на пути эволюционного развития. Сообщество даймонов на протяжении всей жизни человечества оказывало и оказывает огромное влияние на формирование всей человеческой культуры. Подтверждение этого ключевого тезиса можно встретить и у ряда других авторов, работавших примерно в одно время с замечательным русским духовидцем. Схема Андреева отчасти объясняет возникновение необычных образов в сознании того или иного художника в широком смысле слова. Видимо, сюда следует отнести и огромное количество смысловых фрагментов, составивших саму эзотерическую традицию: сознание разных авторов во все времена улавливало либо отголоски существования иного слоя бытия, либо прямые инвольтации этого слоя.
Вкратце схема такова. Даймоны – сообщество, идущее в эволюцию на несколько шагов впереди человека. Можно сказать и иначе: даймоны – сообщество, избравшее более правильный путь развития и потому свободное от большинства ошибок, совершенных человечеством и тормозящих эволюционную историю homo sapiens.
На основании этой схемы можно предложить совершенно новый подход к проблеме контакта с «внеземными цивилизациями». Поскольку цивилизации (по Андрееву, не одна, а множество), с которыми человечество могло бы вступить в контакт, относятся, прежде всего, к земным (входящим в структуру Шаданакара, духовного планетарного космоса), то и следы их присутствия надлежит искать в первую очередь в человеческой культуре. Почему именно в культуре? Да потому, что задача построения общечеловеческой культуры есть важнейшая задача эволюционного строительства применительно к Земле.
Наиболее чутким «инструментом», способным уловить «сигналы» иного мира, является, конечно же, сознание человека. Однако далеко не всякое, а только то, которое обладает достаточной степенью открытости, чтобы, во-первых, вместить в себя идею иного, а во-вторых, имеющее навык постоянной активности в творческой области.
Не секрет, что сознание великого множества людей на протяжении большей части их жизни с эволюционной точки зрения «спит», т.е. не приобретает опыта, необходимого Творцу для дальнейшего эволюционного строительства в мироздании. Сознание творческого человека обладает более высоким потенциалом и потому более открыто тому виду контактов, который позволяет себе слой даймонов.
Едва ли стоит приписывать все великие произведения человеческой культуры влиянию даймонов. Но, безусловно, стоит обратить внимание в первую очередь на такие произведения, которые содержат элементы представлений, явно не свойственных времени жизни автора, включающих конкретные знания, полученные неизвестным науке путем, однако необходимые для более точной ориентации личности в пределах своей собственной жизни и в окружающем ее мире, т.е. необходимые для формирования адекватной мировоззренческой картины.
Мы приведем только один пример, предоставляя читателю отыскивать других авторов и другие произведения, удовлетворяющие сформулированному принципу.
В качестве примера предлагается рассмотреть некоторые фрагменты «Божественной комедии» Данте. Удивительно то, что автор не только не скрывал свой феноменальный способ творчества, но наоборот, описывал его со всей тщательностью. После нескольких фраз Сократа о его даймоне это, пожалуй, самое тщательное изложение контакта, известное практически всему миру.
С точки зрения эзотерической традиции, «Божественная комедия» анализировалась крайне мало.
Напомним, что Данте создавал свое уникальное произведение в период 1307–1321 гг. Исследователи и комментаторы полагают, что на его творчество оказали большое влияние взгляды Фомы Аквинского (1225–1274). Истоки взглядов этого выдающегося богослова также еще надлежит осмыслить, но мы сосредоточимся все же лишь на одном из фрагментов поэмы Данте, а именно на XXV песне «Чистилища», в которой некий местный дух Стаций объясняет автору круговорот жизни и смерти применительно к человеку. Для начала рассуждений приведем фрагмент текста целиком, чтобы затем ссылаться на те или иные строки. Если кому-то недосуг заглянуть в текст «Божественной комедии», то напомним, что автор, ведомый духом Вергилия кругами чистилища, заинтересовался переменчивым обликом теней, встречавшихся на их пути. Вергилий просит Стация объяснить этот наблюдаемый эффект. Однако Стаций начинает издалека…
Чистилище. Песнь XXV
1Час понуждал быстрей идти по всклону,
Был сдан Тельцу, а ночью – Скорпиону;
4И словно тот, кто не глядит вокруг,
Но направляет к цели шаг упорный,
Когда ему помедлить недосуг,
7Мы, друг за другом, шли тесниной горной,
Где ступеней стесненная гряда
Была как раз для одного просторной.
10Как юный аист крылья иногда
Поднимет к взлету и опустит снова,
Не смея оторваться от гнезда,
13Так и во мне, уже вспылать готова,
Тотчас же угасала речь моя,
И мой вопрос не претворялся в слово.
16Отец мой, видя, как колеблюсь я,
Сказал мне на ходу: «Стреляй же смело,
Раз ты свой лук напряг до острия!»
19Раскрыв уста уже не оробело:
«Как можно изнуряться, – я сказал, –
Там, где питать не требуется тело?»
22«Припомни то, как Мелеагр сгорал,
Когда подверглась головня сожженью,
И минет горечь, – он мне отвечал.–
25И рассудив, что всякому движенью
Движеньем вторят ваши зеркала,
Ты жесткое принудишь к размягченью.
28Но, чтобы мысль твоя покой нашла,
Вот Стаций здесь; и я к нему взываю,
Чтобы твоя болячка зажила».
31«Прости, что вечный строй я излагаю
В твоем присутствии, – сказал поэт, –
Но отказать тебе я не дерзаю».
34Потом он начал: «Если мой ответ
Ты примешь в разуменье, сын мой милый,
То сказанному «как» прольется свет.
37Беспримесная кровь, которой жилы
Вобрать не могут в жаждущую пасть,
Как лишнее, чего доесть нет силы,
40Приемлет в сердце творческую власть
Образовать собой все тело ваше,
Как в жилах кровь творит любую часть.
43Очистясь вновь и в то сойдя, что краше
Не называть, впоследствии она
Сливается с чужой в природной чаше.
46Здесь та и эта соединена,
Та – покоряясь, эта – созидая,
Затем, что в высшем месте рождена.
49Смешавшись с той и к делу приступая,
Она ее сгущает, сгусток свой,
Раз созданный, помалу оживляя.
52Зиждительная сила, став душой,
Лишь тем отличной от души растенья,
Что та дошла, а этой путь большой,
55Усваивает чувства и движенья,
Как гриб морской, и нужные дает
Зачатым свойствам средства выраженья.
58Так ширится, мой сын, и так растет
То, что в родящем сердце пребывало,
Где естество всю плоть предсоздает.
61Но уловить, как тварь младенцем стала,
Не так легко, и здесь ты видишь тьму;
Мудрейшего, чем ты, она сбивала».
64И он учил, что, судя по всему,
Душа с возможным разумом не слита,
Затем, что нет вместилища ему.
67«Но если правде грудь твоя открыта,
Знай, что, едва зародыш завершен
И мозговая ткань вполне развита,
70Прадвижитель, в веселии склонен,
Прекрасный труд природы созерцает,
И новый дух в него вдыхает он,
73Который все, что там росло, вбирает;
И вот душа, слиянная в одном,
Живет, и чувствует, и постигает.
76И если то, что я сказал, темно,
Взгляни, как в соке, что из лоз сочится,
Жар солнца превращается в вино.
79Когда ж у Лахезис весь лён ссучится,
Душа спешит из тела прочь, но в ней
И бренное, и вечное таится.
82Безмолвствуют все свойства прежних дней;
Но память, разум, воля – те намного
В деянии становятся острей.
83Она летит, не медля у порога,
Чудесно к одному из берегов;
Ей только здесь ясна ее дорога.
86Чуть дух очерчен местом, вновь готов
Поток творящей силы излучаться,
Как прежде он питал плотской покров.
89Как воздух, если в нем пары клубятся
И чуждый луч их мгла в себе дробит,
Различно начинает расцвечаться,
92Так ближний воздух принимает вид,
В какой его, воздействуя, приводит
Душа, которая внутри стоит.
95И как сиянье повсеместно ходит
За пламенем и неразрывно с ним,
Так новый облик вслед за духом бродит
98И, так как тот через него стал зрим,
Зовется тенью; ею создаются
Орудья чувствам – зренью и другим.
101У нас владеют речью и смеются,
Нам свойственны и плач, и вздох, и стон,
Как здесь они, ты слышал, раздаются.
104И все, чем дух взволнован и смущен,
Сквозит в обличье тени; оттого-то
И был ты нашим видом удивлен».
107Последнего достигнув поворота,
Мы обратились к правой стороне,
И нас другая заняла забота.
………………………………
Собственно, рассказ Стация начинается с 37 строки. Далее в тексте следуют сплошные откровения.
Итак… «Беспримесная кровь» в строке 37 не может быть ничем иным, кроме как монадой, богосотворенной частицей, в любом случае – порождением иного плана бытия; отличного от того, на котором существует тело человека. Именно поэтому «жилы» (тело) не в силах «вобрать» ее и подчинить «нижней программе», т.е. программе развития физического плана человека. Она же по праву рождения легко подчиняет себе низший эволюционный план и формирует то, что, собственно, и носит название человека. С первой строки задается иерархический порядок в человеке: творческая, формирующая власть принадлежит высшим планам бытия. Причем части целого творятся «кровью» (строка 42), а «беспримесная кровь» творит как бы общий замысел о человеке.
«Очистясь вновь», т.е. завершив процесс формирования личности, передав ей свой собственный, уникальный набор свойств, выразившийся, в том числе, и в наборе хромосом, монада готовит человека не только к дальнейшей жизни, но и берет на себя репликационную функцию.
Затем следует упоминание обычного полового акта (45), в ходе которого смешиваются два хромосомных набора, давая начало новому человеку.
Дальше начинается весьма интересное. Строка 47 («та – покоряясь, эта – созидая») продолжает тему иерархического строения человека, заодно упоминая диалектический закон единства и борьбы противоположностей, в качестве которых выступают нижняя и верхняя программы3. Обоснование управляющей роли верхней программы простое – «затем, что в высшем месте рождена».
Оплодотворенную яйцеклетку Стаций называет сгустком, не признавая за ней права именоваться живой («сгусток свой, раз созданный, помалу оживляя»). Она для него – всего лишь заготовка, протоплазма, которой еще предстоит стать истинно живой. Здесь проходит граница, как ее понимал Данте, между условно живым и живым в полной мере. Несколько строк спустя этому предположению найдется подтверждение.
Вообще особым свойствам человека, отличающим его от остальной живой материи, уделено исключительное внимание. Следующая терцина: «Зиждительная сила, став душой, лишь тем отличной от души растенья, что та дошла, а этой – путь большой…» при всей своей кажущейся простоте производит ошеломительное впечатление.
Но здесь надо бы немного разобраться. Что имеется в виду под созидательной силой, становящейся «душой»? И какой смысл вкладывается здесь в понятие души?
На этом этапе формирования организма человека в нем все еще проявляется так называемый лептонный чертеж, управляющий построением тела, отголосок верхней программы, переданный «сгустку» через генотип. Но уже на этом уровне проходит четкая граница между иерархическими планами, населяющими планету. Растения (видимо, и животные) также обладают «квазидушой», но имеющей эволюционный предел. И животный и растительный мир планеты признаются полностью сформированными, в то время как для человека не поставлено никаких пределов, которые можно было бы назвать на этом этапе его эволюционного развития.
Квазидуша действует как решетка психологической структуры, на узлах которой оседают частицы информационного потока, в котором с момента «сгущения» пребывает будущий человек. Так складываются «чувства и движенья» (55), формируя будущие «средства выраженья» (57) человека. Почему на узлах решетки оседают одни и не задерживаются другие частицы, иными словами, почему сгусток становится уникальной, неповторимой личностью, говорится в строках 74–75 VII песни «Рая»: «Священный жар, повсюду излучен, живее в том, что более с ним сходно». Здесь формулируется закон соответствия, благодаря которому будущая личность отбирает из окружающего мира то, что соответствует ее потенциальным возможностям.
Терцина, начинающаяся со строки 61 песни XXV «Чистилища», представляется нам предельно важной. «Но уловить, как тварь младенцем стала, не так легко…». Дальше следует описание процесса, до сих пор являющегося загадкой для современной науки. Строка 68: «… едва зародыш завершен и мозговая ткань вполне развита…» Прадвижитель (т.е. Творец) «вдыхает» в него «новый дух». Это и есть великий трансцендентный момент творения индивидуальности.
В эзотерической традиции принято считать, что сложнейшая по организации сущность, именуемая за неимением лучшего определения «Разум», или «Дух», или «Атман» присоединяется к заготовке будущего человека примерно на третьем месяце эмбрионального развития. Как видим, Данте придерживается таких же взглядов.
В связи с этим нельзя не упомянуть одну из серьезнейших этических проблем, возникающую в жизни многих верующих – проблему абортов. В свете приведенных текстов собственно абортом можно и должно считать только поздние аборты, число которых относительно невелико, поскольку они представляют серьезную опасность не только для плода, но и для матери. Обычные же ранние аборты предполагают действия не с младенцем, а с «тварью», и поскольку человечество пока не отказалось и в ближайшее время не собирается отказываться от мясоедения, то есть от поедания других тварей, то сама суть проблемы как-то размывается, ибо провести надежную грань между «тварью», имеющей потенциальную возможность стать человеком, и тварью, такой возможности не имеющей, не представляется возможным.
Возвращаясь к откровениям Стация в изложении Данте, следует обратить внимание на терцину, начинающуюся строкой 64: «…судя по всему, душа с возможным разумом не слита, затем что нет вместилища ему». Казалось бы, здесь все просто. Но терминологическая неопределенность не позволяет однозначно интерпретировать этот текст. Возможно, здесь сказываются проблемы перевода. Все дело в том, что нет никаких комментариев по поводу того, что имеется в виду под словом «разум» и под словом «душа». Если для разума в теле человека нет «вместилища», то, скорее всего, речь идет именно о высшем разуме, Атмане, сама природа которого предполагает некоторую «географическую» отдаленность от тела человека4. Это объясняется слишком большой эволюционной несовместимостью высшего разума и его временного физического ведомого, выражающейся, прежде всего, в различных плотностях энергии, из которой состоят разум и тело. Слишком велика разница в иерархических уровнях, создавших то и другое образования. Но и душа, упомянутая в этой терцине, уже не та душа, которая в строке 55 «усваивает чувства и движенья». Это сложное образование, развившееся в результате слияния низшего психизма, управляющего основными «животными», инстинктивными проявлениями человека, и комплекса воздействий генотипа, верхней программы и привнесенного извне разума. «И вот душа, слиянная в одно…» – строка говорит о завершении формирования того, что действительно может называться душой. Но перед этим автор вводит новое понятие – это дух, вселяемый Создателем в нового человека, «который все, что там росло, вбирает». Монада, Богосотворенная душа, как только заканчивается формирование триады «человек», берет управление на себя, и дальше человек формируется уже непосредственно под её руководством.
Строка 75 («живет, и чувствует, и постигает») при всей своей кажущейся простоте заключает в себе ни много, ни мало, как смысл жизни человека.
По некоторым представлениям, смысл существования человека заключается в том, чтобы от рождения до смерти физического тела накопить «опыт жизни», который после окончания конкретного воплощения обогащает Творца. Недаром сразу вслед за этой терциной следует другая: «Когда ж у Лахезис весь лён ссучится…», т.е. когда жизнь человека подходит к концу, «Душа спешит из тела прочь, но в ней \\ И бренное, и вечное таится». Строка 81 подтверждает сказанное. Даже то, что душа «спешит», унося накопленное при жизни Создателю, подчеркивает, что именно ради этого сгусток и становился человеком. У Данте люди уподоблены Божьим пчёлам, собирающим мёд жизни, чтобы принести его в улей Творца. И неважно, горьким или сладким будет этот мед, поскольку за определенной гранью эти различия утрачивают смысл.
Однако здесь слово «душа» используется уже в собирательном смысле, для обозначения разума, обогащенного еще одним опытом существования.
Далее рассказ Стация становится истинно эзотерическим, поскольку речь заходит о том, что происходит с новой душой, покинувшей физический план бытия. «Безмолвствуют все свойства прежних дней…». Это еще пока не посмертие, это – переходный момент между «здесь» и «там», на удивление соотносимый с нашумевшими работами д-ра Моуди и Шафики Карагулы. Исследователи посмертных состояний не раз писали о том, что в момент, наступающий вслед за физической смертью (разумеется, имеются в виду описания, сделанные на опыте клинической смерти; впрочем, многие эзотерические источники оперируют и информацией, полученной непосредственно с иных планов бытия), все ощущения и состояния, предшествовавшие ей, вдруг перестают быть, но одновременно обостряются другие чувства, в том числе и те, что при жизни как бы «спали». «Но память, разум, воля – те намного в деянии становятся острей».
В православной традиции то, что происходит с сущностью, еще недавно бывшей человеком, носит название «мытарства на воздусях» и воспринимается умершим, как ряд испытаний, где и разум, и память, и воля играют для него решающую роль. Аналогичные описания можно встретить в некоторых направлениях буддизма, не говоря уже о Древнем Египте.
Что же происходит с «душой» (будем в дальнейшем пользоваться тем термином, который использует автор, а, возможно, не автор, а переводчик), покинувшей тело? Здесь начинаются очередные странности. «Она (душа) летит, не медля у порога, Чудесно к одному из берегов; Ей только здесь ясна ее дорога.» Заметим, Стаций ни слова не говорит ни о каких испытаниях. Просто в результате некоего процесса (можно предположить, что речь идет о достаточно быстром по человеческим меркам переосмыслении прожитой жизни) душа точно знает, к какому из берегов ей следует стремиться. Можно было бы предположить, что перед ней встает выбор между небом и адом, если бы не неожиданно употребляемое слово «чудесно». Согласитесь, что в предстоящих адских муках едва ли можно усмотреть что-нибудь чудесное. Однако слово используется именно это. И если уж Стаций, искушенный в посмертных делах, сам – обитатель загробного плана, ни слова не говорит о рае и аде (а это очень странно, поскольку весь разговор происходит в чистилище, после длительного описания кругов ада), то не следует ли из этого, что верно предположение, высказывавшееся различными исследователями и комментаторами Данте, о том, что адские муки, с таким тщанием описанные в первой части «Божественной комедии», – не что иное, как внутренние состояния, сиречь, мучения, человека, испытываемые им при жизни, а отнюдь не картины загробного существования? Впрочем, это лишь предположение. К тому же, упомянутый выше Даниил Андреев вслед за Данте описывает многие круги «мучилищ», как он их называет, практически не противореча своему великому предшественнику.
Тем не менее, Стаций не упоминает ни рая, ни ада. Зато сообщает сведения, практически никогда и нигде не встречавшиеся ни раньше, ни позже. «Чуть дух очерчен местом, вновь готов Поток творящей силы излучаться, Как прежде он питал плотской покров…». Получается, что как только душа определилась в посмертии, опять начинает действовать энергетический канал, давая возможность ментальному телу нарабатывать теперь уже посмертный опыт. Созданная еще при жизни психологическая решетка снова начинает формировать те или иные свойства «души», обогащая ее опытом уже иных планов бытия. Сущность обретает подобие тела (тонкое тело), снабженного тонкими органами чувств. «У нас владеют речью и смеются, Нам свойственны и плач, и вздох, и стон…», – говорит Стаций. Но свойства тонкого тела отличаются от свойств тела физического. Неоднократно говорилось, что «там» нет места лжи. Да и как может прижиться ложь в тонком теле, если «И все, чем дух взволнован и смущен, Сквозит в обличье тени…». Скрыть помысел или состояние уже невозможно. Происходит очищение, научение души «жить не по лжи», которое ей необходимо придется использовать, либо вернувшись «сюда» из глубин планетарного духовного космоса, если привязанность ее к плотным планам бытия еще не исчерпана, либо оставшись там навсегда, приумножив сонм благих духов, претворяющих замысел Творца о человеке в бесчисленных местах и временах, ибо «в доме Отца Моего обителей много…»5.
Здесь можно было бы привести описание посмертной действительности, данное Даниилом Андреевым, подтверждающее слова Стация, однако читатель может найти его сам в первой главе третьей книги «Розы Мира». Слова Стация не могут не навести на мысль об Олирне, первом из миров восходящего ряда, описанных Андреевым.
Возможно, во множественности слоёв, слагающих планетарный космос Земли, и следует искать ответ на вопрос о том, какие берега имел в виду Данте. Следует отметить лишь, что слова «к одному из берегов» предполагают именно множественность выбора слоя посмертного бытия.
Сомнений в том, что в создании «Божественной комедии» принимали участие высшие планы бытия, на наш взгляд, быть не может. Достаточно вспомнить, что рассказ Стация звучит в начале XIV века. Но и в начале века XXI он привлекает внимание удивительными сведениями о тайнах жизни, не получивших разрешения и сегодня. Точно так же не приходится сомневаться в том, что Данте был духовидцем. Для этого достаточно заглянуть хотя бы в третью главу его «Новой жизни»: «…меня объял сладостный сон, в котором мне явилось чудесное видение. Мне казалось, что в комнате моей я вижу облако цвета огня и в нем различаю обличье некого повелителя, устрашающего взоры тех, кто на него смотрит. Но такой, каким он был, повелитель излучал великую радость, вызывавшую восхищение. Он говорил о многом, но мне понятны были лишь некоторые слова; среди них я разобрал следующие: "Ессe dominus tuus" («Вот твой хозяин» – лат.)».
В заключение мы приведем слова Даниила Андреева из книги IV, главы 3 «Розы Мира»: «… Только сознание, безрелигиозное, как трактор или прокатный стан, может полагать, например, что «Божественную комедию» мы в силах исчерпать, толкуя ее как сумму художественных приемов, политической ненависти и поэтических фантазий. В первой части Данте показал лестницу нисходящих слоев, наличествовавших в средние века в инфрафизике Романо-католической метакультуры. Нужно учиться отслаивать примесь, внесенную в эту картину ради требований художественности либо вследствие аберраций, присущих эпохе, от выражения подлинного трансфизического опыта, беспримерного и потрясающего. И не лишним будет, мне кажется, указать, что ныне тот, кто был Дантом, входит в число нескольких величайших духов человечества, таких, которые властны проникать невозбранно до самого Дна Шаданакара».
1 «Небо о Земле» – М.: Сфера, 1989; изд-во Эддар, 2001. [обратно]
2 Шаданакар – так Андреев называет совокупность разноматериальных слоев планетарного космоса Земли. [обратно]
3 Нижняя и верхняя программы – термины из книги «Небо о Земле». Под нижней программой понимается весь комплекс свойств человека (в первую очередь инстинкты), предназначенный для его выживания на физическом плане; верхняя программа – комплекс свойств человека, призванный выстраивать и удерживать вектор эволюционного развития, т. е. задающий направление развития от плотского к духовному. Предполагается, что верхняя программа задается при соединении монады с эмбрионом. По сути, это одухотворяющее начало в человеке. [обратно]
4 В самом грубом приближении этот высший разум можно уподобить верхней оконечной чакре в индийской традиции. Верхнюю чакру принято считать удаленной за пределы физического тела человека. [обратно]
5 Иоан. 14:2 [обратно]