выход

 

Для того, чтобы подробно рассмотреть механику процесса, при котором мечта об «идеальном» социальном устройстве трансформируется в формализованный утопический проект, недостаточно провести анализ смыслов текстов Андреева. Сами тексты – их язык, стиль, отдельные фразы и слова, которые используются для определения тех или иных понятий – открывают дополнительные когнитивные пространства.

Большая часть Розы Мира написана таким языком, который можно считать эстетическим свидетельством в пользу того, что его творчество – это Откровение об иных мирах. С. Джимбинов обращает внимание на особую тональность «Розы Мира», которая вызывает доверие к тому, что сообщает Андреев^xxx. Тем более важно отметить те случаи, когда тон и лексика книг Андреева принципиально изменяются.

М. Эпштейн отмечает, что язык Андреева меняется, «заражается советскими штампами, как только прикасается к любимой утопической теме»^xxxi. Как только Андреев касается «чего бы то ни было, связанного с политикой, с практическим управлением общества… тон его сочинений снижается до самых общих и плоских мест, до банальностей, не только недостойных его пера, но и неприличных в интеллигентном кругу»^xxxii.

А. Палей обнаруживает в стихотворении «Без заслуг»^xxxiii «почти тональность “Интернационала”^xxxiv (7): «Кто и зачем громоздит во мне/ Глыбами как циклоп…». Он считает, что этот духовно-поэтический ряд радикально отличается от вдохновения, исходящего от сил Света. Глагол «громоздить» используется Андреевым в связи с образом совсем другого существа: «Но громоздит державный демон/ Свой грузный строй…» (поэма «Навна»). Палей считает, что именно это существо могло «громоздить» в Андрееве утопические замыслы и «тяжелую лексику». Это замечание можно дополнить словами самого Андреева, уверенного, что дух уицраора обнаруживается «в речи, грузной, как дух свинца» (ЖМ, 47). Комментируя строку стихотворения Андреева «Жду тебя – светоча и денницу, мощного как судьба…», Палей замечает: «…какое неосторожное обращение со словами у “поэта и мага – искателя слова”!»^xxxv. Палей предлагает читателям увидеть в лексике Андреева внутренний критерий, по которому мы можем отличить откровение Андреева от привнесенных аберраций: «Посредством тяжелой лексики глубинное “Я” Даниила Андреева, возможно, предупреждает нас; можно даже разглядеть в ней своего рода предостерегающее послание будущим исследователям его творчества»^xxxvi.

Попробуем продолжить эти наблюдения и более обстоятельно проследить, как изменяется тон «Розы Мира», когда Андреев заговаривает о господстве «этической инстанции» и мечтает о «золотом веке». Нетрудно заметить, что именно тогда в текстах Андреева в основном и возникает «тяжелая лексика». К таковой вполне можно отнести многочисленные примеры штампов из советского лексикона, о которых упоминал Эпштейн. Это и «новые общественники» (РМ, 528), и «контингент» («все возрастающий» – РМ, 339), и «колоссальные кадры» (РМ, 526), и «кадры работников нового типа» (РМ, 530), которые решают, поистине, все. Обратим внимание, что «кадры» у Андреева появляются и в ином смысловом ряду. В «Железной Мистерии» «обучение и проверку растущих кадров» производит Автомат (ЖМ, 107) – один из мистериальных образов советского великодержавного государства (в одной из сцен «Железной Мистерии» на плац перед Автоматом выбегают «шеренги кадров», у которых «…вместо голов аппараты психопросвечивания» (ЖМ, 108)).

В «Розе Мира» амбивалентно еще одно весьма важное понятие – «Доктрина». Так в «Розе Мира» именуется марксистская система взглядов, господствовавшая в СССР (РМ, 9; 448 и далее). Кроме того, культурно-историческое и социально-нравственное учение, которое будет создано предтечей Антихриста, также названа «доктриной» (РМ, 570). Однако и Роза Мира для осуществления своих задач будет следовать своей «доктрине»: «Если же она («этическая инстанция» – Ф.С.) примет к руководству принцип постепенной замены насилия чем-то другим, то в чем же именно и в какой последовательности? И какая доктрина сможет разрешить все возникающие в связи с этим проблемы, с их неимоверной сложностью?» (РМ, 12).

Обилие коммунистической лексики в тексте «Розы Мира» и возможность ее перенесения на описываемый Андреевым идеальный миропорядок приводит к тому, что некоторые заявления Андреева о грядущем жизненном укладе звучат двусмысленно. Например, в эпоху Розы Мира «…всемирный размах санитарно-гигиенических предприятий позволит устранить вредителей и паразитов» (РМ, 537). При том значении, которое в советском политическом лексиконе имели слова “вредители” и “паразиты”, эта фраза у Андреева кажется одновременно комичной и зловещей.

Смущает не только использование Андреевым советских клише, но и присутствие в текстах Андреева иной «тяжелой лексики». Часто она приобретает какое-то “строительно-цитадельное” звучание. Например, он пишет, что его книга «должна вдвинуться, как один из многих кирпичей, в фундамент Розы Мира, в основу всечеловеческого Братства» (РМ, 8) (заметим, что кирпичи не вдвигаются в кладку; получается, что “кирпич” «Розы Мира» не имеет никакого значения для «фундамента» и «основы» грядущего мироустройства и может быть оттуда легко вынут). Эта формулировка почти дословно была повторена Андреевым в другом фрагменте текста: «…Быть уверенным, наконец, что книга войдет как один из кирпичей в фундамент грядущего всечеловеческого Братства» (РМ, 510).

Далее: «Государство цементировало общество на принципе насилия, а уровень нравственного развития, необходимый для того, чтобы цементировать общество на каком-либо принципе ином, не был достигнут» (РМ, 8). Здесь темному принципу насилия Андреев противопоставляет некий светлый «принцип». Однако в деле “цементирования” общества «принципу насилия» может быть противопоставлен не светлый, а другой демонический принцип. Например, мистическая похоть, как это происходит в Дуггуре (об уровне нравственного развития его обитателей Андреев пишет очень подробно): «Основ владычества великих демониц здесь не могли бы потрясти никакие мятежи, ибо оно основано не на страхе, а на похоти, которую испытывают к ним миллионы подданных, и на наслаждении, которое им даруется в награду за их послушание и любовь» (РМ, 194).

Послушание и любовь подданных – это методы властвования демониц Дуггура. Но не только их. «Верховный Наставник должен стоять на такой моральной высоте, чтобы любовь и доверие к нему заменяли бы другие методы властвования» (РМ, 27). Любовь и доверие превращаются в данном случае в элемент технологии управления, т.е. редуцируются до уровня эрзацев принуждения в системе Розы Мира.

Здесь уместно привести исторический анекдот. Прусский король Фридрих-Вильгельм I (1713-40), за которым в истории закрепилось прозвище «фельдфебель на троне», любил иногда прогуляться по Берлину и лично проверить, все ли в порядке в городе. Но берлинцы, зная крутой нрав своего раздражительного монарха и его тяжелую руку, завидев его, старались на всякий случай не попадаться ему на глаза, а иногда просто пытались от него убежать. Фридрих-Вильгельм, если ему удавалось поймать такого подданного, поколачивал его своей массивной тростью, при этом по-отечески наставляя его: «Вы должны не бояться, а любить меня».

Хотелось бы отметить у Андреева амбивалентность таких понятий как “универсальность” и “идеальность”. Универсальным названо учение Розы Мира (РМ, 8; 20). Однако и марксистская система взглядов названа универсальным учением (РМ, 438). Роза Мира обладает универсальной властью (РМ, 513; 514). Однако универсальное государство может вступить на путь превращения в универсальную тиранию (РМ, 513), к созиданию которой стремится Планетарный демон (РМ, 292; 298). Андреев называет Розу Мира идеальным народоустройством, однако и такая система народоустройства как тирания может быть идеальной (РМ, 291; 349). Но особенно значение имеет то, что тиранию можно понимать именно как универсальную, «идеальную» власть, т.е. власть, достигшую своего предела.

Обратим также внимание на некоторые слова из приведенных выше цитат Андреева, а именно: «принцип» и «основа». Они используются им еще в одном смысловом ряду. «Принцип формы» – название, данное Андреевым одной из ипостасей Планетарного демона (РМ, 158). «Основа» – в тексте «Розы Мира» это не только название первой главы IV книги «Структура Шаданакара. Инфрафизика» (РМ, 158), но и условное наименование, которое Андреев дает средоточию богоборческих сил Шаданакара (РМ, 158-165). Интересно, что в «Розе Мира» также именуется и третья ипостась Святой Троицы: Бог-Сын – «Основа Вселенной» (РМ, 256, 257).

Еще одним двусмысленным словом в лексике Андреева является «ядро». «Лигу по преобразованию сущности государства» Андреев называет ядром грядущей интеррелигии (РМ, 16). Внутри этого ядра оказывается еще одно «ядро», которое составляют наилучшие члены этой организации (РМ, 19). Андреев даже дает в тексте разрядку «я д р о».

У Сталина, которого Андреев считает «генеральной репетицией» воплощения Антихриста, «ядро» является одним из ключевых и часто используемых понятий. Например: «Первая задача состоит в том, чтобы обеспечить Союзу молодежи его основное пролетарское ядро, как ядро, руководящее всем Союзом <…> Вторая задача состоит в правильном размещении ядра по узловым пунктам и основным районам Союза на предмет обеспечения реального руководства крестьянской частью молодежи силами этого ядра». («О комсомольском активе в деревне», 1925). А вот как Сталин подводит итог своей тридцатилетней деятельности: «... окончательно сложилось после выхода Ленина из строя то руководящее ядро нашей партии <…>, которое отстояло великое знамя Ленина, сплотило партию вокруг заветов Ленина и вывело советский народ на широкую дорогу индустриализации страны и коллективизации сельского хозяйства. Руководителем этого ядра и ведущей силой партии и государства был товарищ Сталин»^xxxvii.

Слово «ядро» можно встретить в текстах Андреева сравнительно часто в ином контексте. Так, в каждом из боровшихся друг с другом четырех отпочкований Второго Жругра рдело «ядро, притягивающее тьму» (ЖМ, 44). Андреев называет «демоническую квазирелигию поклонения Гагтунгру» «ядром и основой» дьяволо-человечества в конце первого эона (РМ, 144). Кроме того, «Ядро» – это сакуала, состоящая «из самых ужасных страдалищ Шаданакара» (РМ, 162), а господствуют там существа, «похожие на пресловутых чертей» (РМ, 161).

Но если у Розы Мира будет ядро, то у нее должна быть и внешняя оболочка, которую можно назвать скорлупой. Это слово, конечно же, не применяется Андреевым по отношению к внешним кругам Розы Мира. Оно используется для обозначения остатков шельтов, покинутых монадами и обреченных на умирание на кладбище Шаданакара – Суфэтхе (РМ, 176).

Естественно, что слова “принцип”, “форма”, “ядро” сами по себе нейтральны. Обращает на себя внимание их использование Андреевым как по отношению к демоническим мирам («принцип формы», «демоническая основа»), так и к универсальной власти Розы Мира.

Весьма специфично используются Андреевым слова «цементирование», «броня», «плита», «фундамент» и «монолит». Когда Андреев говорит о восстании и падении Люцифера, он отмечает, что богоотступнические монады отвергли Любовь как «цементирующий принцип» (РМ, 92). Моральные установления в грядущей общественной формации будут приняты «как краеугольная плита» (РМ, 14). Движение Розы Мира должно предохранить себя «нерушимой броней высокой нравственности» (РМ, 18). «Броня нравственности» – это не случайное словосочетание, оно повторяется Андреевым дважды на одной странице (РМ, 18). Конгломерат государств Всемирной Федерации должен превратиться в «монолит», на чем Андреев настаивает неоднократно (РМ, 14; 530; 566). В «монолитном человечестве» национальные и культурные уклады «спаяны духовностью и высокой этикой» (РМ, 339). «Внутренние круги» Розы Мира наполнятся людьми, «целиком спаявшими свою жизнь с ее задачами и ее этикой…» (РМ, 23).

Все это Андреев говорит о «духовном цветке» (РМ, 18), о Розе Мира. Но как роза может вырасти и расцвести на цементе, плите, фундаменте, монолите? В лучшем случае она может чудесным образом пробиться сквозь них. Спаять же можно не живой цветок, а только мертвый металл.

Интересно обратить внимание на то, что, характеризуя коммунистическое мировоззрение, Андреев особо отмечает, что «оно лишено духовности как бетон» (РМ, 518). «Бетон» в данном случае полный смысловой синоним «цемента». Коммунистическая «Доктрина», согласно Андрееву, была генеральной репетицией грядущей тирании. Именно в ходе этой репетиции «…должно было выясниться, каким цементом и чьими силами можно добиться этого всемирного объединения прочнее и в то же время бездуховнее» (РМ, 480). Вспомним и то, что в «Розе Мира» говорится об апостоле Павле, который, с точки зрения Андреева, исказил свою миссию: «Вместо продолжения Христова дела, вместо укрепления и высветления церкви духом любви, и только одним этим духом, тринадцатый апостол развертывает громадную, широчайшую организационную деятельность, цементируя разрозненные общины строгими уставами, неукоснительным единоначалием и даже страхом…» (РМ, 246). Андреев не замечает, что упрек, брошенный им апостолу Павлу, может быть отнесен к его собственной идее «этической инстанции», «цементирующей» общество. Здесь опять напрашивается параллель со сталинским лексиконом: : «...чтобы они, войдя в ЦК <…> послужили тем цементом, который мог бы скрепить ЦК»^xxxviii.

Где и когда Андреев употребляет слово «плита»? В поэме в прозе «Изнанка мира» плиты кладутся в основание Цитадели Друккарга его узниками-строителями (ИМ, 197, 199). Плиты – это то, что сдерживает велгу, стремящуюся проникнуть в Друккарг (ЖМ, 21). Именно «плита, прочь скидываемая» велгой, открывает ей путь в Друккарг (ЖМ, 25). Когда в «Железной Мистерии» погибает Третий Жругр, чужеземные уицраоры закрывают инфрафизическую трещину, через которую в Друккарг вырывалась велга: «В трещину, пересекающую город, вдвигаются одна за другой циклопические плиты» (ЖМ, 244).

Заметим, что глагол «вдвигаться» связывается здесь с деятельностью уицраоров. Это не единственное подобное употребление Андреевым этого слова. Погибавший в начале XVI в. Первый Жругр «…пытался вдвинуть в историю своего проводника…» (РМ, 301) (Здесь речь идет о Скопине-Шуйском). Выше уже отмечалось, что этот же глагол («вдвигаться») Андреев использовал, когда выражал надежду на то, что его книга вдвинется как один из кирпичей в фундамент «Розы Мира» (РМ, 8).

В отличие от «цементирования» и «ядра», которые, хоть и несло их гулким эхом по всей стране именно из сталинских текстов, всё-таки не были, если так можно выразиться, “изобретены” Сталиным, редкий глагол “вдвигать”, похоже, сталинское “фирменное” словечко: «Наш партийный аппарат вдвигает свои щупальцы во все отрасли государственного управления…»^xxxix.

Андреев мечтает о «фундаменте» Розы Мира. Но и Планетарный демон не оставляет без внимания человечество. Он проявляет свою волю в разных странах и в разных формах, чтобы у него всегда была возможность «…продолжать сооружение фундамента грядущей сатанократии» (РМ, 455).

Слово «монолит» часто используется Андреевым при описании инфернальных миров и господствующих там принципов отношений. С монолитом сравнивается Цитадель Друккарга (ЖМ, 232). Планетарный демон добивается объединения всех шрастров в покорный себе монолит (РМ, 496). Говоря о замыслах Планетарного демона и о его усилиях, направленных на то, «…чтобы глушить все побеги духовности и способствовать бурному росту научной и технической мысли», Андреев определяет и одну из целей этих усилий: «…без высочайших достижений техники не было бы мыслимо объединение человечества в монолит, а без этого объединения невозможно установление всемирной тирании – единственной тирании, заслуживающей названия абсолютной» (РМ, 452). В поэме «Изнанка мира» Андреев так говорит о социальном устройстве игв: «И общество – собственно не общество, а нерушимый монолит, образец беспрекословного послушания» (ИМ, 185).

«Броня» в поэтике Андреева также имеет отнюдь не светлое значение и связана преимущественно с великодержавными образами. В «Железной Мистерии» Правитель, который является мистериальным образом Ленина, подвергается демоническому воздействию: «– Мозг уже никелирован…/ – Совесть в железный саван…/ – Нервы теперь – из кварца…/ – Не поддалось лишь сердце» (ЖМ, 51). Но это приводит к его скорому ослаблению и болезни: « – Душит броня ему / Утлое сердце» (ЖМ, 62). В «исполинской броне» «укрыт был» персонаж «Железной Мистерии», который является мистериальным образом Сталина (ЖМ, 132). При вторжении иноземных уицраоров и ратей античеловечества в Друккарг Третий Жругр «…в мета-уран/ Забронировал свой торс» (ЖМ, 207), а здание Цитадели «на глазах у всех облекается в броню» (ЖМ, 221). Эта защита невероятно прочна, и попытки ее пробить долгое время ни к чему не приводят: « – А крепости хоть бы что!/ – Целехонька как гора!/ – Броня – как из серебра!» (ЖМ, 228). Цитадель Друккарга называется «броневым холмом» (ЖМ, 234), «бронированным конусом» (ЖМ, 235).

В текстах Андреева можно заметить “сцепление” некоторых лексических блоков. В «Железной Мистерии» храм Розы Мира назван «Великим Конусом» (ЖМ, 291-302). А в поэме «Изнанка мира» «Главный конус» – это центральное сооружение Друккарга, его капище (ИМ, 183). В период Антихриста многие храмы старых религий приобретут форму, в том числе, и усеченного конуса (РМ, 576). Почему Андреев, тончайший поэт, использует одно и то же слово по отношению как к храму Розы Мира, так и к демоническим капищам? Ведь можно было назвать главное культовое сооружение Розы Мира как-то иначе, например, «Великий Шатер», тем более что Андреев с большой любовью отзывается в «Розе Мира» о древнерусских шатровых храмах, считая их одним из архитектурных выражений мифа российского сверхнарода (РМ, 284).

Используемые Андреевым идиомы при описании эпохи Розы Мира дополнительно оттеняют картину грядущего. Так, высоким требованиям отдаленной эпохи должно отвечать подавляющее большинство (РМ, 530), появляющееся в результате воспитания Розой Мира поколений облагороженного образа. Титул «Верховного Наставника» и название высшего органа Розы Мира – Верховного Собора – напоминают о Верховном главнокомандующем и Верховном Совете. Потребность в наличие кого-то и чего-то «верховного», возвышающегося над подвластными, свойственно как советской системе, так и описанной Андреевым Розе Мира. Примечательно, что один из «бесов» одноименного романа Достоевского носил фамилию Верховенский.

Говоря о периоде, следующем за приходом Розы Мира к власти, Андреев пишет о возможности и необходимости «от частичных ограничений свободы мысли вначале – к неограниченной свободе мысли потом» (РМ, 17) (2). Это «потом», конечно же, сразу напоминает марксистскую теорию о том, что для отмирания государства необходимо сначала его исключительное усиление. В марксистской практике усиление государства привело к «отмиранию» миллионов людей, при этом никакого «отмирания» государства, конечно же, не произошло.

Рассуждая об ограничении свободы мысли Андреев, вероятно, имеет в виду традиционные политические свободы – слова, печати, собраний, или права человека на обнародование своего творчества. Попутно заметим, что уже сами попытки ограничить свободу слова в христианской религиозно-культурной традиции, в которой Слово было в Начале, говорят о многом. Однако обратим внимание на само звучание этой идеи у Андреева – ограничение свободы мысли! Это покажется особенно важным, если мы вспомним, что сам Андреев вполне различает в грядущем опасность создания тотальной системы слежки и контроля: «уже и теперь (то есть в середине ХХ в. – Ф.С.) создаются предпосылки для изобретения совершенного контроля за поведением людей и за образом их мышления» (РМ, 11), а в эпоху Антихриста «…изобретения, которые естественно ожидать от техники XXII или XXIII века, позволят правительству осуществить совершенный контроль над психикой каждого из жителей земного шара» (РМ, 575). Удивительно, как в данном случае Андреев близок Оруэллу, описавшему в своем романе «полицию мысли».

Подчас лексика Андреева, которой он пользуется при восхвалении грядущей Розы Мира, начинает походить на лексические обороты, принадлежащие её антагонистам. Так, например, после упоминания воспитательного «рычага», открытого и использованного нацистами, при помощи которого Розой Мира должно быть создано новое облагороженное человечество, Андреев утверждает: «Приближается век побед широкого духовного просвещения…» (РМ, 13). А в «Железной Мистерии» Третий Жругр утверждает: «Начинается преобразовывающая эра, Перед коей все миновавшее равно дню» (ЖМ, 77). В том же произведении вождь неонацистов, стремящихся придти к власти, декларирует: «Приближается исполинское тысячелетие,// Пред которым все минувшее равно дню…» (ЖМ, 283). В «Железной Мистерии» мы встречаем как славословия толпы мистериальному образу вождя революции, так и восхваления Верховного Наставника Розы Мира: « – Спаситель! // – Целитель! // – Всех бурь обуздатель!... // – Он нам откроет путь – вдаль!// – Он научит сносить боль!// – Он мечту претворит – в быль!» (ЖМ, 50); « – Боец величайшего боя! // – Творец высочайшего строя! // – Гонец долгожданного рая! // – Слепец от лучей эмпирея!» (ЖМ, 293). Только из контекста можно точно определить, о ком в каждом случае идет речь – о темном миссионере советской эпохи или о грядущем праведнике Розы Мира.

Андреев называет Розу Мира строем (РМ, 27, 529). Сама эта формулировка может показаться нейтральной. Но все же, строй – это слишком социально-политическое, слишком административное определение для Розы Мира. Строй – это, скорее то, что присуще государственным конструкциям, инспирируемым уицраорами: «Но громоздит державный демон/ Свой грузный строй…» (Н, 208). В «Железной Мистерии» Жрец Друккарга, действующий не то в шрастре, не то воплотившийся в Энрофе, говорит о режиме Третьего Жругра: «Ометалличенный, кольцами сжатый,/ Неба достиг днесь наш строй…» (ЖМ, 80).

Андреев ждет, «…чтобы воцарился долгожданный строй, брезжущий нам сквозь анфиладу трех последовательно просветляющихся периодов» (РМ, 529). О каком же строе идет здесь речь? Андреев повествует читателю о трех последовательных фазах выражения Розы Мира в истории. Первый период – от ее возникновения до прихода к власти над всемирной Федерацией государств. Второй период («первый этап» правления или этического контроля Розы Мира) – от прихода к власти над Всемирной Федерацией до создания предпосылок для превращения этой Федерации в «монолит» (РМ, 530; 539). Затем следует третий период – «второй этап» правления Розы мира, когда она реализует свои проекты во всей полноте. Какой же долгожданный строй брезжит сквозь эти три периода? В тексте «Розы Мира» вслед за временем господства Розы Мира приходит Антихрист.

Андреев в «Железной Мистерии» так говорит об эпохе Розы Мира: «Стал новый дух времен за пульт» (ЖМ, 297). Этот техницизм резко диссонирует с поэтикой завершающей части «Железной Мистерии». Обозначение новой эпохи как «духа времен» кажется двусмысленным. Дух времен, находящийся у пульта управления человечеством и крепко сжимающий рычаг, который использовали тоталитарные диктатуры ХХ века (РМ, 13), слишком напоминает растлевающего людей Князя времени (образ, встречающийся у Андреева – ЖМ, 116).

Верховный Наставник Розы Мира должен стать «светоносцем-праведником», о появлении которого, согласно Андрееву, «…молятся верующие и мечтают неверующие в наш век» – (РМ, 15). «Светоносец» – это буквальный перевод слова «Люцифер».

 

xxx Джимбинов, с. 102.

xxxi Эпштейн, с. 316.

xxxii Эпштейн, с. 325.

xxxiii Андреев, Указ. соч., т. 1, с. 139.

xxxiv Палей, с. 335.

xxxv Палей, с. 335-336.

xxxvi Исправленная и дополненная интернет-версия очерка А. Палея «Идейное наследие Даниила Андреева (pro et contra): постановка проблемы».

xxxviiСталин И.В. Соч. Т.16. с 75, 76. М. 1947, цит. по: Вайскопф М., «Писатель Сталин». М., 2001, с 314-315. Подробнее об этой теме см. Вайскопф, с. 310-322.

xxxviii Цит. по: Вайскопф, с. 326.

xxxix Цит. по: Вайскопф, с. 320.  

 

Отредактировано fedor (Янв. 28, 2015 08:31:40)