Как только мы начинаем разговор о метакультурах, немедленно возникает вопрос не только об их идентичности, но и об их границах: географических, хронологических, этнических. Границ не только в пространстве, но и во времени.

Особенно острым он становится при учете того, что культурные формы постоянно взаимодействуют друг с другом. Взаимопроникновение – это одно из неизбежных следствий общения или даже, казалось бы, поверхностного соприкосновения любых культур (или в нашем случае – метакультур как их разновидности).

Каким образом и где проходят границы метакультур? Как на уровне индивида, так и сообществ разной степени обширности? Ведь очевидно, что в истории постоянно наблюдаются культурные взаимодействия, влияния, иногда весьма существенные, одной культуры на другую или друг на друга. Культуры находятся в практически постоянном диалоге друг с другом - прямом или опосредованном. Как и где в этом случае искать в истории некий чистый архетип каждой метакультуры? Существует ли он вообще?

Например, в какой момент истории территория Греции или Малой Азии перестает быть географическим пространством Антично-Средиземноморской метакультуры и становится “уделом” Ориентально-христианской? Можно сказать, что метакультура существует в истории до тех пор, пока существуют группы, сохраняющие ее практики. При этом такая метакультура может продолжать существовать в истории, но так и не осуществить себя - то есть остаться, по выражению Андреева, “трагически недостроенной” в нашем историческом слое.

***

Культуры в истории – как и человеческие индивиды – совсем не напоминают лейбницевские монады, содержащие в себе в потенции весь универсум, а потому не нуждающиеся в окнах, и дверях. Здесь, скорее, можно применить монадологию Н. Лосского, не соглашавшегося с Лейбницем и настаивавшем на взаимной открытости “субстанциональных деятелей”. Культуры взаимно открыты. Более того, изолирующая себя культура обрекает себя на деградацию и самоисчерпание. Можно даже сказать, что культуры не могут не общаться, не открываться друг другу, даже если этого не желают те, кто претендует на статус носителей архетипической цивилизационной идентичности.

Чем более развитым становилось человеческое общество в сфере освоения технологий, особенно информационных, чем больше становилось на планете культур, тем активнее они взаимодействовали друг с другом и открывались друг другу. В современном мире легко увидеть русскоязычного еврея, с детства живущего в США и практикующего буддийскую тантру. К какой метакультуре можно отнести Фреди Меркьюри или Александра Койре?

Сама идея о том, что метакультуры в своей сути - это сообщества, стремящиеся к расширению свободы и развитию творчества, предполагает, что они не могут быть не только враждебны друг другу, но обязательно должны общаться, обмениваться опытом, поддерживать друг друга, даже идти на жертвы друг ради друга ради общей для всех них сверхидеи, пусть и преломляющейся уникально для каждой из них. Поэтому словосочетания “конфликты метакультур”, а тем более “битвы метакультур” представляют собой ни что иное как оксюморон.

Эйдос метакультур

При всей отмеченной выше условности границ метакультур, их необособленности друг от друга, особенно в условиях XX и XXI веков, мы можем различать эйдос – предельную идею, архетипическую сущность метакультуры, – и ее воплощение в историческом времени-пространстве. Эйдос по определению представляет собой сверхидею, “он как душа - неразделим и вечен”. Но его воплощение в истории неизбежно сопровождается метакультурной диффузией.

Строго говоря, об эйдосе метакультуры мы можем сказать только самые общие вещи, наметив его стилистические особенности, рубежи его развития, развертывания в истории. В каком-то смысле эмпирически эйдос представляет собой нечто вроде рамочного оформления метакультуры, ее метафизического каркаса.

Эйдос метакультуры обеспечивает ее цельность и континуальность в историческом времени-пространстве. Именно этим объясняется то, что внешняя агрессия против одного из сообществ метакультуры может вызвать в ней как в целостной системе защитную империогенную реакцию.

1. А мы уже поговорили об идентичности и эйдетичности метакультур?

2. Может быть, в контексте темы книги определять метакультуру в “ее низшем значении - как нечто, что находится под контролем метадержавы?

3. Лейбниц не совсем к месту - его монады содержат внутри себя универсум, потому и не нуждаются в ”окнах“.

4. Определили ли мы слово ”провиденицальный“ ранее?

5. Что такое ”практики метакультур“?

6. Что значит ”осуществить себя“ для метакультуры?

7. ”Империогенная реакция - из-за связки опять получается, что за это “ответственен” эйдос.

Дмитрий Ахтырский
1. А мы уже поговорили об идентичности и эйдетичности метакультур?

Не помню. Говорили про себя. Наверное. Еще поговорим.

Дмитрий Ахтырский
2. Может быть, в контексте темы книги определять метакультуру в “ее низшем значении - как нечто, что находится под контролем метадержавы?

Почему? Ни одна метакультура не находится под контролем какой-то одной метадержавы. Тогда уже уместнее говорить об эгрегорах. Но и здесь возникает вопрос: что это за контроль? Что это за низшее значение метакультуры?

Дмитрий Ахтырский
3. Лейбниц не совсем к месту - его монады содержат внутри себя универсум, потому и не нуждаются в ”окнах“.

Согласен. Исправлю.

Дмитрий Ахтырский
4. Определили ли мы слово ”провиденицальный“ ранее?

Возможно, оно вообще не к месту. С другой стороны, хотелось бы как-то это сформулировать. Насколько уместен этот концепт? Насколько он оправдан в рамках текста про империоны?

Дмитрий Ахтырский
5. Что такое ”практики метакультур“?

Имелось в виду, что для арахаической (досекулярной) эпохи существование метакультуры определяется тем, существуют ли активные группы, сохраняющие ее религиозные практики? Например, маздаяснийцы сейчас существуют - несмотря на всю их малочисленность. Соответственно мы можем говорить о том, что Древнеиранская метакультура продолжает свое существование в историческом слое, пусть и в реликтовом виде.

Дмитрий Ахтырский
6. Что значит ”осуществить себя“ для метакультуры?

В рамках андреевского мифа - стать “достроенной” в историческом слое. У ДА это связано с пребыванием затомиса в соответствующей сакуале. В нашем тексте “осуществление” метакультуры должно соответствовать ряду критериев, о которых будет сказано отдельно.

Дмитрий Ахтырский
7. ”Империогенная реакция - из-за связки опять получается, что за это “ответственен” эйдос.

Почему? Защитная реакция происходит в метакультуре. Какой-то аспект метакультуры реагирует на внешнюю грессию. Природа этой защитной реакции нам неясна.

Ну да, о метакультурах нам все же надо говорить, потому что может быть срзу несколько метадержав в одном кластере. Но, может быть, говорить только о кластерах?

Ты пишешь, что непонятно, что это такое - “низшее значение метакультуры”. Ты полагаешь, что просто “метакульура”, а также ее “эйдос” - понятнее?

Относительно “практик метакультуры” - из исходного текста абсолютно непонятно, что имеется в виду.

Относительно “завешить себя”. В рамках андреевского мифа - все понятно. Но из исходного текста опять же совершенно непонятно, о чем идет речь. Ты там на андреевский миф не ссылаешься - получается, что читатель по умолчанию должен быть в курсе этого мифа. Но мы об этом ранее читателя не предупреждали.

Насчет “может быть говорили, а может быть нет, еще поговорим”. Ты предлагаешь новую главу для публикации. И опять - если мы об этом ранее не говорили, то непонятно, о чем идет речь. Читателю непонятно. А не тебе и мне, которые уже сто раз разговаривали на эти темы. Подумай о читателе.

Относительно эйдоса и империогенной реакции. Получается, что именно потому, что эйдос обеспечивает целостность - возможна такая реакция. Что это за “обеспечение целостности”? Что такое “целостность” для эйдоса, который не имеет границ? Вот я и написал, что ты возвращаешься к идее “защитной реакции”, но на другом языке.

Дмитрий Ахтырский
Ну да, о метакультурах нам все же надо говорить, потому что может быть сразу несколько метадержав в одном кластере. Но, может быть, говорить только о кластерах?

А почему? Ведь есть метакультуры вообще без кластеров. Например, Северо-буддийская, в которой вообще никогда не происходило империогенных реакций и, соответственно не было империонных кластеров. Или метакультура Юго-восточной Азии, в которой кластер прекратил свое существование в 1930-х гг. Или, например, есть страны, над которыми не довлеют империоны. Зачем обязательно настаивать на идее о том, что кластеры подавляют или контролируют “низшую сферу” метакультуры?

Дмитрий Ахтырский
Ты пишешь, что непонятно, что это такое - “низшее значение метакультуры”. Ты полагаешь, что просто “метакультура”, а также ее “эйдос” - понятнее?

Что такое метакультура, все же, кажется, можно себе представить. “Эйдос” метакультуры мы не описываем, мы лишь констатируем его существование. Есть сверхидея, есть ее воплощение. Есть же гегелевский дух, есть его саморазвитие в истории. Эйдос отдельной метакультуры - это и есть такой дух, только, своего рода, локальный.

Дмитрий Ахтырский
Относительно “практик метакультуры” - из исходного текста абсолютно непонятно, что имеется в виду.

Да, нужно будет уточнить. Я с этим и не спорю.

Дмитрий Ахтырский
Насчет “может быть говорили, а может быть нет, еще поговорим”. Ты предлагаешь новую главу для публикации. И опять - если мы об этом ранее не говорили, то непонятно, о чем идет речь. Читателю непонятно. А не тебе и мне, которые уже сто раз разговаривали на эти темы. Подумай о читателе.

Это шутка была. Естественно, надо будет сказать.

Дмитрий Ахтырский
Относительно эйдоса и империогенной реакции. Получается, что именно потому, что эйдос обеспечивает целостность - возможна такая реакция. Что это за “обеспечение целостности”? Что такое “целостность” для эйдоса, который не имеет границ? Вот я и написал, что ты возвращаешься к идее “защитной реакции”, но на другом языке.

Так я и не уходил от идеи защитной реакции. В метакультуре срабатывает защитный механизм. его природа мне неизвестна. И положим, что от того, что эйдос обеспечивает целостность метакультуры, становится возможной защитная реакция. А бог есть свобода, значит он несет ответственность за зло? Мне кажется, такие прямолинейные каузальные конструкции давно утратили состоятельность. Эйдос, поддерживающий целостность метакультуры, не может быть обвинен в том,что в метакультуре возникает такая девиация как империон.

Метакультура

Прежде всего, необходимо сказать несколько слов о том, зачем нам понадобилось вводить этот термин в концепцию.

Как мы уже говорили ранее, наше предположение заключается в том, что в историческом процессе принимают участие некие силы, которым мы дали сразу несколько имен – «метадержава», «империон», «уицраор». Эти силы могут быть опознаны в историческом процессе путем анализа различных социокультурных факторов – если мы можем наблюдать сходство некоторых социокультурных процессов в различных человеческих сообществах. Проявления этих сил в историческом процессе – стремления тех или иных групп к экспансии, к максимальному распространению своей власти, к расширению зон контроля как в экстенсивном плане (территория), так и в интенсивном (человеческое сознание в самом широком смысле этого слова – и человеческая культура).

Мы приводим перечень факторов, которые указывают на возможность того, что в исторической реальности проявляет себя некая метадержава. Однако, если мы предположим, что мы обнаружили проявление метадержавы, то проверка такого предположения окажется весьма затруднительным делом. Затруднения связаны прежде всего с самим характером анализируемого материала – с колоссальным объемом данных самых различных родов, с неопределенностью самого понятия факта (и в особенности факта исторического). Процесс обнаружения скрытой от непосредственного наблюдатели действующей силы затруднен и тем, что объекты, в которых метадержавы проявляют себя – люди, их культура, различные человеческие объединения – крайне сложны для изучения.

Проявление метадержавы невозможно свести к деятельности того или иного формального института – например, государства. Невозможно его свести и к деятельности той или иной социальной группы – например, той или иной социальной элиты. К примеру, молекулярно-атомарный состав клетки постоянно меняется, клетка же остается прежней. Можно сказать, что таково отношение социального института или устойчивой социальной группы по отношению к людям, участвующим в их деятельности. Но в данном случае сами государства и социальные группы могут быть уподоблены молекулам и атомам – метадержава же окажется в рамках заданной метафоры клеткой, чью деятельность можно попытаться запеленговать тем или иным способом.

Но приведенная в предыдущем абзаце метафора не должна быть воспринята как охватывающая весь предлагаемый нами дискурс мифологема. Эта метафора имеет в нашем случае весьма ограниченную применимость. Метадержавы в этой модели окажутся, скорее, паразитарными образованиями типа вирусов, внедряющихся в клетку, чужеродных ей, но пытающихся видоизменить деятельность клетки в своих интересах.

Метадержаву также можно уподобить рекетиру, заставляющему бизнесмена выплачивать дань – и оправдывающему грабеж тем, что рекетир дает бизнесмену защиту от других рекетиров. «Чтобы избавиться от драконов, надо иметь своего собственного». Таким образом, рождение и распространение метадержав может быть уподоблено эпидемии (пандемии). Метадержавы защищают своих носителей от существ своего же вида, от других метадержав. Ирония заключается в том, что они защищают носителя не как самостоятельное существо со своими интересами и целями, но как свою кормовую базу, возможность «резать или стричь» которую они желают оставить за собой в эксклюзивном порядке.

Так или иначе, метадержавы являются некими целостностями, не исчерпывающими собой исторический процесс. Они нуждаются в среде, в которой они могли бы существовать, которую могли бы контролировать – устанавливая свой контроль над другими обитателями этой среды, препятствуя находящимся под контролем из-под этого контроля выходить, расширяя зоны своего влияния путем проникновения в соседнюю среду («соседнюю клетку» в предыдущей метафоре), ведя наступательные и оборонительные войны с существами своего вида.

Само появление каждой конкретной метадержавы обусловлено, в частности, средой, в которой она появляется. Некие свойства этой среды и процессы, в ней идущие, делают возможность возникновения метадержавы в каждом конкретном случае меньшей или большей – вплоть до того, что можно говорить о весьма значительной степени обусловленности процесса возникновения метадержав. Без введения в нашу концепцию понятия, обозначающего такую среду, описание функционирования и взаимодействия между собой метадержав оказывается невозможным.

Для обозначения среды «обитания» метадержав мы введем понятие «метакультура».

Дмитрий Ахтырский
Для обозначения среды «обитания» метадержав мы введем понятие «метакультура».

Метакультура - это понятие значительно более широкое, чем среда обитания империонов (метадержав). Империон паразитирует на метакультуре, является ее девиацией, искажающей ее становление. При этом в нашем тексте империон и метакультура оказываются связаны самым тесным образом. Собственно мы и рассматриваем в основном тот аспект метакультуры, который связан с государственностью, и уже - с империонами. Более того, именно существование империонов становится одним из косвенных критериев, позволяющих нам различать метакультуры или, напротив, констатировать, что к одной и той же метакультуре могут относиться государства разных этно-лингвистических и конфессиональных сообществ.

Если рассматривать метадержаву в аспекте проблематики человеческого сознания, человеческой психологии, она может проявляться, когда человек идентифицирует себя как часть определенной общности, как часть некоего «мы». Если принятие этой идентичности заставляет человека забыть о его идентичностях более высокого порядка или о возможности существования вне социокультурных идентификаций, то окружающие человека реалии получают маркеры «свой» и «чужой», которые воспринимаются человеком как принципиальные, если не фундаментальные, характеристики воспринимаемых реалий – людей, культурных явлений и т.д. Реальность начинает в этом случае восприниматься как противоборство «своих» и «чужих», в котором «свои», «своя» общность», с которой человек идентифицируется, должны одержать победу – а противник повержен, разгромлен, унижен или просто подчинен или вынужден признать превосходство стороны, которую человек считает «своей».

Можно сказать, что в коллективном бессознательном членов сообщества активизируется набор архетипических фигур. Каждая из этих фигур, функционируя в сознаниях/бессознательном членов сообщества, вызывает в них сходные переживания – а эти переживания, в свою очередь влекут за собой ту или иную активность, в том числе активность социальную. Является ли при этом такая фигура некоей целостностью (возможно, некоей самостоятельным или даже сознательным существом) или же она представляет собой просто конгломерат сходных состояний сознания и вытекающей из них сходной активности членов той или иной группы – для нас в данном случае неважно. Неважно еще и потому, что утверждение или отрицание реальности существования такого рода фигуры не могут быть ни доказаны, ни опровергнуты (по чисто формальным основаниям). Однако для удобства мы будем условно маркировать описываемые феномены определенными терминами – в этом конкретном случае как «метадержавы» или «империоны».

Метадержавы могут быть реально существующими образованиями, а могут быть просто совокупностью различных факторов, объединенных нами по определенному признаку. Для нас в данном случае неважно, под каким именно углом их рассматривать – эта чисто метафизическая проблема не входит в круг проблем этой работы. Важно же для нас, что наблюдаемые нами сочетания факторов относительно устойчивы, а трансформации этих сочетаний факторов относительно повторяемы – а потому мы сочли их объектами, которые можно исследовать, обозначив их особым термином.

Метадержаву можно рассматривать как одну из таких фигур – которая как раз и связана с разделением на «своих» и враждебных «чужих». Такого типа фигуры не исчерпывают собой все содержание сознания и активность человека, связанные с его социокультурной идентификацией. Идентификация сама по себе вовсе не предполагает автоматически культивацию ксенофобии и тому подобных вещей. Однако подобные агрессивные образования, имеющие отношение к человеческим коллективам, склонны паразитировать на переживании человеком причастности к соответствующей общности. Паразитизм такого образования заключается прежде всего в том, что сознание, подчиненное соответствующему психологическому архетипу, будет пытаться интерпретировать в шовинистическом духе в пределе весь культурный, исторический и иной багаж данного сообщества.

Однако метадержавы представляют собой особый разряд таких паразитических фигур. В историческом процессе они начинают проявлять себя лишь там, где возникают сверхплеменные объединения, и только в том случае, если это конкретное объединение овладело технологией производства и обработки железа.


Итак, метадержавы возникают лишь на определенных стадиях объединения человечества. И возникновение их непосредственно связано с процессом объединения – на этом процессе как раз и паразитируют метадержавы.

Предположим, что на определенном этапе своего развития человечество существовало как набор племен. Эта ситуация нередко описывается как ситуация культурно-языкового континуума. Однако континуальность эта в определенной степени условна – назовем такую континуальность экстенсивной. Эта «идеальная модель» предполагает, что сосуществующие территориально племена каждое имеет свой язык и свою культуру, которые в случае отсутствия масштабных переселений тем более похожи между собой, чем ближе друг к другу живут соответствующие племена.

Однако и в данном случае мы имеем только внешнюю континуальность. Каждое объединение само по себе дискретно и может находиться в весьма враждебных отношениях с казалось бы культурно близкими соседями – причем культурная близость неочевидно, так как предположение о существовании в прошлом культурно-языкового континуума в планетарном масштабе не доказано (явления подобного рода описаны лишь в отношении некоторых локальных зон – например, некоторых частей Новой Гвинеи).

Развитие человечества, как мы предполагаем, идет по пути формирования все более масштабных объединений. В обозримом пределе это развитие должно привести к формированию единого всечеловеческого объединения в общем едином культурном пространстве.

Однако процесс этого объединения имеет несколько стадий. На каждом промежуточном этапе мы можем попытаться выделить некоторое количество относительно дискретных объединений – поскольку процесс объединения идет скорее путем формирования все более широких объединений, чем путем конденсации непосредственно в общечеловеческое единство.

Процесс вычленения этих промежуточных единств весьма затруднителен. Нельзя забывать о том, что объединение имеет различные аспекты – и классификация этих целостностей будет зависеть от того, какой именно аспект для классификатора является приоритетным.

Однако сложность задачи не должна помешать исследователю процесса объединения человечества в его попытках вычленять формирующиеся единства промежуточных фаз и даже составлять классификации и перечни этих единств.


Постараюсь продолжить позже.

Добавил в середину предыдущего поста следующий пассаж:

Дмитрий Ахтырский
Метадержавы могут быть реально существующими образованиями, а могут быть просто совокупностью различных факторов, объединенных нами по определенному признаку. Для нас в данном случае неважно, под каким именно углом их рассматривать – эта чисто метафизическая проблема не входит в круг проблем этой работы. Важно же для нас, что наблюдаемые нами сочетания факторов относительно устойчивы, а трансформации этих сочетаний факторов относительно повторяемы – а потому мы сочли их объектами, которые можно исследовать, обозначив их особым термином.

Формировать классификации таких единств можно различными способами. В результате различных процедур классификации мы получим единства различных типов и уровней. Если одновременно применить несколько процедур классификации, то мы увидим социокультурное пространство человечества как набор разнородных взаимопересекающихся единств. К примеру, мы можем видеть единства, которые условно можно назвать племенными (затем – национальными), единства конфессиональные, единства профессиональные и субкультурные. В современности, к примеру, мы можем говорить о единстве политических наций или о единстве научного сообщества.

Однако в данном случае нас будет интересовать лишь определенный тип таких единств.

Нас, во-первых, интересуют единства сверхплеменные – поскольку на уровне племен мы не можем выявить следы функционирования образований, являющихся предметом нашего исследования, которые мы обозначили синонимическими терминами «метадержава» и «империон».

Во-вторых, нас интересуют единства, одной из базовых основ которых является общность языка, прежде всего языка повседневного общения, соединяющего различные социальные группы.

Интересующие нас единства могут иметь внутри себя массу различий – объединяющим же принципом служат некие базовые мифы – на первых порах развития человеческой культуры в основном религиозные – разделяемые правящими на соответствующих этим единствам территориях элитами.

Тем не менее, сложность и многоаспектность проблематики вычленения подобных единств такова, что, как мы предполагаем, несмотря на приведенные выше ограничения, возможно создание сильно отличающихся друг от друга классификаций этих единств. Многие философы, историки и культурологи пытались разработать такие классификации в рамках локально-цивилизационного подхода – но все эти попытки имеют ущербность в плане четкости критериев классификации.

Вполне вероятно, что проблема четкости критериев в данном случае неустранима либо принципиально, либо на данном этапе развития гуманитарного знания (стадиально). Однако проблематика нашей работы требует введения конкретной номенклатуры этих единств – в нашей работе они получают термин «метакультуры» (хотя следует заметить, что этот термин имеет в нашем дискурсе и иное, более широкое значение, далеко выходящее за пределы проблематики метадержав/империонов).

Поэтому мы оказались вынуждены отойти от строго эмпирического пути поиска четких критериев выделения метакультурных единств – поскольку, как гласил лозунг на стене отдела Абсолютного знания в НИИЧАВО («Понедельник начинается в субботу» братьев Стругацких»), «познание бесконечности требует бесконечного времени». Строго эмпирический подход просто не позволит исследователю в ситуации обилия разнородных противоречивых эмпирических данных сделать следующий шаг и перейти к обобщениям.

В связи с этим в качестве гипотезы для своей работы мы взяли классификацию метакультур и метадержав, предложенную поэтом и мыслителем Даниилом Андреевым – поскольку именно он первым (хотя и с помощью мифопоэтического языка) указал на реалии, которые мы, пытаясь подойти к проблеме с помощью рационалистического инструментария, обозначаем термином «метадержавы» («империоны»). Помимо этого, выбор номенклатурметакультур и металержав, а также, шире, некоторых аспектов мифопоэтической картины мира Даниила Андреева на роль необходимой для рационального познания базовой метафоры обусловила красота, стройность и огромный эвристический потенциал этой картины.

В своей дальнейшей работе мы пытаемся проверить относительную адекватность предложенных Андреевым номенклатур, предполагая возможность критического их пересмотра. Цель работы – выявить основные принципы и закономерности функционирования метадержав и их взаимодействия между собой, а также некоторые их связи с метакультурными единствами, в пространстве которых метадержавы реализуют себя.

Даниил Андреев, предлагая свои номенклатуры, опирался на имеющийся у него набор историко-культурных знаний, на интуицию и (что было для него определяющим) на свой трансперсональный (психоделический, визионерский) опыт – опыт, полученный в измененных (альтернативных повседневному) состояниях сознания. Мы же попытаемся посмотреть, насколько перспективны идеи Андреева относительно метакультур и метадержав (в андреевском мифе метакультуры обозначаются тем же термином, что и в нашей работе; метадержавы же именуются Андреевым вводимым им словом «уицраор», вынесенным им из опыта, полученного в изменных состояниях сознания). В частности, Федор Синельников попробует предложить некие рациональные критерии, которые могут рационально поддержать вводимую номенклатуру метадержав. Однако, пожалуй, основным аргументом в пользу или против предлагаемых номенклатур будет внутренняя связность итоговой модели (или ее недостаток/отсутствие), «принцип красоты концепции».

Безусловно, в таком подходе можно увидеть порочный круг, нарушение принципов доказательства. Однако этот круг не примитивен, он состоит не из двух, а из многих шагов, создавая сложную сеть. Будучи наложена на доступное нам эмпирически социокультурное историческое пространство, эта сеть может либо работать, либо не работать. Она может быть фальсифицирована в попперовском смысле слова – то есть мы можем предложить некое гипотетическое историческое событие, которое не может быть объяснено в пределах данной концепции.

А если эта концепция удовлетворяет принципу фальсификации (что мы постараемся показать), то недостаточно эмпирически строгий способ ее первоначального формирования и критериальный произвол в выборе базовой гипотезы, и даже наличие кругов в обосновании (которые мы постараемся не маскировать, но, напротив, демонстрировать проблемные места конструкции со всей возможной отчетливостью и научной честностью) уже не будут иметь решающего значения для общей оценки адекватности концепции. Концепция окажется применимой, рабочей – если машина едет, то недостаточная четкость методологии, использованной ее конструкторами, не может предоставить наблюдателю основания утверждать, что машина не едет. В этом случае перед нами или другими исследователями данной проблематики может встать задача в дальнейшем построить более строгую и обоснованную теорию метакультур и метадержав. Однако мы сможем говорить о повышении онтологического статуса исследуемых нами реалий. Сходным образом в области астрофизики на основании гипотез пришли к выводу о возможности существования объектов типа «черных дыр». Ныне астрофизики считают черные дыры реально существующими объектами, хотя стройной итоговой теории возникновения, природы и функционирования черных дыр не создано.

Тихий дон Диего
Это позволит нам определять, какая метакультура – как целостность – становится жертвой внешней агрессии. Ведь именно эти темы связаны с вопросом о появлении империонов.

Я полагаю, что не метакультура становится жертвой агрессии. А что некие процессы внутри метакультуры интерпретируются метадержавой как агрессия против метадержавы - и эта интерпретация транслируется носителям метадержавного кода в виде “мы и наши ценности стали жертвой агрессии”.

Полагаю, что излишним является тезис о том, что “метакультура как целостность становится жертвой агрессии”. Корректнее сказать, как мне кажется, что агрессии подвергается подконтрольная метадержаве область, Поскольку метадержава явдяется паразитическим образованием, агрессия против контролируемой ею области реальности представляется ангажированному метадержавой человеческому сознанию как агрессия против самой метакультуры - реальности, на которой метадержава паразитирует. Мы не можем говорить о всей целостности, что она становится жетвой агрессии. Кроме того, этот вопрос выходит за рамки тематики этой работы и актуальным становится, только если мы говорим уже не только о метадержавах, но об общей терии метакультур. В данном же случае для нас достаточно того, что метадержава может появиться в том случае, если возникшее в эмпирической реальности метакультурное единство - именно в исторической социокультурной реальности (“в Энрофе”) - оказывается в ситуации угрозы нанесения ему того или иного ущерба (переход к культурному коду агрессора, демографический удар и т.д.). Именно что реагирует что-то в метакультуре - но не метакультура как целостность. “Метакультура как целостность” иначе, прошу прощения, становится похоже на некое “корпоративное фашистское государство”, в котором и рабочий, и олигарх вместе должны противостоять “внешнему врагу”. Можно даже сказать, что реагирует вся метакультура - но различные ее аспекты, различные составляющие ее реалии реагировать могут совершенно по-разному. И некоторые реалии никак не могут быть представлены в качестве “жертв”.

Короче. Нам достаточно, если говорить о появлении новых метадержав, рассматривать такие появления как “запрос” со стороны профанических, низших, редуцированных (можно постараться подобрать более подходящие термины) аспектов метакультурного единства (говоря языком Андреева - эгрегоры, кароссы и т.д.). Тем самым нам не нужно будет в рамках данной работы выяснять и прорабатывать вопрос о взаимотношениях высших аспектов метакультуры и метадержав, имеющих отношение к этой метакультуре.

Прерывание связи конкретных человеческих общностей с эйдосом метакультуры угрожает существанию низших аспектов метакультуры, для которых приоритетом является выживание любой ценой (поскольку существовать они могут только при наличии связи эйдоса с социальными группами). И даже если вопрос о выживании не грозит - любой, даже не такой значительный ущерб, который они могут в результате того или иного исторического процесса потерпеть, может послужить триггером процессаа, в ходе которого появляется метадержава.

Дмитрий Ахтырский
Корректнее сказать, как мне кажется, что агрессии подвергается подконтрольная метадержаве область,

А если метадержавы еще нет, а внешняя агрессия есть? Ведь именно в результате такой агрессии появляется первая метадержава (империон).

Дмитрий Ахтырский
Именно что реагирует что-то в метакультуре - но не метакультура как целостность.

?

Дмитрий Ахтырский
со стороны профанических, низших, редуцированных (можно постараться подобрать более подходящие термины)

Термины подобрать можно. А вот провести убедительное разделение на “высшее” и “низшее” можно только опять подключив метафизику в самом упрощенном виде.

Тихий дон Диего
А если метадержавы еще нет, а внешняя агрессия есть? Ведь именно в результате такой агрессии появляется первая метадержава (империон).

Дмитрий Ахтырский
Нам достаточно, если говорить о появлении новых метадержав, рассматривать такие появления как “запрос” со стороны профанических, низших, редуцированных (можно постараться подобрать более подходящие термины) аспектов метакультурного единства (говоря языком Андреева - эгрегоры, кароссы и т.д.). Тем самым нам не нужно будет в рамках данной работы выяснять и прорабатывать вопрос о взаимотношениях высших аспектов метакультуры и метадержав, имеющих отношение к этой метакультуре.

Ответ находился в посте, по отношению к которому у тебя возник вопрос.

Тихий дон Диего
Термины подобрать можно. А вот провести убедительное разделение на “высшее” и “низшее” можно только опять подключив метафизику в самом упрощенном виде.

Именно что если говорить только о низших областях, можно не говорить о их свяхзях с высшими - там метафизики выше крыши. А вот специально разделять высшее и низшее при предлагаемом мной подходе как раз не надо - поскольку мы связи с высшим не разбираем, за то оставляем некие высшие метакультурные пространства незатронутыми этой проблематикой и не возлагаем на них ответственность за появление и деятельность метадержав.

У тебя же опять получается, что агрессии подвергается ВСЯ метакультура и жертвой становится тоже она ВСЯ. Что влечет за собой множество вопросов - что значит агрессия против эйдоса метакультуры? Опять получается, что эйдом метакультуры представляет собой одно “корпоративное” целое с метадержавой.

Тихий дон Диего
Дмитрий Ахтырский: “Именно что реагирует что-то в метакультуре - но не метакультура как целостность”.

?

Не понял, что именно тебе непонятно. Я имел в виду, что реакция происходит именно В метакультуре, и предлагаю отредактировать место, в котором говорится, что реагирует метакультура как целостность. Ты полагаешь, что паразитов можно считать входящими в целостность организма, на котором они паразитируют?

Тихий дон Диего
Эйдос метакультуры обеспечивает ее цельность и континуальность в историческом времени-пространстве. Именно этим объясняется то, что внешняя агрессия против одного из сообществ метакультуры может вызвать в ней как в целостной системе защитную империогенную реакцию.

Любая культурная целостность многоаспектна и многоуровнева. Можно говорить о высших творческих пластах метакультуры, а можно говорить о низших, побочных или паразитарных. Любая культурная целостность расслаивается подобным образом. Так,в научном сообществе существуют его идеалы, высшие принципы, связанные с этическими ценностями познания, открытости и т.д. Но в научном сообществе существует бюрократический аппарат, коррупция, косность, ангажированность властными элитами и множество других реалий, формирующих “низ сообщества”, не имеющий прямого отношения по своей сути к пластам высшим - или вовсе не имеющий к высшим ценностям сообщества отношения, но паразитирующий на нем. При этом структуры низа и персоналии, озвучивающие “голоса” этих структур вынуждены легитимировать свое существование для людей, имеющих отношение к данному социокультурному единству, позиционируя себя в качестве служителей, защитников и менеджеров этих структур, без которых сообщество не сможет существовать в реальном мире жесткой конкуренции, борьбы за выживание на уничтожение. В результате манифестаторы побочных и паразитических структур навязывают социокультурному единству жесткие иерархические структуры господства-подчинения.

Мы можем только предполагать, каким именно образом происходит возникновение метадержавы во всех подробностях. Можно выдвигать самые различные гипотезы, какое отношение имеют высшие аспекты метакультурного единства к появлению аспектов низших, побочных и паразитических - а также в принципе необходимых вторричных, но пытающихся навязать аспектам первичным, высшим, принципиальным свое господство. Эта тема вызывает большой интерес у авторов этой работы, но выходит за пределы тематики последней.

Нам достаточно будет сказать, что метадержава появляется в метакультуре в результате неких процессов, происходящих в низших слоях метакультуры. Эти низшие слои проявляют себя в культуре прежде всего как властные жесткие иерархии и “горизонтальные” социокультурные явления, формирующиеся на основе применения грубых шовинистически-ксенофобских оппозиций типа “свой/чужой”. Процессы в низших слоях метакультуры, приводящие к появлению метадержавы, связаны с внешней угрозой, которую чувствуют “вертикальные” и “горизонтальные” образования этих низших слоев. Эта угроза не обязательно должна быть угрозой уничтожения, угрозой самому существованию этих образований. Это может быть угроза меньшего масштаба - например, угроза сужения сферы влияния. Такого рода угроза создает “пространство”, в котором может появиться метадержава, новая значительно более мощная низовая структура в метакультуре, которая подвергает остальные низовые структуры серьезному переформатированию - однако для появления метадержавы нужно совпадение еще ряда факторов, так что не каждая угроза низшим слоям метакультуры приводит к появлению метадержавы, но лишь некоторые, в определенных случаях. Об условиях появления метадержавы мы в дальнейшем поговорим особо.

Поскольку низовые слои метакультуры, как мы уже отметили чуть выше, позиционируют себя в качестве хранителей и защитников метакультуры, то угроза им самим интерпретируется кокретными человеческими манифестаторами этих метакультурных слоев как угроза непосредственно самой метакультуре. Софистика рэкета имеют особо высокую эффективность, поскольку жесткие агрессивные низовые структуры, представляющие низовые аспекты како-либо социокультурного единства, могут уничтожить физически людей, входящих в иное социокультурное единство, а могут разрушить социокультурные связи внутри сообщества, в результате чего такое сообщество деградирует, в реультате серьезных помех в процессе внутрисоциокультурной коммуникации. Но если говорить грубо, “угроза”, могущая привести к появлению новой метадержавы, манифестируется как один из вариантов крика “наших бьют”.

Нам известно, что в Москве происходили кулачные бои между поклонниками творчества Лемешева и Козловского. Мы глубоко сомневаемся, что Лемешев и Козловский были каким-то образом заинтересованы в проведении и результатах таких боев - хотя можно предположить, что при их интенсификации сторонники одного из певцов в правительстве и силовых структурах могли бы вопрепятствовать другому в его творческой деятельности. Эта метафора вполне работает и в нашем случае. Мы не знаем, каким угрозам подвергаются высшие пласты метакультур и подвергаются ли они угрозам вообще. Мы можем только констатировать тот факт, что низшие метакультурные пласты - вертикальные и горизонтальные - подают сигнал тревоги и пытаются мобилизовать людей, что удается в той степени, в какой они укоренены в сознании/психике последних.

Дальше написать:

Зачем нужен концепт “географическое пространство метакультуры”? Написать о проблеме относительной географической локализации.

Написать о том, что мы не говорим, как передается “сигнал тревоги”. Привести в пример появление римской метадержавы.

Некорректно говорить, что метакультура существует в неких пространственных границах. Постольку, поскольку метакультура существует как реальность сознания, она может существовать везде, где сознание присутствует. К примеру, культура Древнего Египта ныне не локализована на территории Египта. Ее материальные проявления хранятся в музеях всего мира, а знания о ней в нашей реальности хранят, к примеру, египтологи, представляющие собой сообщество глобального охвата.

На сегодняшний день различные метакультуры имеют только условную локализацию. Благодаря развитию средств связи и коммуникации, развитию научного сообщества и гуманитарного знания многие метакультуры хотя бы частично разомкнули свои границы и вышли на планетарный уровень локализации. По той причине разговор о «границах метакультурных зон» на карте мира все более обессмысливается.