выход

 

Часть 1, глава 1 трактата "Механизмы историосферы"

Читать введение к трактату

 

В первой четверти двадцатого века русская религиозная философия обогащается новым концептом – «метаистория». Не то, чтобы он был нов в принципе,  но это понятие стало своего рода фокусом, сконцентрировавшим в себе и преломившем по-новому прежние историософские идеи. Со времен древнееврейских пророков история понималась как сфера, в которой Бог открывает себя человеку. Апокалиптическое мироощущение позволяет почувствовать, что история пронизана напряженными струнами иной реальности, что в истории сталкиваются этически непримиримые силы, что, собственно, наша история и есть участие человека и общества в противостоянии этих сил. 

В России три мыслителя использовали понятие «метаистория». Это С. Булгаков, Н. Бердяев и Д. Андреев. Для Булгакова и Бердяева метаистория – это реальность, возвышающаяся над историей. Даниил Андреев понимал метаисторию иначе. Его опыт мистика и визионера является совершенно новым образом переживания и восприятия исторической драмы. Для Андреева метаистория пребывает за историей, и включает в себя не только восходящий, но и нисходящий мир. Эта иномерная и иноматериальная реальность неразрывно связана с плотью земной истории и с ее смыслом, постичь который и пытался Андреев. В своих откровениях он предстает перед нами как бы в двух качествах – как духовидец и как мыслитель-историософ. На пересечении этих линий и возникает его метаистория – уже как учение о ходе и смысле исторического процесса, его движущих силах и грядущих итогах. 

В своих произведениях Андреев говорит о могущественных сверхматериальных сущностях, влияющих на наш мир. В известной степени такой взгляд коррелируется не только с древнееврейской апокалиптикой, но и с вполне «посюсторонними» методологиями Нового времени. Еще Ж. Мишле приписывал нации личностные характеристики – она могла у него радоваться, страдать, гордиться, испытывать стыд и т.п. Однако у Мишле это говорилось о нации все же не в прямом смысле. М. Вебер оперировал концептом «идеальных типов». К.-Г. Юнг предложил идею «архетипов». Гораздо дальше и Мишле, и Вебера, и Юнга пошел Н. Лосский, который предложил идею “субстанциональных деятелей”. В его философской системе они являются не абстрактными умозрительными категориями, а живыми существами. В частности, Лосский писал о субстанциональных деятелях народов и государств. В системе Лосского нет указаний на то, где находится экзистенциальный центр субстанциональных деятелей, организующих жизнь сообществ. Андреев в отличие от Лосского связывает существование некоторых исторических коллективов с иноматериальными существами, пребывающими в иных временно-пространственных слоях.

Современная наука не имеет адекватных средств для верификации сведений, сообщаемых Андреевым, поскольку сами эти сведения таковы, что требуют запредельных, в нашем сегодняшнем понимании, инструментов анализа. Но это не исключает попытки достижения синтеза нового типа, при котором метафизические предпосылки не отрицаются, а открыто вводятся в качестве одного из его элементов. Этот новый синтез необходим и неизбежен, поскольку постклассическая гуманитарная наука пребывает в состоянии методологического кризиса и ищет новые методы, объекты и пути познания.  Реальности иномерного порядка могут быть введены в качестве одного из компонентов в контекст фундаментальных проблем гуманитарного знания. Это в полной мере касается и истории. Раньше была апокалиптика и примитивный провиденциализм, но не было научной историографии. Затем наступил период, когда господствовала научная историография, а апокалиптика утратила былое значение, и традиционные провиденциалистские объяснения истории уже не могли удовлетворить культурные запросы человечества. Постмодерн, отрицавший претензию на метапозицию, диалектически развиваясь, создал условия для любого синтеза, в том числе синтеза метафизики и науки. И в эпоху, наступившую после постмодерна, у нас есть возможность соединить новую апокалиптику (и провиденциальное понимание истории) и классическую научную историографию. 

Историю, как её принято понимать, и в частности – историю государственности, можно увидеть по-новому через метаисторический миф Андреева – в независимости от того, относимся мы к нему как к транссубъектной реальности или используем в качестве условной величины. При осмыслении истории андреевский миф может приниматься подобно тому, как в современной математике для решения сверхсложных уравнений используется «дополнительный аргумент», а в физике – идея кварков, которые остаются ненаблюдаемыми. 

Подход Андреева к истории открывает такие горизонты, которых еще не знал ни один историк. И с тем большей осторожностью и щепетильностью следует подходить к его текстам и к его лексике. Наше исследование требует определённой терминологии, и мы полагаем, что в некоторых случаях логично использовать термины самого Андреева. И не только тогда, когда анализируется его творчество, но и в тех случаях, когда мы будем пытаться рассматривать современную российскую государственность – в рамках концепции Андреева. Речь идёт именно о терминах, вводимых как «дополнительный аргумент», а не о перенесении Андреевских поэтических образов на историческую реальность. При этом мы будем использовать в нашем тексте, своего рода, терминологические «фильтры», позволяющие, во-первых, сохранить корректное отношение к наследию Андреева, а, во-вторых, облегчить для читателя переход от мира андреевской лексики к исторической и политологической конкретике. 

В мифе Андреева особое место занимает идея существования локальных цивилизаций – если понимать это словосочетание как синоним введенного им термина «метакультура». У Андреева «метакультура» – это система временно-пространственных разноматериальных слоев. Высшей точкой каждой метакультуры является ее небесная страна, пребывающая в высоких иномерных сферах. Метакультуры присутствуют и в нашем временно-пространственном слое, то есть в земных истории и географии. Термин «метакультура» в приложении к истории во многом аналогичен таким культурологическим понятиям, как «культурно-исторический тип» Данилевского, «культура» Шпенглера, «цивилизация» Тойнби, «суперэтнос» Л. Гумилева. При этом Андреев остается универсалистом и воспринимает человечество как единое целое. Для него была абсолютно чужда идея замкнутости метакультур в самих себе. Напротив, именно их сотворчество способствует их развитию и становлению всего человечества. 

Андреев различает высшие провиденциальные сферы каждой метакультуры, существующие на иных временно-пространственных уровнях бытия. Эти провиденциальные сферы и «задают» метакультуры, созидают их и поддерживают их существование – как в исторической, так и в над-исторической реальности. У Андреева метакультура включает и нисходящие временно-пространственные миры, существование которых связано с демонической активностью. Существующие в иной временно-пространственной реальности, демонические миры, паразитирующие на метакультуре, по своей сути чужды и инородны ей. Они как бы инкорпорируются в метакультуру, при этом оставаясь ей сущностно чуждыми и разрушая ее изнутри. Искажение в становление метакультуры привносит и наш исторический слой, так как люди в этом мире несут в себе искажающий импульс, источником которого, опять же, являются демонические силы. 

Значительное место в метаистории Андреева занимает более узкая тема – метаистория великодержавия. Понимание Андреевым государства и государственности является одним из самых ярких антиэтатистских феноменов в истории духовной культуры человечества. В его произведениях высочайший по чистоте образ Бога как свободы и любви, как всеблагого, некарающего существа  сочетается с переживанием апокалипсиса истории. Апокалипсиса, в котором роль антагонистическую по отношению к Богу играют сущности великих империй прошлого и настоящего. Практически вся политическая сфера великодержавных государств, когда-либо существовавших в истории, связывается Андреевым с существованием иномерных демонических миров. 

Создание концепции великодержавия как особого состояния человеческого сообщества и является задачей нашего исследования. Мы не пытаемся сейчас создать завершенную цивилизационную теорию на базе андреевского мифа. Метакультурная карта Андреева принимается лишь в качестве предварительной рабочей гипотезы. При этом мы предлагаем рассмотреть в качестве критерия, позволяющего идентифицировать и различать метакультуры, концепцию империонов (метадержав) – которая и представлена в качестве основной гипотезы, предлагаемой читателю и обосновываемой в тексте. Возникновение и существование держав может быть тем самым критерием, на основании которого станет возможным определение этнических и политико-географических пределов метакультур. В исследовании выявляются некоторые закономерности исторического развития и обосновывается метакультурный аспект андреевского мифа. Он предстает перед нами уже не только как плод визионерской интуиции, но и как гуманитарная цивилизационная схема. В ходе исследования сложилась картина, в которой все элементы гармонично пересекаются, складываются друг с другом, образуя единое, целостное полотно. Эта целостность является ключом и к обоснованию визионерской интуиции Андреева, и к предлагаемой концепции держав.

 

Отредактировано (Март 31, 2015 03:02:58)