Конвульсии монстра. Расшифровка

Беседа Сергея Кладо и Дмитрия Ахтырского.

Ночь с 24 на 25 февраля 2014.

С.К. Если смотреть на это, как на мистическую историю, то очевидно, что это последние конвульсии этого монстра. Я исхожу из того, что должно быть совокупное желание разжиревшего мирового сообщества его каким-то образом остановить. С одной стороны. С другой стороны, этот монстр все-таки наделал шороху. Они ведь знают его в лицо, его зловонный запах они тоже знают. Чувак, который сегодня от Англии сидел в Совете Безопасности, я не знаю, как его зовут, но этот дядечка прилично постарше меня…

Д.А. И он помнит Советский Союз…

С.К. И холодную войну. И я думаю, что хорошо учил историю.

Д.А. Хоть они Андреева и не читали, все же интуитивно чувствуют, что за сегодняшней Россией и за сталинским СССР стоит одно и то же существо.

С.К. Да. Я думаю, что он знаком с историей Второй мировой войны.

Д.А. Они понимают, что это не новая Россия, это та же штука.

С.К. Да, они чувствуют ее. Они не чувствуют вины за Мюнхен. Это наша пропагандистская хрень, что Мюнхен – это так плохо, так плохо. Мюнхен – это было не плохо. Мюнхен по-своему сохранил ту часть Европы, которая потом смогла отвоевать демократию. Мы так не любим Мюнхен именно потому, что если бы не Мюнхен, был бы сталинский сценарий. Мюнхен в некотором роде сорвал его. Сталину нужно было, чтобы они все там передрались, а он вошел туда как миротворец. Это похоже на то, что сейчас Путин делает в Украине. А они не перегрызаются. У Сталина тоже не получилось – они договорились. Да, Судеты… Мы все знаем эту историю. Но дальше – провиденциальный смысл в этом определенный есть, – дальше благодаря Мюнхену появилось 22 июня. Благодаря 22 июня Сталин дошел только до Берлина, не до Лондона. Потом американцы возросли. Атомная бомба. Ему надо было догонять. А потом он взял и умер. И нету его. И ничего нету. Соратники развенчали культ… А Путин в определенном смысле, конечно, реинкарнация Сталина. Ну, такого, вегетарианского. Но мы еще не знаем, какой у него потенциал, у этого человека. Ясно по крайней мере, что крови он не боится. Даже, может быть, жаждет. И льет ее активно.

Д.А. Ну, Сталин тоже. От 24-го до 37-го и тем более до 39-го прошло время. Он тоже не сразу начал. Просто Путин постарше.

С.К. Сталин сразу начал, когда он грабил банки в Тифлисе. Они очень похожи, эти наши государственные уголовнички… Чувства вины за Мюнхен нету. Сколько мы ни пытаемся его привить, у них его нет. У отдельных людей на Западе есть, но в целом нет такого ощущения.

Д.А. У них за другое чувство вины. У американцев чувство вины перед японцами за то, что они их в концлагерях держали в Америке…

С.К. Ну, японцы тоже вели себя не лучшим образом.

Д.А. Я просто имею в виду, за что чувство вины, конкретно. Я видел в Вашингтоне в музее памяти концлагерей, в которых держали японцев.

С.К. Это была адская эпоха, во время которой все сошли с ума действительно.

Д.А. Когда американская пресса называла японцев желтыми обезьянами и т. д.

С.К. Зверства, которые творили японцы на оккупированных территориях, не поддаются даже осмыслению.

Д.А. Нет, это понятно. Я говорю просто, что Запад знает, за что он чувствует вину. Запад это любит и умеет делать. Это конструктивное чувство вины, которое постоянно толкает западную цивилизацию по пути этического восхождения.

С.К. Это не чувство вины. Чувства вины как раз на Западе нету. Это чувство правды.

Д.А. Имеется в виду чувство неправды, которую сделали некие “мы” – мужчины по отношению к женщинам, белые по отношению к индейцам, традиционалисты по отношению к гомосексуалам.

С.К. Это американский стиль. А я говорю про Европу. У Европы другая история. Они никакой вины перед гомосексуалами не чувствуют. Они признают, что это такие же люди, они не «виноватятся», потому что чувство вины, оно тоталитарно, оно захватывает тебя целиком, и ты не можешь думать.

Д.А. Я согласен, что это может быть другое слово. Я имею в виду осознание того, что ты сделал неправильно, и надо исправить ошибку.

С.К. У европейцев есть рефлексия: да – нет, правильно – неправильно, хорошо – нехорошо.

Д.А. Они готовы пересматривать свои ошибки.

С.К. Они к ним относятся спокойно. Их прошлое не сакрально. У них есть сакральные темы, в том числе в прошлом. Это мифологемы. Мифы трогать нельзя. При этом ты можешь совершенно спокойно раскапывать все что угодно про этого короля, но он все равно остается королем правды, света и добра. Но одновременно ты можешь абсолютно спокойно понимать, что он был гондоном и негодяем. Никаких проблем. И они в этом спокойно живут. Поэтому в принципе они так спокойно относятся к миру вокруг себя, более спокойно, чем мы. Ну, конечно, тоже не все.

Д.А. Вернемся к дипломату английскому в Совете безопасности, который не чувствует вины за Мюнхен.

С.К. Ему 60, он помнит холодную войну. Поэтому он ощущает зловонное дыхание и понимает, что не был готов к тому, что будет вот так. Но они это рассматривают как серьезный цивилизационный конфликт. Это вызов. Это challenge. И они под него подписываются. Они говорят: да, Будапештский меморандум. У меня ощущение такое, что Путин не хочет воевать с Западом.

Д.А. У многих до сих пор ощущение, что Запад, несмотря на это, все-таки не подпишется и сдаст Украину.
С.К. Ну что значит сдаст Украину?

Д.А. Разотрет этот меморандум и забудет о нем.

С.К. Давай рассмотрим два варианта. Вот входят танки. Им украинская армия оказывает какое-то сопротивление - или не оказывает. Предположим, они движутся на Киев. Киев не защищен или защищен плохо. Они оккупируют Киев. Эта военная операция в каком-то количестве уносит жизни военных, которые обороняются, или граждан, которые кидаются под танки. Мы не знаем, сколько будет таких столкновений. Может быть, их не будет вообще. Ну, давай будем считать, что количество таких столкновений, приводящих к большим жертвам, будет не больше, чем на площади Тахрир. Украина оккупирована. Россию исключают из Совета Безопасности ООН, того-сего, пятого-десятого. Короче говоря, она попадает вместе с Украиной в полную экономическую блокаду.

Д.А. А ее исключат? Она ведь говорит, что не оккупирует, а возвращает законного президента.

С.К. А ей говорят: «Хорошо. Вы что, сейчас будете новое государство создавать? Создавайте. Только мы не признаем этого государства. Мы будем признавать два государства, дипломатически, как с Тибетом. Мы введем эмбарго на торговлю с вами. И будем ждать, когда вам надоест, пока вы не сдохнете. И будем готовить ввод войск. Через два-три года у вас будет революция, вы сами будете решать свои проблемы. А мы будем только охранять ядерные объекты». Один вариант сценария.

Вариант второй. Как только танки Путина пересекают украинскую границу, тут же в них летят «Першинги». Самолеты начинают их бомбить натовские. Турция топит российский военный флот. В общем, начинается масштабное месилово. Я думаю, тут уже не тысячи человек лягут.

С другой стороны, может быть, в перспективе – запустит ли Путин бомбу? Ну, то есть если не оказывать ему сопротивление, бомбу он, скорее всего, не запустит. А если оказывать, то, скорее всего, запустит. Или не запустит. И вообще - что будет? Страшно. Не оттого, что по морде можно получить, а оттого что очень многое на кону.

Получается, что за украинскую революцию впрягается соборная душа Северо-Западной метакультуры. Как должны вести себя уицраоры? Вот уицраор Китая. Он понимает, что если сейчас отдадут этого, то следующим будет он. Ровно та же логика, по которой Путин не отдает Украину. Потому что как только Украина ушла, следующий – он.

Предположим Россия становится демократической страной. Недемократические страны – остается Китай, Иран и т. п. - некоторое время существуют в таком режиме. Довольно долго, я полагаю. Ну, и тут в глобальном мире они как бы растворятся. Это в том случае, если Китай отдаст Россию. А если он ее не отдаст, тогда их уже двое. Тогда они как-нибудь разберутся потом или что-нибудь в этом роде.

Д.А. Тогда может победить интерес оттяпать кусок Сибири.

С.К. Кусок Сибири – это типа взятка на этом этапе.

Д.А. Которую Запад может предложить Китаю.

С.К. Или Китай может предложить себя сам, без всякого Запада.

Д.А. Но Запад не будет сильно сопротивляться.

С.К. И у китайцев половинки мозга расстегиваются еще быстрей, если они мыслят в таких категориях. А, мне кажется, они должны мыслить в таких категориях…

Д.А. Они не могут о некоторых темах не думать.

С.К. Они обязаны. Они же знают, что происходит в мире. Они же знают, что Украина – повестка дня номер один в мире. Они в курсе, например, что было 11 сентября.

Д.А. У китайцев есть дипломатия. Она мощная, с древней историей. Они, понятное дело, следят.

С.К. Это для них происходит немножко в другом мире, далеко-далеко, за рубежами Отечества…

Д.А. Китай всегда славился интересом к стратегиям, балансам и т. д.

С.К. Когда двое дерутся, третий балансирует. Он может вытащить себе из этой истории кусок. И он тоже оказался не готов к этому. Парадокс в том, что кажется, что Путин действует по плану, а на самом деле он импровизирует. Потому что он оказался тоже не готов. Я думаю, что он был готов к вводу войск. Я думаю, что их сценарий был следующий.

Янукович в самый последний момент нажимает на тормоз этого евросоглашения. Янукович к этому времени практически полностью уже завязан на пацанов, потому что он все продал, он полностью их, и он готов править этой территорией дальше на их условиях, потому что в принципе он и так под пацанами лежит полностью. Они все с самодержавным мышлением, имперским, российским, все хотели под Россию. Соответственно, валюта уходит, через некоторое время армия уходит – у Белоруссии, России и Казахстана будет общая армия в перспективе – и т. д. Он думал, они дают заднего по поводу саммита. Начинаются какие-то выступления. Они их жестоко подавляют, провоцируют эскалацию конфликта. Янукович через некоторое время продает им трубу. Там уже вообще ничего не остается. Украина Януковича только де-юре является суверенным государством, а на самом деле ему из Москвы по телефону говорят что делать. А военная операция на случай, если будет какое-то народное сопротивление в связи с этим. Может быть, вообще военная операция не планировалась никогда. Financial Times считает, что она планировалась давно - красные пакеты и т.д. Я думаю, что какие-то наработки они использовали, но вообще судя по тому, что…

Д.А. Военная операция могла понадобиться для того, чтобы реально вернуть границу Советского Союза - здесь нужны базы, здесь нужна граница, установки ПВО и пусковые – вот это вот все. Против системы развертывания ПВО в Восточной Европе.

С.К. Может быть. Не знаю.

Д.А. Определенная логика в этом есть, во всяком случае.

С.К. Ну, может быть, они планировали только юго-восточную часть взять под государственный контроль полный. Провести потом федерализацию, которую они сейчас вытащили, и дать более-менее автономию западенцам, чтоб они там не вякали. Ну, и так потихонечку, не торопясь, проводить свою линию. Может быть, так.

Д.А. Мы это узнаем только, если когда-нибудь найдем архивы, а мы их можем не найти.

С.К. И вот теперь вопрос в том, чем занималась украинская армия все это время, потому что они, наверное, не сидели все это время сложа руки. И я думаю, что они, конечно, зная о концентрации войск, должны были предпринять какие-то ответные меры. Зондирование воздушного пространства. Были подняты истребители. Проверочка, есть: истребители летают. Соответственно, наши думают, как и чего. Истребители зачем летают? Затем, чтобы посмотреть, может ли пролететь бомбардировщик. Больше они ни для чего не нужны. А истребители, которые в таких ситуациях взлетают, нужны для того, чтобы уничтожить бомбардировщик. Между ними завязываются красивые воздушные бои. Что будет на деле? На деле наша армия только, когда на мирных улицах стоит с автоматами, выглядит красиво. Сколько я ее видел в процессе боевых действий, это какая-то тяжелая хрень, кроваво-огненная машина, которая катится колесом, оставляя горы трупов - чужих и своих. Хотя, наверное, есть там какие-то взаимодействия, военная наука, что-то еще. Но тем не менее во время русско-грузинского конфликта в 2008-м две части вышли друг на друга все-таки.

Д.А. Ну, это понятно, боеготовность армии. Допустим, Россия захватывает, условно говоря, Киев или только восточную Украину – неважно, что-то она там захватывает…

С.К. Для меня чисто эмоционально вот эта история с захватом нашими танками Киева, она мне кажется безумной. С другой стороны, я надеюсь, что тут может быть два варианта: либо будет оказано яростное сопротивление внутри страны…

Д.А. То, что Киев будет ложиться под танки, – нет вопросов, судя по мобилизации населения, по вдохновленности.

С.К. Это выходит за пределы моего мозга. Я надеюсь на то, что будет принято решение сопротивление не оказывать, для того чтобы не множить жертвы. Я думаю, что это будет для наших солдат неожиданностью.

Д.А. Типа Праги.

С.К. Да, типа Праги. И тогда это будет очень похоже на пражскую историю. Не на Запорожскую Сечь с Петром Первым, а на Прагу. И, конечно, такая ситуация снимет риск ядерного удара. А дальше какие варианты? Что они сделают дальше? Посадят марионеточное правительство и выведут войска? Или что? Я даже допускаю, что, с точки зрения европейцев, было бы разумно дать этому произойти. И, с точки зрения украинцев, было бы разумно принять это. Потому что это бескровный вариант. Во-первых, тот факт, что в этом пространстве будут присутствовать украинцы, и у них будет эта революция, вся запечатленная на видео. И они будут больше напитывать свободой общего монстра. Вольются в эту историю не как отдельное государство, а наоборот. Как государство они потеряют суверенитет - временно, естественно. Потому что у них есть осознание необходимости суверенитета. Есть политическая нация уже, это неуничтожимо, по крайней мере, в современных условиях. Так что это только вопрос времени, когда он вернется. Но они поймут, что их враг сидел не в Киеве, а в Кремле, и для того чтобы получить свободу, им нужно прийти в Москву. И придут. И будет сбыча путинских кошмаров - Красная площадь станет Оранжевой.

Д.А. Какие шансы прийти в Москву, на каких стратегиях? Западные санкции жесткие?

С.К. Я не знаю. Я скажу крамольную мысль. Я думаю, с точки зрения нашей общей истории нам было бы идеально сейчас объединиться с Украиной и Белоруссией в единое государство.

Д.А. Только демократическое, свергнув все это вместе.

С.К. Нет, в том виде, в котором есть. Императорами в виде Януковича и Лукашенко и центром в Кремле. Снимутся границы, таможенные ограничения, и украинцы потекут вольно по капиллярам России и Белоруссии, наполняя их вот этим духом свободы. Если только их не начнут истреблять. Я утрирую. Но я хочу сказать, что очень важен обмен между Россией и Украиной. И я не исключаю, что такая оккупация приведет к тому, что не будет границы, будем ездить по-прежнему, будем разговаривать между собой. Они будут приезжать к нам почаще, разговаривать. Не в Прагу или Берлин, а к нам. А мы к ним. И вопрос в том, насколько жестким будет режим… Вообще, оккупация территории – дело очень неблагодарное. Ни одна страна, которая держала какие-то народы в оккупации, не снискала лавров. Территории оккупируются, а потом освобождаются, и не всегда военным путем. И никогда не было такого, чтобы оккупанты хорошо себя чувствовали на покоренной земле. И через сто лет, и через двести.

Д.А. Будет ли Запад предпринимать какие-либо действия, учитывая Будапештский меморандум?

С.К. Этого я не знаю, и никто этого не знает. Но у него есть поле возможностей. Есть разные стратегии. Они должны сейчас принять какое-то решение, удачное или неудачное, хорошее или плохое. Им нужно чем-то ответить. Мне кажется, что в ситуации с киевской революцией западная дипломатия победила. У меня есть полное ощущение, что европейцы очень точно и очень хорошо понимают, с чем они имеют дело. У меня также есть ощущение, что американцы, возможно, не очень понимают, с чем они имеют дело, они вообще в европейских делах, надо сказать, не очень смыслят. Они немножко другие. Это другой мир. И мне кажется, они не понимают… Американцы – это мир все-таки очень рациональный. Он эмоциональный тоже, но эмоции – отдельно, деньги – отдельно.

Д.А. Американский мир еще и очень идеалистический.

С.К. Да, но при этом и очень рациональный… Европейцы понимают, что это вызов цивилизационный, как с исламским терроризмом. Может быть, Меркель не совсем понимает. Дело в том, что Меркель происходит из государства, которое никогда не было империей в том смысле, в котором империей была Британия. У нее никогда не было коммуникации с, условно говоря, захваченными народами… А британцы коммуницировали с индусами, с Ираном. Те же французы коммуницировали с Африкой. Поэтому они некоторые вещи лучше понимают. Британцы расследовали и заминали историю с Литвиненко. Британская дипломатия изрядно поработала с Владимиром Путиным и попотела. Американцы пытаются понять, есть ли в нем рациональное зерно, чего он хочет. Европейцы понимают, что он может просто хотеть, как когда-то их короли, тут поплясать. Что ничего он не хочет, он хочет все.