выход

 

В человеческом прошлом и настоящем нет ни одного человека, о котором не существовало бы как минимум дух мнений, нередко противоположных. Даже серийные убийцы, маньяки и душегубы не только имеют объективных защитников в среде психиатров, но и широкие круги поклонников и поклонниц, ведущих с приговорёнными к пожизненному сроку оживлённую переписку и желающих соединиться с ними брачными узами. Тем более двусмысленными могут казаться исторические фигуры – тираны и диктаторы, особенно те, деятельность которых связана с революционными движениями разных окрасок. Лучше всех это видно на примере Робеспьера. Для одних французов Робеспьер и в XIX-XX веках, и до сих пор является преступником и убийцей, для других он святой и символ освобождения человечества от пут многовекового угнетения. К числу подобных фигур относятся и Ленин с Муссолини, в несколько меньшей степени – Гитлер. Тем более удивительно, что в эту группу включаются и личности, которые к ней никаким образом не могут относиться, если судить о них с точки зрения общечеловеческой морали. А именно, Сталин.

Так, фигура Ленина несомненно амбивалентна не только с точки зрения специалистов по патологиям человеческой психики, но и с позиции объективного исследователя его идей и методов, его роли в истории. Поскольку личность Ленина многогранна и сложна, при выявлении реальных плодов его деятельности отделить пшеницу от плевелов оказывается делом, далеко не столь простым. В период своей деятельности до прихода к власти Ленин написал множество текстов, по сути которых почти невозможно возражать. Однако его практическая деятельность на посту диктатора огромной сложной страны была совершенно иного духа. Иное дело Сталин. Полемизировать с опусами прямых защитников и наследников Сталина нет смысла. Всяк сверчок хвалит свой шесток. На все их попытки создать позитивный миф о Сталине, как о рачительном хозяине-государственнике, хитром дипломате, хорошем руководителе, выдающемся государственном деятеле и талантливом полководце в своё время ответил автор «Розы мира» Даниил Андреев, отсидевший в сталинских застенках десять лет и считавший Сталина полной посредственностью: «Носитель своеобразной темной гениальности, которая проявлялась во всем, что имело отношение к тиранствованию, оказался обладателем государственных способностей никак не выше среднего. Сталин был дурным хозяином, дурным дипломатом, дурным руководителем партии, дурным государственным деятелем. Полководцем он не был вообще» (1). 

Не страдают особенной интеллектуальной честностью и те, кто в последние годы говорят о необходимости «пересмотра штампов» в вопросе о роли Сталина в истории. Те, кто упрекают все «традиционные версии, демонизирующие Сталина» в том, что ни одна из них так и не даёт «логически непротиворечивого и исчерпывающего объяснения действиям Сталина, например причинам «большого террора» 37-го года без конечной отсылки к его злой воле» (2). 

Понять, что имеют в виду и чего именно ожидают подобного рода «совопросники века сего», трудновато. Сталин – не бином Ньютона. В отличие от Ленина и Гитлера, он ясен как день. Как писал отец Александр Мень, «этот человек был палачом, фальсификатором, гу¬бителем жизней и душ» (3). Если эпоха старых большевиков, т. е. 1921-29 годов, была периодом окончательного подавления народных восстаний против коммунистической власти и фракционной борьбы внутри самой партии, то время Сталина, т. е. 1930-41 годов, было временем жесточайшего и беспощадного террора против всех классов и сословий, в конечном счете, перейдя в тотальный террор против всех остатков старого общества. В процессе этого террора все старые сословия были ликвидированы, а их жалкие остатки, потомки которых живут и сегодня и делают русскую науку и культуру, растворились среди безликой серой массы строителей тоталитарного рая на земле, сформированных идеологией сталинофашизма – сплавом фашизма и нацизма под коммунистическими лозунгами. Старая европейская Россия была ликвидирована. Этот террор и эту ликвидацию осуществил не Ленин, не Троцкий, не Зиновьев, не Каменев, не Радек и не Бухарин. Это сделал Сталин и только Сталин, ученик всех этих людей, вместе взятых. Который, наслушавшись своих менторов-интеллектуалов лично и через постоянное тайное прослушивание всех кремлёвских бесед, возомнил себя великим революционером. Колебания наследников Ленина, не желавших продолжать волюнтаристскую политику насилия над собственным народом, были восприняты им как измена делу Ленина. Но от Ленина он перенял лишь самые крайние и брутальные идеи. Всё это, вместе с чертами характера Сталина, и повлияло на особенности как созданной им системы, так и сформированных этой системой людей. 

Ленинская характеристика Сталина общеизвестна. Менее известно то, что когда Ленин предложил назначить Сталина наркомнацем, один из участников заседания предложил другого кандидата, доказывая, что его кандидат человек толковый и умный. Ленин перебил его: «Ну, туда умного не надо, пошлем туда Сталина» (4). Троцкий писал, что «Сталин - на одну треть Макиавелли плюс две трети Иуды. Это наиболее выдающаяся посредственность нашей партии» (5). «Сталин - кандидат в диктаторы? – удивился один из старейших большевиков Иван Никитич Смирнов. - Да ведь это совсем серый и ничтожный человек.  Это посредственность, серое ничтожество!» (6). Каменев называл его «вождём уездного масштаба» (7), Бухарин считал его основным качеством «непримиримую зависть к тем, которые знают или умеют больше, чем он» (8). «Это самый мстительный человек на свете, - отозвался о Сталине один из секретарей ЦК Леонид Серебряков. - Если он проживет достаточно долго, то доберется до каждого из нас - до всех, кто когда-либо задел его словом или действием» (9). Так и случилось. 

Мартемьян Рютин, замредактора газеты «Красная звезда», пытавшийся организовать сопротивление советскому «фюреру», писал: «В теоретическом отношении Сталин показал себя за последние годы полнейшим ничтожеством, но как интриган и политический комбинатор он обнаружил блестящие «таланты». После смерти Ленина он наглел с каждым годом. Сначала осторожно, а потом всё смелее сбрасывая с себя маску «скромного» старого большевика, которого партия «заставила» нести тяжёлое бремя генсека, он всё более явно проявлял стремление пробраться в пантеон великих людей, не брезгуя никакими средствами» (10). «Сталин малокультурен, никогда ничего не читает, ничем не интересуется. И наука и научные методы ему недоступны и неинтересны. Оратор он плохой, говорит с сильным грузинском акцентом. Речи его очень мало содержательны. Говорит он с трудом, ищет нужное слово на потолке. Женщинами Сталин не интересуется и не занимается. Какие же у Сталина страсти? Одна, но всепоглощающая, абсолютная, в которой он целиком, - жажда власти. Страсть маниакальная, азиатская, страсть азиатского сатрапа далеких времен. Только ей он служит, только ею все время занят, только в ней видит цель жизни, - перед нами свидетельство личного секретаря Сталина в 1923-1928 гг. Бориса Бажанова, автора ценнейшей книги «Записки секретаря Сталина». - Я знаю Сталина и вижу, куда он идет. Он еще мягко стелет, но я вижу, что это аморальный и жестокий азиатский сатрап. Чтобы быть при Сталине и со Сталиным, надо в высокой степени развить в себе все большевистские качества - ни морали, ни дружбы, ни человеческих чувств - надо быть волком» (11). 

Многим может показаться удивительным, что тот, которого все большевистские вожди считали глупцом и посредственностью, не только перехитрил и уничтожил их всех, но и стал диктатором огромной страны. Между тем, в этом нет ничего удивительного. В стране слепых, как известно, и кривой - король. В обществе воинствующих и вопиющих посредственностей, создавших систему концлагерей для всей остальной страны, диктатором мог стать только человек, наиболее полно выражающий интересы этих посредственностей. Неудивительно, что когда советская номенклатура, выведенная Сталиным «из грязи в князи» урбанизировалась, т.е. впервые перестала быть деклассированной и превратилась в городских жителей, произошла яковлевско-горбачёвская революция.

Любопытно, что диагноз Бажанова, определившего основную «всепоглощающую и абсолютную страсть» Сталина как «маниакальную, азиатскую жажду власти азиатского сатрапа далеких времен», подтверждается не только самой дочерью Сталина Светланой Аллилуевой («Он был азиатский человек  в душе своей, более аятолла, чем Ленин», 12). Он абсолютно соотносится с определением большевизма, т.е. русского тоталитаризма, данное Николаем  Бердяевым – «Русский большевизм и максимализм есть порождение азиатской души, отвращающей от западных путей культурного развития и культурно¬го творчества» (13).

Азиатская душа «далеких времён» включает в себя два основных аспекта: 1) архаическая безличностность, неперсоналистичность и 2) учение о нереальности мира, о необходимом бегстве из иллюзорного,  но мучительного мирского бытия, в том числе и путём ригидной ритуализации социума. Такие политические категории, как гражданское достоинство человека и его право самому активно работать над устроением объективно реального мира и своей жизни в нём суть следствия исключительно западного миросозерцания.

Сталин, с одной стороны стал выразителем психологии значительного крестьянского большинства старой России – всех носителей тёмной архаики доевропейского человека, страстно боящегося всяких новшеств и всякого развития. С другой стороны, дорвавшись благодаря ленинской системе до власти над одной шестой части суши, Сталин приступил к физической ликвидации носителей европейского мировоззрения и к формированию «нового человека» по лекалам той же самой архаики. Иными словами, к редукции сложного большинства великороссов - ставших благодаря принятию ценностей Эпохи Просвещения почти целиком «русскими европейцами» - а потенциально и всего населения Российской империи к аморфной бесструктурной массе тех самых воинствующих посредственностей.

Таким образом, Россия была смертельно ранена не Лениным, не Троцким и не Парвусом, но только Сталиным и его системой. В процессе Второй мировой войны Сталин своей звериной и бездарной стратегией окончательно израсходовал Россию и сделал её гибель полной и необратимой. Физическая ликвидация старой России и её использование в целях разжигания пожара мировой революции и была целью и причиной чисток 37-го года и всего Большого Террора. Мотивы поведения Сталина накануне нападения Германии на СССР исчерпывающе объяснены и не видеть их может только слепец: Сталин всерьёз готовил мировую революцию. Что до «непротиворечивого и исчерпывающего объяснения действиям Сталина» в целом, то они подробно изложены ниже. 

Великой трагедией русской истории и слабым местом всей русской цивилизации было исторически запоздавшая отмена крепостного права. Ситуация не была бы столь вопиющей, если бы Россия отменила крепостное право самое позднее сразу после войны с Наполеоном. Ответом страны на преступное промедление имперской администрации было не только усиление стопроцентно оправданного русского революционного движения, но и его бесславное завершение и опровержение – Сталин. Который уничтожил национальную Россию и лишил её всех надежд на сколько-нибудь сносное будущее.

Александр III, желавший отомстить за убийство своего отца, оказался тем слепым политиком, который несёт прямую ответственность за большевистский переворот, а, следовательно, и за выдвижение Сталина. Благодаря реформам его отца, Россия вступила в плодотворную, но крайне шаткую стадию своего развития из-за бурного экономического роста и вызванного им острого расслоения населения по уровню доходов. История показала, что единственный эффективный метод «мести» радикалам – ускорение и углубление реформ, обеспечение их необратимости, создание постоянной эффективной обратной связи между элитой и гражданами. Вместо этого демократическое развитие империи было жёстко приостановлено. Как всегда случается при резком торможении, огромная машина не выдержала и всего через 20 лет после смерти Александра III при первом же серьёзном испытании – Мировой войне — перевернулась на полном ходу и рухнула, похоронив под собой русскую культуру и цивилизацию. А ещё через десять лет «царём» стал Сталин. Для этого понадобилось сочетание редкостной нерешительности Николая II, недопустимой медлительности Временного правительства, не решавшегося на требуемые революцией меры, легкомысленного доверия Керенского своему симбирскому земляку и сознательных действий немецкого Генштаба. И, разумеется, политическая одарённость Ленина  как стратега и тактика крайне-левого радикализма. Сочетание всех этих факторов и привело к тому, что систематическая пропаганда крайне-левых сил отверзла в народной душе «кладезь бездны» дурных эмоций. И пробудила в низах тлеющую ненависть к верхам и неконтролируемую жажду мщения.

Начиная с Радищева, памятник которому должен стоять и перед российским парламентом и в сердце каждого россиянина, вся великая русская литература, наша главная гордость, неустанно призывала к отмене рабства. И не просто во имя свободы. Писатели, критики, философы были озабочены не только фактом рабства, но и тем, как  рабство искажает и развращает душу и рабовладельца, и раба. «Русский народ, этот сторукий исполин, скорее перенесёт жестокость и  надменность своего повелителя, чем слабость его, – писал один из наших великих поэтов. - Он желает быть наказываем – по справедливости, он согласен служить – но хочет гордиться рабством, хочет поднимать голову, чтобы смотреть на своего господина, и простит в нём скорее излишество пороков, чем недостаток добродетелей» (14).  Вот вам и весьма убедительное объяснение народной любви к Сталину и прочим уголовникам на троне вкупе с агрессивной неприязнью к индивидам и целым обществам, исповедующим идеологию свободы и защиты прав человека.

«Русский способен вынести бесконечно много, страдать долго без жалобы и ропота, - предупреждал в XIX веке политэмигрант князь П. Долгоруков, - но когда настаёт реакция, естественная и законная, он закусывает удила и обуздать его почти невозможно (15). Предсказывая вслед за ним грядущие беды русским верхам, Некрасов пророчески писал: «У каждого крестьянина душа, что туча чёрная. Гневна, грозна, и надо бы громам греметь оттудова, кровавым лить дождям» (16). Особенно зловещим звучит предсказание о возмездии верхам, вложенное в уста одного из своих героев (кстати, иностранца, то есть наблюдателя со стороны) Лесковым: «Здесь ничто хорошее не годится, потому что здесь живёт народ, который дик и зол… Этот народ зол; но и это ещё ничего, а всего-то хуже, что ему говорят ложь и внушают ему, что дурное хорошо, а хорошее дурно. Вспомни мои слова: за это придёт наказание, когда его не будете ждать». (17). Эти малоизвестные строки из малоизвестной повести «Загон» до сих пор достаточно малоизвестного в России гениального писателя поражают тем, что уже в XIX веке Лесков сумел разглядеть суть манипуляторской «промывки мозгов» населения верхами русского общества. Разумеется, в патриархальной империи этот феномен на порядок уступал разгулу агитации и пропаганды того, «что дурное хорошо, а хорошее дурно», которым взорвались в России и XX, и XXI век. Тем более примечательно, что писателю удалось разглядеть это явление в русском обществе в ту пору, когда безответственные в своей наивности апологеты империи, обозначаемые крайне модным сегодня словом «государственники», убеждали себя, что «Россия есть едва ли не единственное государство, которое никогда не имело (и, по всей вероятности, никогда не будет иметь) политической революции» (18).

«Крепостное право, достигшее своего высшего развития при Екатерине Великой, наглухо отделило главную массу русского народа от всего, что мы привыкли связывать с именем «Европы», т.е. от образованности, господства права, прогресса,  свободной мысли, гуманности», - писал в эмиграции русский историк Дмитрий Кончаловский, проживший до этого под большевиками 35 лет (19).

Наказание пришло, грома загремели и кровавые дожди полились, когда Россия, казалось бы, окончательно встала на путь свободного демократического развития – в 1917 году. И подлинным выразителем чёрной злобы в народной душе, которую увидел Некрасов, жажды мщения всей российской системе вплоть до полного её уничтожения, стал тот же Сталин. Произошло то, о чём писал крупнейший американо-венгерский психиатр XX века Томас Сас, один из оригинальнейших исследователей человеческой души в её корреляции с социумом: «Один из немногих «законов» в отношениях между людьми состоит в том, что не только жертвы произвола власти, но и их палачи отчуждаются от окружающих и обесчеловечиваются. Подавляемый постепенно становится послушным, пассивным, похожим на вещь существом, подавляющий - одержимой манией величия, богоподобной фигурой. Когда первый осознает, что превратился в пародию на человека, а второй понимает, что превратился в пародию на Бога, результатом часто становится вспышка насилия, когда жертва ищет возмездия в убийстве» (20).

Масса до такой степени была одержима жаждой мести старому миру, что стала готова «простить вождю излишество пороков» и «быть наказываема по справедливости», если основной функцией её расчеловеченного и обожествлённого вождя («пародии на Бога») становится месть несовершенному, но неуклонно развивающемуся гуманистически (т.е. в духе основных ценностей европейского Просвещения XVII-XVIII века) «старому миру». А также враждебность всем его ценностям и защита от них своих подданных. Ибо несмотря на своё очевидное несовершенство, на косность верхов и низов и медлительность реформ, Российская империя Санкт-Петербургского периода всё-таки поражала своим величием и безусловно продолжала неуклонно развиваться во всех сферах своего бытия в духе идей Века Разума. 

«Если бы эта война не разразилась над Россией, т.е. если бы международный фактор не вмешался в ее развитие и ей был бы дан более или менее продол¬жительный срок для мирного строительства своей жизни, - писал тот же Кончаловский, - она выбралась бы на общеевропейскую дорогу с правовым строем, мощной промышленностью, образо¬ванным средним классом и массой крепких крестьян-собственников. Но в том еще неустойчивом состоянии, в каком находилась Россия после революции 1905 года, война представляла для нее страшный риск» (21).

Повторим, что обличители рабства призывали к его отмене далеко не только во имя свободы. Они были озабочены не просто фактом рабства, но и тем, какой эффект рабство оказывает на душу народа. Безгласные и покорные рабы, желающие быть наказываемы и  боготворящие ежовые рукавицы хозяина, превращаются в злобных садистов, как только им представляется возможность помучить и обобрать тех, кого хозяин не изволит любить. «Кажется, что дух свободы толико в рабах иссякает, - иронизирует Радищев, - что не токмо не желают скончать своего страдания, но тягостно им зрети, что другие свободствуют» (22). Ему вторил почвенник Аполлон Григорьев: «Грех на крепостном праве, много развратившем высокую природу русского человека. Рабы становятся непременно деспотами при малейшей возможности, но и деспотизм их не есть проявление их личности, а невольное подражание деспотизму старых господ» (23). До Григорьева на это же самое указывал историк-почвенник Михаил Погодин: «Деспотизм и подобострастие - в духе русского чело¬века нашего времени. Он пропитан ими до глубочай¬ших фибров своего организма. Протяните веревку и поставьте солдата, которому велите не пропускать никого. Из него возникнет деспот, которому и черт не брат. Мало того, что он никого впускать не будет за веревку - он будет рад никого не пускать, он будет рад толкнуть вас пошибче в грудь... Чем нужнее вам перебраться за веревку, чем ощутительнее видны ваши желания, тем ему слаще вам отказывать» (24).

Это отчасти объясняет злобную жестокость, с которой большинство великороссов отнеслось в XXI веке к борьбе чеченцев, грузин и украинцев за свободу от исторических оков русского тоталитаризма. Граждане России, как потомки рабов, привыкшие к деспотизму и подобострастию,  неосознанно желают, перефразируя Н. Макиавелли,  «вытравив» из сердца украинцев и подобных им народов стремление к свободе, «приобрести себе не подданных, а сотоварищей по рабству, что еще глубже погружало бы их самих в рабское состояние» (25).

Примечательно, что исторические слова Столыпина - «им нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия» - на деле оказались обычным лживым пустословием верхов. «Великие потрясения» были нужны лишь радикалам, составлявшим в революционном движении абсолютное меньшинство. Остальным была нужна только нормальная либерально-консервативная конституционная парламентарная монархия. «Великая Россия», как оказалось, не была нужна ни коррумпированной придворной камарилье, носившей маску так называемых «государственников», ни даже самому императору. Была бы нужна – не упустили бы её. Более того, непривычная мобильность  вчерашних крепостных крестьян, составлявших на 1917 год около 80% населения империи, была вызвана в первую очередь столыпинской реформой, запоздавшей на 60 лет.  Что как раз и спровоцировало «великие потрясения». Имущественное расслоение привело к тому, что города начали наполняться деклассированной крестьянской массой. Поэтому большая часть населения России на момент войны и революции состояла из людей, потерявших патриархальную деревенскую культуру и не успевших обрести цивилизованной городской. Вся Россия стала «ни городом, ни деревней», превратившись в одну большую слободу. А слободское население всегда славилось своей готовностью к гражданскому неповиновению, являя собой готовый материал для разжигания социального пожара.

С кровавыми дождями у бывших рабов пришла и возможность толкнуть всех прочих «пошибче в грудь». «Я особенно подозрительно, особенно недоверчиво отношусь к русскому человеку у  власти, - писал М. Горький, - недавний раб, он становится самым разнузданным деспотом, как только приобретает возможность быть владыкой ближнего своего» (26).

Когда народные массы в лице самых трезвых представителей в буквальном смысле всех партий, классов и сословий спохватились, было уже поздно, ибо трезвая часть народной массы оказалась в очевидном и естественном меньшинстве. Рабы стали деспотами. Рафинированная русская цивилизация была необратимо сметена, общество непоправимо разобщено, никакой социальной инфраструктуры не существовало, русский культурный слой в своём большинстве либо погиб в результате революционного террора и Гражданской войны, либо бежал, либо превратился в многомиллионный класс лишенцев, что было закреплено советским законодательством. Все попытки пришедших к власти левых радикалов пойти на попятную в период НЭПа и вынужденной либерализации режима разбивались об инертную, уставшую от революции, разорённую братоубийственной бойней и экономической разрухой деклассированную массу. Которая была опьянена своим аморализмом и сохранила инерцию ненависти к частной собственности. Чтобы эту массу замирить, чтобы эта масса могла прийти в себя, прямым наследникам Ленина требовались долгие годы углубления новой экономической политики под цивилизованным социалистическим контролем западного типа. Годы планомерного внедрения новыми верхами в сознание масс уважения к частной собственности, человеческому достоинству и частной инициативе. Годы поступательного расширения принципов выборной демократии, годы поддержки как всех форм кооперирования, так и частных крестьянских хозяйств вместо преступных колхозов. Годы постепенного возвращения к активной общественной жизни остатков культурного слоя, годы сотрудничества с передовой экономикой Европы и Америки, годы тщательного и любовного построения  реальной федерации свободных государств, в том числе и под короной конституционного монарха. 

Сил старых большевиков (выходцев из дворян, из сыновей духовенства и частично из мещан) на это хватить не могло в принципе. А новые большевики рекрутировались из бывших мещан, ремесленников и крестьян, вчерашних рабов - в целом деклассированной массы, развращённой насильственными и аморальными методами своих учителей и старших товарищей, а потому не только не имевшей никаких сдерживающих центров, но даже не подозревавшей о возможности чего-то другого. Старые большевики Сталину только мешали. Свидетель русской жизни под Советами Иван Солоневич, автор «России в концлагере», написал об этом более чем внятно: «Сталин, вырезав ленинских апостолов, поставил свою ставку на сволочь, на отбросы, на выдвиженцев, то есть на людей, которые «выдвинулись» только благодаря его, Сталина, под¬держке и которые ни по каким своим личным качествам ни в какой иной обстановке выдвинуться не могли. И поэтому они зависят от Сталина целиком и Сталин от них зависит целиком. Погиб Ста¬лин - погибли и они. Они оставят Сталина, и Сталин будет зарезан первым же попавшимся конкурентом» (27). 

Ленин и его ученики воспринимали Россию и русский народ только как подопытных кроликов, только как  базу, эксплуатируя которую, они могут получать средства для  организации мировой революции. Как безусловный революционер-радикал, Сталин точно так же делал ставку на всемерное использование России в целях мировой революции, а потому и стал – и в этом парадокс и ирония истории - выразителем наиболее реакционной и инертной части народной массы. Той самой «сволочи», делавшей революцию отнюдь не против царя, которого уже не было, а против русских европейцев, ведущих Россию к демократическому прогрессу, что неизбежно превратило бы её во вторую Америку. Некогда соратник Ленина, а позже участник Белого движения видный правый либерал Пётр Струве припечатал большевиков бесповоротным диагнозом, подтверждавшим мнения Бажанова, Бердяева и дочери Сталина Светланы Аллилуевой: «Большевистский переворот и большевистское владычество есть социальная и политическая реакция эгалитарных низов против многовековой социаль¬но-экономической европеизации России» (28). Диагноз Струве вскрыл гнойник большевистской революции и явил миру её тайну и трагическую правду, которая до сих пор остаётся Россией непонятой. Даже Ленин и Троцкий, убеждённые в прогрессивности своих намерений и действий, не осознавали, что, разрушая буржуазную демократию в России, они, субьективно служа марксистской идее, объективно становились реакционерами крайне-правого толка. Это типичный парадокс революции: после прихода к власти Муссолини и Гитлера десятки тысяч активных коммунистов в их странах превратились в благонамеренных фашистов и нацистов. 

Джинн из бутылки был выпущен - победа Сталина над партией и над Россией была предрешена. Сталин принял от наследников Ленина лево-радикальную диктатуру и за пару лет превратил её в фашистскую. При всех преступлениях Гитлера «бесноватый фюрер» имеет одну неоспоримую заслугу перед Германией – впервые за всю историю страны он дал немцам чувство единства нации. У Сталина нет перед Россией ни одной заслуги. Он убил её. И прощения ему нет и не может быть ни в этой жизни, ни в будущем.

Однако каким бы деспотом и монстром Сталин ни был, не он написал четыре миллиона доносов за время его правления. Доносы писал деклассированный люмпен, чьи кровные интересы Сталин выражал. Самые яркие и независимые шли в лагеря и на эшафот. Бал правила торжествующая посредственность – та самая «сволочь». И не только в период относительного мира. «На войне особенно отчетливо проявилась подлость большевистского строя. Как в мирное время проводились аресты и казни самых работящих, честных, интеллигентных, активных и разумных людей, так и на фронте происходило то же самое, но в еще более открытой, омерзительной форме, - вспоминает искусствовед Николай Никулин, закончивший войну в звании сержанта. - Гибли самые честные, чувствовавшие свою ответственность перед обществом, люди. Надо думать, эта селекция русского народа - бомба замедленного действия: она взорвется через несколько поколений, в XXI или XXII веке, когда отобранная и взлелеянная большевиками масса подонков породит новые поколения себе подобных» (29). Война – ещё один важнейший фактор в «переделке» основной массы русского народа в люмпенов. Для Сталина война оказалась «радостным и долгожданным сюрпризом» и великим подарком, прежде всего потому что давала возможность естественным путём ликвидировать основную часть населения, считавшуюся уже первым поколением большевистских вождей и теоретиков «неисправимой» и неподходящей для построения нового общества. Потому и неудивительно, что в неосталинистком обществе так называемая «Великая Отечественная война» сакрализуется и делается неприкосновенным  стержнем сталинской мифологии.

«Бомба замедленного действия» взорвалась в XXI веке. Большую часть современного пост-коммунистического общества России, по сути дела созданного сталинской системой, и сегодня составляет воинствующая посредственность. Это прямые потомки тех, кто раскулачивал, высылал, доносил, арестовывал, допрашивал, пытал, перегонял с этапа на этап, убивал и затем вселялся в квартиры своих жертв и присваивал себе их имущество. Тех, кто, собственно говоря, только и умеет, что пускать десять грамм в затылок, грабить и жить за счёт других. Сталин привёл эту категорию населения к власти и закрепил власть в их руках, создав аморфный, но строго структурированный и способный к воспроизводству слой номенклатурных чиновников. Это было отлично понято философом Иваном Ильиным, который до благоглупостей последнего периода его жизни, когда он погрузился в тьму клинической депрессии, был ярким гуманистом в духе британских тори: «Революция узаконила уголовщину и тем самым обрекла себя на неудачу. Революция превратила разбойника в чиновника и заставила свое чиновничество править разбойными приемами. Вследствие этого политика пропиталась преступностью, а преступность огосударствилась. Шли годы. На этих основах сложилось и окрепло новое коммунистическое чиновничество: запуганное и раболепно-льстивое перед лицом власти; пронырливое, жадное и вороватое в делах службы; произвольное и беспощадное в отношении к подчиненным и к народу; во всем трепещущее, шкурное, пролганное; привыкшее к политическо¬му доносу и отвыкшее от собственного, предметного и ответственного суждения; готовое вести свою страну по приказу сверху - на вымирание и на погибель. И все неудачи революции объясняются не только противоестественностью ее программы и ее планов, но и несостоя¬тельностью отобранного ею слоя. (30).

Таким этот слой был, таким он и остался. Потомки и наследники деклассированной серости чтут своего любимого вождя, защитившего их от большого и светлого мира свободы, человеческого достоинства и частной инициативы. И  здесь мы видим ещё более поразительный парадокс истории. А именно, оказалось, что некоторые исторически приобретённые черты нации или её основной части способны пребывать над моралью или вне морали. 

В подходе к вопросам морали между русской и английской ментальностью есть существенное отличие, к сожалению, как правило, пропускаемое англо-русскими словарями, в том числе изданными в Англии. В русском языке «мораль» с присущим нашей нации максимализмом противопоставляется «аморальности». В английском же языке такого противопоставления  не существует, поскольку для обозначения отношения к морали в нём существуют не два, а три слова: «moral» - моральный, т.е. старающийся жить по десяти заповедям Ветхого Завета, «immoral» - бросающий вызов традиционной морали, и «amoral» - внеэтический, не имеющий нравственного начала.

Скажем, революционная мораль, будь то мораль Ленина, Гитлера или Муссолини, безусловно, является моралью, во многом схожей с религиозной, но отличающейся от неё выдвижением на первое место революции и её конечных целей. Вспомним «Катехизис революционера» С. Нечаева или хрущёвский «Моральный кодекс строителя коммунизма». Революционеры (Бакунин и Нечаев, Ленин и Гитлер), адепты Церкви Сатаны (Алистер Кроули, Шандор ЛаВей и др.) или различных «экзотических» течений Нью-Эйдж имморальны, но не аморальны. Сталин же был человеком, поставившим себя - как бога на земле - абсолютно над моралью или вне морали. «Величайшее преимущество Сталина, как «политика нового типа», - пишет А. Авторханов, - над другими политиками, в том числе и над коммунистическими, заключалось в том, что он был аб¬солютно свободен не только от человеческой морали, но даже и от того, что принято называть «идейным убеж¬дением» (31). Поэтому адепты «Морального кодекса строителя коммунизма», несмотря на сознательный акт включения его составителями в коммунистическую идеологию религиозных элементов, по-прежнему считали христианскую церковь и прочие религии препятствием. Сталин же, как и все его последователи, до такой степени усвоили большевистскую формулу о религии как опиуме для народа и виде духовной сивухи и о попах, которые сознательно обманывают народ, что они легко интегрируют религию и церковь в своё мировоззрение. И даже сами строят эту церковь (РПЦ – чисто сталинский симулякр, созданный в 1943-44 годах в целях дополнительной «скрепы» для русского населения в борьбе с Германией) и даже интегрируя её «полезные для дела» мифы и методы (сознательный обман народа) в собственную идеологию. В силу чего Сталин гнал и преследовал только «досталинскую» церковь.

Все те мнения и теории, которые в процессе тщательного обсуждения православным подпольем 1970-х годов будущности России и русского православия считались глупыми, позорными, недалёкими и недостойными, теперь повторяются в качестве общепринятого абсолютизированного официоза патриархом Кириллом, протоиереями Тихоном Шевкуновым, Всеволодом Чаплиным, Дмитрием  Смирновым и серой массой «нового духовенства». И не только ими, но и прямо нецерковными, нередко «оккультными» шарлатанами типа членов «Изборского клуба», провозгласивших себя официальными идеологами «Третьего Рима». Это происходит потому, что РПЦ, ради укрепления новой тоталитарной (теперь она именуется «государственнической») идеологии, согласилась быть использованной для создания новых квазирелигиозных симулякров, таких как специфически «русская соборность», «православный патриотизм», «православие, самодержавие, народность» и, разумеется, «Москва - Третий Рим». Причём согласилась не за страх, а за совесть. Если в средние века философия была «служанкой богословия», то в русском новом средневековье религия стала служанкой идеологии.

В 1970-е годы среди православной оппозиции преобладало мнение Солженицына о том, что марксизм есть импортный глист, изъедающий тело России, что стоит избавиться от диктатуры КПСС, как Россия мгновенно откажется от коммунизма. Автор этих строк тоже был в ту пору убеждённым адептом этой идеи. Не тут-то было.
 
«Метили в коммунизм, а попали в Россию», - признался язвительный аналитик советской системы и незадачливый критик Запада Александр Зиновьев. Какое страшное признание! Вспоминаются гоголевские строки: «Соотечественники! страшно! Замирает от ужаса душа (…). Стонет весь умирающий состав мой, чуя исполинские возрастанья и плоды, которых семена мы сеяли в жизни, не прозревая и не слыша, какие страшилища из них подымутся» (32). И далее: «Eсли бы я вам рассказал то, что я знаю (а знаю я, без всякого сомнения, далеко еще не все), тогда бы, точно, помутились ваши мысли и вы сами подумали бы, как бы убежать из России. Но куды бежать? вот вопрос» (33).

И вот Зиновьев раскрыл то, что имел в виду Гоголь, даже то, что украинец Гоголь не знал, но прозревал – бездну русской души. В 1917 году Россия впала в маразм не оттого, что в неё была занесена бацилла марксизма. Не потому, что бродящий по Европе призрак коммунизма решил отдохнуть на русских просторах. В 1917 году Россия впала в маразм оттого, что марксизм, причём в варварской и дикой интерпретации, нашёл в России благодатную почву и оказался полностью созвучен со «струнами души» народа-богоносца.

Это выявило и ещё один факт. А именно, какого бога несёт в себе и другим русский «богоносец».

«Раскрылась бездна, звезд полна. Звездам числа нет, бездне дна». И только одна досадная деталь: все звёзды красные, а дна действительно нет, вследствие чего из глубин русской души вылетают всё новые и новые тёмные эмоции. Как если бы византийское крещение жертвенной любви коснулось только Киева, Москве же достались от Византии лишь гордыня, интриги и лукавство. В результате в вечно угнетаемой соседними империями Украине стало возможно как принятие ценностей эпохи Просвещения, так и формирование буржуазной нации. В России же буржуазная нация не сложилась даже к XXI веку, а всё лучшее, что было выработано человечеством в процессе своего развития – гуманизм и ценности Века Разума - теперь объявлено враждебным подлинному русскому православному духу, у которого с Западом и всей созданной им общечеловеческой культурой неожиданно открылся конфликт цивилизаций.

При империи мы были вынуждены прислушиваться к Западу и исповедовать общую с ним мораль, потому что, наша империя была типично западной империей и вела себя на международной арене по-западному.

При марксизме-ленинизме мы были вынуждены прислушиваться к Западу и признавать общую с ним мораль, отвергая лишь ее «буржуазный» аспект, потому что наша социал-демократия все-таки вышла из западной традиции и формировалась в тесных контактах с европейским революционным движением. 

При сталинизме мы, сильно продвинувшись в опоре на «русские традиционные ценности», все же вынуждены были делать вид, что прислушиваемся к Западу и исповедуем общую с ним мораль, потому что сталинская система все еще нуждалась в высшем оправдании своих действий теоретическими принципами служения обездоленным и эксплуатируемым.

И вот наступил долгожданный момент! Несмотря на полное интеллектуальное и моральное оскудение класса верховных владык, несмотря на почти абсолютную утрату оным классом нравственных и политических ориентиров, несмотря на криминализацию сознания представителей этого класса, произошло великое чудо: из вод марксизма-ленинизма и сталинизма на поверхность выступили маковки и купола нашего извечного града Китежа!

Наконец стало возможно с чистой и кристально православной совестью игнорировать общечеловеческую мораль и послать Запад и его мораль на все четыре стороны.

Перед нами яркая иллюстрация одной из бердяевских формул России: «Россия - самая националистичес¬кая страна в мире, страна невиданных эксцессов национа¬лизма, угнетения подвластных национальностей русификацией, страна национального бахвальства, страна, в которой все национализировано, вплоть до вселенской церкви Хри¬стовой, страна, почитающая себя единственной призванной и отвергающая всю Европу, как гниль и исчадие ада, обре¬ченное на гибель» (34).

О конфликте же русского народа с западными цивилизациями исчерпывающе отозвался известный философ и правовед князь Евгений Трубецкой: «Народ, «смиренно мнящий себя Мессией» и в качестве такового гордящийся  своим  преимуществом  перед другими  народами, просто-напросто смешивает в своем лице черты Христа и Вельзе¬вула. Нужна большая степень ослепления, чтобы не видеть здесь петушиные ноги у ангела» (35).

Люмпенство, начавшееся как отрицание западноевропейских начал в великорусской культуре, описав в своём развитии полный круг и попытавшись выступать в роли «самого передового и научного» феномена, вернулось к исходной точке. Необходимость гримировать Третий Рим под Третий Интернационал исчезла. Люмпен пошёл во все сферы великорусского общества. Мы видим появление люмпен-политиков, люмпен-демократов, люмпен-православных, люмпен-патриотов, люмпен-интеллигентов, люмпен-казаков, люмпен-журналистов, люмпен-рок-музыкантов и даже люмпен-хоругвеносцев.

Имея в виду именно это большинство, в который раз хочется констатировать факт продолжающегося противостояния в России большевизма и меньшевизма при понимании большевизма как специфически русского тоталитаризма. Большевизма, о котором в расширительном смысле писал всё тот же Бердяев: «Большевизм есть не внешнее, а внутреннее для русского народа явление, его тяжелая духовная болезнь. Большевизм есть лишь отображение внутреннего зла, живущего в нас. Большевизм не есть самостоятельная онтоло¬гическая реальность, он не имеет бытия в себе. Он есть лишь галлюцинация больного народного духа. Большевизм соот¬ветствует духовному состоянию русского народа, выражает внешне внутренние духовные распады, отступничество от веры, религиозный кризис, глубокую деморализацию народа» (36).

«Во что же верит и чем руководствуется этот народ без религии и без морали? – спрашивал ещё в 1960-е годы известный историк и правозащитник Андрей Амальрик. - Он верит в собственную национальную силу, которую должны бояться другие народы, и руководствуется сознанием силы своего режима, которую боится он сам». И добавляет: «При таком взгляде нетрудно понять, какие формы будет принимать народное недовольство и во что оно выльется, если режим изживет сам себя. Ужасы русских революций 1905-07 и 1917-20 годов покажутся тогда просто идиллическими картинками» (37).

Сегодня российские люмпены, ведущие своё начало от сталинофашизма, находятся в России, как и при Сталине, в абсолютном большинстве. Имя им – легион.

Но есть и другая Россия, та, которая в меньшинстве. Это те люди, которых первая Россия, сытая и торжествующая, уморила за колючей проволокой или просто убила. Сами эти люди в свою защиту больше никогда ничего не скажут. За них могут заступиться либо их немногочисленные потомки, либо просто люди, у которых осталась совесть.

Если эти люди не смогут отстоять достоинство России, распятой и распинаемой Сталиным и его наследниками, останется верным диагноз Владимира Набокова, писавшего, что «современная России - страна моральных уродов, улыбающихся рабов и тупоголовых громил, сочетающих деспотизм с поддельной культурой» (38). 

Отношение к Сталину, его оправдание вопреки всем урокам истории или его осуждение – лакмусовая бумажка, по которой сегодня в обществе можно отличать аморальную «государственническую» шваль от нормальных людей. Гуманоидов - от гомо сапиенс. Сталинистов всех разливов - от людей, жаждущих свежего воздуха и великой свободной России.

------------------

1. Андреев Д. Роза мира. М.: Прометей, 1991. С. 222.
2. Роль Сталина в истории: время пересмотра штампов.
3. На пути к свободе совести. М.: Прогресс, 1989. С. 108
4. Бажанов Б. Воспоминания бывшего секретаря Сталина. СПб.: Всемирное слово, 1992. С. 144.
5. Авторханов А. Технология власти. Франкфурт-на-Майне: Посев, 1976. С. 256.
6. Троцкий Л. Сталин. Benson (Vermont): Chalidze Publication, 1985. Т. 2. С. 167.
7. Там же.
8. Штурман Д.  Мёртвые хватают живых. London: Overseas Publications, 1982. С. 340.
9. Массовый убийца // Time. 1953. 16 марта.
10. Рютин М. Сталин и кризис пролетарской диктатуры // На колени не встану / М. Рютин. М.: Политиздат, 1992. С. 113—252.
11. Бажанов Б. Указ. соч. С. 211—212.
12. Андреев Г. Россия между Востоком и Западом // Страна и мир. 1988. № 3. С. 89.
13. Русские о большевизме.СПб.: Изд-во РХГИ, 1999. С. 95.
14. Лермонтов М. Собрание сочинений в 4-х тт. М.: Худож. лит, 1984. Т. 4. С. 155.
15. Долгоруков П. Время императора Петра II и императрицы Анны Иоанновны. М.: ТЕРРА: Книж. лавка — РТР, 1997. С. 9.
16. Соколов Б. Михаил Булгаков: энциклопедия. М.: ЭКСМО, 2007. С. 545. 
17. Лесков Н. Собрание сочинений в 11-ти тт. М.: Гос. изд-во худож. лит., 1958. Т. 9. С. 368—369.
18. Данилевский Н. Россия и Европа. М.: Книга, 1991. С. 488.
19. Кончаловский Д. Пути России: размышления о рус. народе, большевизме и соврем. цивилизации. Paris: YMCA-Press, 1969. С. 48.
20. Сас Т. Фабрика безумия: сравнит. исслед. инквизиции и движения за душевное здоровье. Екатеринбург: Ультра. Культура, 2008. С. 140.
21. Кончаловский Д. Указ.соч. С. 103.
22. Радищев А. Избранное. М.: Правда, 1988. С.195.
23. Григорьев А. Воспоминания. Л.: Наука, 1980. С. 18, 63.
24. Русские о русских: мнения русских о самих себе. СПб.: Петро-РИФ, 1992. С. 11.
25. Макиавелли Н. Сочинения. Харьков: Фолио, 2001. С. 44.
26. Горький М.  Книга о русских людях. М.: Вагриус, 2000. С. 537.
27. Русские о большевизме. СПб.: Изд-во РХГИ, 1999. С. 46.
28. Там же. С. 30.
29. Никулин Н. Воспоминания о войне. СПб.: Изд-во Гос. Эрмитажа, 2008.
30. Ильин И. Наши задачи. М.: Рарог, 1992. Т. 1. С. 214.
31. Авторханов А. Указ. соч. С. 549.
32. Гоголь Н. Собрание сочинений: в 7 тт. М.: Худож. лит., 1978. Т. 6. С. 189. 
33. Там же. С. 307.
34. Бердяев Н. Русская идея: судьба России. М.: ЗАО «Сварог и К», 1997. С. 233.
35. Русская идея. М.: Республика, 1992. С. 252.
36. Полторацкий Н. Бердяев и Россия. New York, 1967. С. 188.
37. Амальрик А. Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?
38. Набоков В. Пошляки и пошлость.

Отредактировано (Май 27, 2015 23:11:18)