выход

 

Текст написан автором в 2009 году - мы публикуем его к 45-летию этого фестиваля.

1.

Переехав в Америку в середине девяностых годов, я занялся систематическим исследованием окрестностей Нью-Йорка. Самые интересные для меня места находились к северу от города: достаточно было пересечь Вашингтонский мост, самый северный мост города, соединяющий остров Манхэттен со штатом Нью-Джерси, чтобы оказаться на Палисейдс-парквей, которая идет строго на север вдоль Гудзона, только на приличной высоте (западный берег реки представляет собой вертикальную сплошную скалу, по вершине которой и бежит дорога, а восточный — совершенно плоский, с городками, стоящими прямо у воды). Всякий раз, переезжая Вашингтонский мост, поражаюсь нереальностью картины: слева от тебя — весь Нью-Йорк как на ладони, Манхэттен просматривается до Даунтауна, а справа — нетронутая природа, широченный Гудзон, уходящий в бесконечность, и отвесные скалы его западного берега.

Достаточно проехать полчаса по Палисейдс, и ты оказываешься в большом заповеднике. Мы называем его «Семь озер» по имени дороги, через него проходящей (Seven Lakes Drive); я даже как-то специально посчитал: действительно, озер, видимых с нее, именно семь. В получасе езды от гигантского мегаполиса ты можешь на несколько дней уйти в сказочно красивые леса с бесконечными тропами, проделанными еще индейцами, с холмами, невысокими скалами и лесными озерами и не встретить ни одного человека. А если уж встретил — короткое «Hi!» и понимающая улыбка: перед тобой такой же, как и ты, современный отшельник, пришедший сюда, чтобы побыть наедине с природой. Видел я в этих лесах и волков и медведей — для них там вполне достаточно пространства.

За первые пару лет в стране я исходил «Семь озер» вдоль и поперек, ориентировался по карте, купленной в информационно-туристическом центре, но забраться мне хотелось дальше, туда, где горы были гораздо выше, до города — часа три, туда, где сам воздух должен быть другим... В общем, путь мой лежал дальше на север — в Катскильские горы (Катскилл — отроги Аппалачей, которые тянутся практически через всю восточную часть Северной Америки).

Занявшись исследованием Катскильских гор, я вдруг обнаружил на карте слово «Вудсток», и оказалось, что это тот самый Вудсток, о котором я слышал в России еще подростком. Просто я понятия не имел, где именно в Америке он находится. А тут оказалось, что он в двух часах езды на север от Нью-Йорка, да еще в самом центре интереснейшего, судя по картам, горного массива, обещающего неизведанные тропы, новые вершины с новыми видами, спрятанные в лесах озера и совсем другое ощущение от природы. А штат Нью-Йорк замечателен тем, что он лежит в нескольких климатических зонах. Сам город стоит на океане, поэтому там всегда теплее и почти нет снега зимой, по крайней мере в последние годы (потепление?), но если едешь на север, природа преображается на глазах: горы становятся все выше и выше, даже растительность заметно меняется, в общем, до канадской границы ты проезжаешь через три основные зоны, каждая холодней предыдущей, цивилизации все меньше... Но тогда я этого еще не знал. В то время Катскильские горы были основной точкой на моей карте, и, увидев слово «Вудсток», я, конечно же, поехал прямо туда.

2.

Вудсток оказался маленьким приятным городком, в центре — площадь с лавочками и клумбами, называется Вилладж Грин, вокруг площади — магазинчики, кафешки с органической едой, всюду буддийская символика, но преобладает нью-эйдж во всех своих проявлениях: гадания на картах, будды разного калибра во всех витринах, хипповские и растаманские лозунги, за много лет уже ставшие заезженными, феньки на любой вкус, продающиеся прямо с лотков на улице, музыкальные инструменты там же, футболки с пацификами — в общем, вся мишура, ныне предназначенная для того, чтобы завлечь обеспеченного покупателя из Нью-Йорка, приехавшего на уикенд пошляться, подышать горным воздухом, потратить денег на необычные экзотические штучки, понастольгировать об ушедшей эпохе и почувствовать себя хиппи. Но это далеко не все.

На фоне всей этой разноцветной ерунды прямо на главной площади каждое воскресение с весны по осень, если сухо и тепло, устраивается грандиозное действо «круг барабанов». Местная «радужная семья» считает своей миссией нести людям это чудо — живые барабаны, целый ящик инструментов, из которого люди подчас самого цивильного вида выуживают нечто, что издает звуки, и начинают участвовать в общем действе.

«Круг барабанов» длится с четырех до шести. За два часа ты успеваешь и просто пообщаться, и постучать или позвенеть на чем-то из общего инструментального ящика, если ничего не принес с собой, — словом, наиграться вдоволь. И мне кажется, что это самое живое и важное, что можно делать: я видел, как загорались глаза проходящих мимо людей, явно впервые видевших прямо посреди города нечто подобное, и пусть на несколько минут, но эти люди пробуждались, зажигаясь общей радостью и энергией.

Впервые я повстречал всех местных хиппи не на площади, а на Волшебном лугу, что находится недалеко от тропы, по которой мы с друзьями поднимались на гору Оверлук, возвышающуюся над Вудстоком.

Вычислив по карте, как подняться на Оверлук (между собой мы сразу стали называть гору “Оверлучка”), в один из уикендов мы туда отправились. Сперва ты поднимаешься по крутой дороге до парковки, там оставляешь машину и идешь по довольно крутому подъему до вершины. Это одна из самых древних в Америке индейских троп — Indian Head Trail. Местные еще называют эту тропу "Manitou Trail". Считается, что сам создатель Maниту отдыхает в этих горах, и действительно – одна из горных цепей, видимых оттуда, напоминает силуэт лежащего на спине человека и так и называется: “Indian Head range”.

Все эти места дышат силой, такого ощущения я не испытывал больше нигде в Катскиллах. Неслучайно, мне кажется, именно здесь возник Вудсток как культурный центр. Неслучайно в начале XX века Ральф и Джейн Уайтхеды основали здесь Колонию искусств Бердклифф (см. также Википедию), где до сих пор живут и работают художники. С этой арт-коммуны началось собственно заселение этих мест художниками, музыкантами и вообще творческими людьми. В коммуну стекались самые разные мастера, многие покупали дома в Вудстоке и окрестностях, что постепенно преобразило всю местность, бывшую до этого преимущественно фермерской.

Чуть позже Херви Уайт организовал неподалеку музыкальную коммуну «Мэверик». В отличие от основателей Бердклифф у него не было денег, и зарабатывала коммуна только на летних концертах-фестивалях и сдаче домиков в аренду музыкантам, жившим в коммуне. Многие считают Херви первым хиппи, а те фестивали — предвестниками хипповских фестов шестидесятых. «Мэверик» также существует до сих пор (см. сайт Вудстока, где можно найти уникальные видео с первых фестивалей «Мэверик»).

Сам я впоследствии поселился в западной части Катскильских гор, но каждый раз, когда еду на восток (на Вудсток), вижу эту разницу: достаточно переехать горы по узкой 42-й дороге, что идет через один из самых красивых перевалов (слева — водопады, справа — горная река), как даже сами дома становятся другими: на участках можно увидеть скульптуры из дерева или металла, попадаются вывески домашних галерей, люди выглядят по-другому. Здесь живет много уже пожилых хиппи, которые остаются красивыми и теперь, когда им за 70.

Но вернемся к моему первому «кругу барабанов» на Волшебном лугу.

Мы неоднократно ходили с друзьями в походы на Оверлучку. И часто заходили в расположенный прямо у парковки буддийский монастырь. Пусть он и явно коммерчески ориентированный (ритриты за нереальные деньги, предложения держать зажженной твою персональную лампадку ровно столько, за сколько ты заплатил, и т. д.), но там есть главный зал, куда практически всегда можно зайти и до восхождения на гору посидеть в тишине перед огромным позолоченным Буддой. Особенно романтично это выглядит зимой: можно легко представить, что ты где-то в Гималаях. Рядом с монастырем есть маленькая деревянная православная церквушка. Она станет для меня очень важным местом, но об этом — ниже.

Итак, мы паковали вещи у машины, готовясь к первому походу, и тут услышали стук барабанов где-то в лесу. Мы пошли на стук, и, пройдя недалеко по тропинке через лес, вдруг вышли на очень красивую на фоне гор поляну, скорее даже несколько соединенных меж собой полянок. На самой дальней горел большой костер, вокруг сидели разного возраста хиппи и играли на инструментах, слаженно и сильно. Мы подсели к костру, кто-то протянул косяк, с нами начали заговаривать, а узнав, что мы русские, очень заинтересовались. Нам рассказали, что поляна называется Волшебный луг, что это древнее индейское место силы, что она не зарастает уже сотни лет и что вудстоковские хиппи пока тепло приходят сюда барабанить в каждое полнолуние.

Иностранцев на таких сборищах мало, и нас, конечно, запомнили. Все было очень красиво, как какой-то сказочный праздник, на который я всегда мечтал попасть, но не знал, как. Но нам нужно было подняться на гору и разбить лагерь, а время уже было позднее, и мы ушли. Потом мы не раз сюда возвращались. Несколько лет спустя я побывал на подобном месте силы под Москвой, возле Яхромы. Там на просторных полянах, как мне сказали, тоже много лет собираются самые разные творческие люди, и я почувствовал то же, что и на Волшебном лугу — необъяснимую силу места.

3.

Небольшое отступление по поводу церквушки, что незаметно стоит около монастыря. Называется она Церковь Святого Преображения. Ей больше ста лет, она пахнет старым деревом и ладаном, скрипит на ветру, но выстояла уже не один ураган. Двери ее всегда открыты, и в любое время кто хочет, может зайти и посидеть в этом волшебном месте. Иногда люди там ночуют. Я сам делал это пару раз и должен сказать, что спать в пустой церкви неуютно.

В одно из воскресений после очередного похода мы зашли в церковь. Уведенное меня потрясло и заворожило. Шла служба. Прихожан было не более десяти человек, но каждый — хиппи лет пятидесяти в разноцветном прикиде, некоторые в дредах. Батюшка вел службу на аглийском языке и скорее как рок-певец, так что действо напоминало оперу «Иисус Христос — суперзвезда». И это в православном храме, с иконостасом и кадилом!

После службы я познакомился с батюшкой. При ближайшем рассмотрении он тоже оказался хиппи возраста моих родителей, с отличным чувством юмора, очень открытым, настоящим рок-музыкантом — в общем, совсем своим человеком. Он рассказал, что в шестидесятых в церкви жил отец Фрэнсис, которого называли «батюшка для хиппи», что церковь — православная, но не восточная, а западная, что литургия идет чуть ли не из древней Ирландии. Помимо всего прочего, отец Джон (так его звали) упомянул, что в церкви в свое время венчался Боб Дилан, живший неподалеку. В общем, церковь была неотъемлемой частью Вудстока и всего с этим связанного.

Я в свою очередь рассказал отцу Джону о России, об увлечении православием и его романтикой в подростковые годы. Это произвело на него настолько грандиозное впечатление, что он тут же предложил мне стать его помощником. Я сразу отказался. Я не мог представить себя даже постоянным прихожанином, не то что помощником священника. В то время меня интересовал буддизм, а к православию я относился просто с теплом, как к части прошлого, уважаемой традиции, но не более того. Отец Джон сказал, что все понимает и что если я вдруг передумаю, то в любое воскресенье могу найти его в церкви, а также что он имел в виду помощь на свободной основе, без обязательств, когда смогу приезжать (жил я уже в Катскиллах, в часе с небольшим езды от Вудстока).

Дома я подумал, что, возможно, это шанс поучаствовать в чем-то уникальном, вот оно — все, что меня привлекало в православии, во всяком случае в его внешней стороне: одинокая церковь на горе посреди леса, да еще около Вудстока, да еще с таким священником... И однажды я сказал отцу Джону: «Я попробую». C тех пор прошло уже лет девять. Время от времени я приезжаю в церковь и помогаю отцу Джону на службе. У меня низший церковный чин — чтец, и продвигаться я не собираюсь, c чем отец Джон уже смирился. Церковь стала важной частью моей жизни, с ней многое связано. В зимние дни, когда в церкви холодно и люди не приходят, мы с отцом Джоном служим литургию вдвоем. Это, наверно, самый сильный для меня момент. «А кругом лежат снега на все четыре стороны...»

Благодаря отцу Джону я впервые пел для американцев свои песни на русском. Сам будучи музыканом, он знает многих местных музыкантов и иногда организует небольшие концерты. Узнав, что я тоже пою и сочиняю, он пригласил меня спеть на одном из концертов в старом «Колони кафе». Мои песни — на русском, и я не был уверен, есть ли смысл петь для людей, не понимающих слов. Я позвал пару друзей. «Все-таки кто-то будет понимать, что я пою», — думал я. Но совершенно неожиданно меня слушали в полной тишине, очень внимательно, а после выступления многие подходили и спрашивали, есть ли переводы, и все как один уверяли: мы тебя поняли, язык музыки — интернационален. Говорили, что еще никто не пел в Вудстоке по-русски. Словом, опыт оказался неожиданно удачным.

Я несколько раз участвовал в концертах, организованных отцом Джоном. Самым странным был последний: на главной площади Вудстока просто стояли микрофон и комбик, люди пели под гитару. Я спел три песни. Это было мое первое в жизни уличное выступление. Люди останавливались, слушали, фотографировали, шли дальше по магазинчикам, а я пел на русском языке на площади американского городка — довольно необычный опыт, но некие барьеры, как внутренние, так и внешние, таким образом преодолеть можно.

Отец Джон — настоящий подвижник, глубоко верующий человек, на нем держится церковь и небольшая коммуна прихожан. Он также организует в Вудстоке марши мира с последующими концертами, хочет построить домик при церкви и постоянно жить на горе, разбить сад и огород, как жил отец Фрэнсис.

4.

Я помнил о полнолуниях на Волшебном лугу и, как смог, приехал туда снова. Все было так же сказочно. Теперь я лучше рассмотрел местную публику и узнал, что это «Семья Радуги» Вудстока привозит на поляну целый грузовичок барабанов, что стучат они часов с восьми вечера до двенадцати, не позднее, по договоренности с местными жителями, — кто бы мог подумать, что могут найтись желающие вызывать полицию, услышав доносящиеся из лесу звуки барабанов! После полуночи барабаны смолкают, народ играет на тихих инструментах и общается. И если небо плотно затянуто тучами, на Волшебном лугу оно всегда под воздействием музыки самым магическим образом расчищается, и во всей красе предстает полная луна. И люди встречают ее ликованием.

Мы быстро перезнакомились со всеми персонажами на поляне. Есть среди них один черный — Линкольн. Вообще черных крайне мало среди хиппи. Линкольн обнимает всегда так, что кости хрустят, закручивает толстые косяки и рассказывает интереснейшие истории. Мы всегда садились рядом с ним. Он также делает периодически общие объявления и гудит в раковину на все окрестные горы. Просит людей не приносить алкоголь на поляну. В этом впоследствии я увидел серьезное расхождение среди хиппи пьющих и непьющих, и если на rainbow эта проблема решена очень умно (разделением местности на два лагеря, алкогольный «А-самр» и остальной — непьющий, зато курящий), то на ежегодных Woodstock-reunions она стала камнем преткновения, и многие хиппи — противники алкоголя просто перестали туда ездить, и во многом они совершенно правы.

Нас уже узнавали на Magic Meadow. «Russians are coming! Welcome, welcome!» Это было приятно. Именно там я впервые узнал о том, что происходят ежегодные слеты хиппи — «rainbow gatherings», до этого я не имел об этом понятия. Через пару лет мы поехали на такой слет в Мичиган.

Самое главное, что произошло на той мичиганской радуге — это наша встреча с русской компанией из Чикаго. Мы вообще не ожидали встретить там соотечественников, ведь на радугу русские не ездят толпами, о ней вообще в русской среде мало кто знает. Американцы постоянно удивлялись, услышав русскую речь, жали руки, знакомились, расспрашивали обо всем, и вдруг — мы встречаем целую группу наших. В последствии мы стали очень близкими друзьями и ездили на радугу много раз уже большим русским лагерем, не переставая удивлять американских хиппи. Но всего этого тогда еще не произошло, мы приезжали время от времени постучать и поплясать на полнолуние, иногда, после воскресной службы в церкви, я оставался в Вудстоке до четырех часов дня и приходил на drum circle на главную площадь. Медвежьи объятия Линкольна, обмен приветствиями со всеми, кого знаешь, отец Джон стоит тут же, неизменно присутствующий Grandpa Woodstock, приветствующий проезжающие машины знаком «peace» — в общем, все как обычно.

Еще задолго до всего этого я выяснил, что само поле, на котором в 69-м произошел фестиваль, находится совсем не в Вудстоке и даже не рядом с ним, а милях в шестидесяти на запад. Помню, я тогда очень удивился, узнав, что оно — совсем рядом от моего дома, минутах в двадцати на машине. На само поле никого не пускали, но все было и так прекрасно видно, была там маленькая парковочка и мемориальная плита со списком участвовавших в фесте групп. Около нее все фотографировались. Поле уже тоже стало местом силы и паломничества. Я смотрел видео о фестивале и узнавал дома и сараи, до сих пор стоящие на прилегающих к полю участках. Но я никак не мог понять: где же то озеро, в котором так красиво купаются в фильме обнаженные хиппы? Озера рядом не было. И каково же было мое удивление, когда впоследствии, устанавливая сигнализацию в одном из домов рядом с полем (была у меня тут такая работа) и выйдя на балкон, я вдруг увидел озеро внизу за деревьями. То самое озеро, просто за столько лет все вокруг заросло настолько, что со стороны поля воды совсем не стало видно. Я узнал, что в паре миль отсюда есть другое поле, тоже принадлежащее семье Макса Ясгура (фермера, предоставившего свое поле для феста 69-го года), где ежегодно в те самые дни в середине августа устраиваются Woodstock reunions. Я поехал туда при первой же возможности — и несколько обломался.

Дело было в том, что за годы идея Woodstock reunions превратилась для молодежи просто в повод обожраться наркотиков в лесу, выпить, ну и всего с этим связанного. За вход на поле владельцы брали по 20$ с человека, что в принципе можно понять, им надо нанимать охрану и людей на уборку. Со всех окрестностей в этот викенд свозились в одну точку всевозможные наркотики и бухло. Обстановка была не очень дружелюбной. Встречалось много пьяных, возникали драки, наркотики продавались часто прямо с лотков, висящих у людей на животе. Все искали кислоту. Полиция останавливала некоторые машины перед въездом на ферму, вдоль дороги уже стояли арестованные в наручниках. Внутрь полиция не совалась. Я был с Аней, проходящие мимо компашки светили нам в лица, откровенно спрашивали пьяными голосами, вместе мы или нет. Было неуютно, но хотелось разобраться в происходящем. Может быть, не всюду одинаково?

Пришли на drum circle. Он, правда, был грандиозным. Человек пятьдесят барабанило, и очень сильно. Вскоре меня увлекла атмосфера происходящего: это был первый drum circle, на котором меня впервые зацепил ритм и долго держал, не давая уйти. Но расслабиться полностью тоже не получалось. Явно надо было следить за сумками, Аня вышла на круг потанцевать, вокруг нее сразу же стали ошиваться какие-то пьяные типы. Один пришел за ней туда, где мы сидели, и даже не взирая на меня, стал откровенно спрашивать ее, не ищет ли она здесь любовных приключений. Все это было довольно отвратно. Я увидел одного знакомого из Вудстоковских рэйнбоу. Подошел поздороваться, спросил, где же все остальные.

«А ты разве не видишь, что здесь происходит?» — ответил он. — «Мы, кто постарше, не считаем происходящее здесь продолжением идей хиппи и того, чем был Вудсток раньше, многие из нас отказываются в этом участвовать, но некоторые — вроде меня — считают своим долгом по-любому присутствовать здесь, ведь если нас не будет — во что же тогда все это превратится? Кто же расскажет молодым о том, чем это было изначально?»

Мы пробыли на круге до утра, рано уехали отсыпаться ко мне домой, и я не приезжал на Woodstock reunions несколько лет, пока не подошло сорокалетие Вудстока. Аня тогда подарила мне мой первый барабан, с чего началось заполнение моего дома различными инструментами и пошли бесконечные джемы чуть ли не каждые выходные.

5.

За последние пару лет на поле, где был фест, выстроили гигантский концертный зал и назвали его «Bethel Woods art center». Туда стали приглашать самые известные группы, устроили музей фестивальной меморабилии, за все дерут большие деньги (скажем, вход в музей стоит 13$), билеты в первые ряды могут быть по 150$ и выше, правда есть еще билеты на лужайку, они дешевые по здешним меркам, 35 баксов — и смотри в бинокль на своих кумиров сколько угодно. Чтобы пройти на территорию, надо открыть сумки, и пока в них копаются, тебя ощупают металлоискателем. Даже если ты проезжаешь мимо в будний день, когда концертов не происходит, с парковки арт-центра сразу выезжает джип с охраной и ненавязчиво следует за тобой по дороге вдоль того самого поля. Если охранник видит, что ты заехал туда, где стоит памятная плита, чтобы, скажем, сфотографироваться на фоне нее и поля — он встает на достаточном расстоянии, но так, чтобы ты видел — за тобой наблюдают.

В начале прошлого лета я не удержался и купил билеты на лужайку на концерт Дилана, которого никогда не видел живьем. И поклялся себе, что больше туда никогда не сунусь. Пройдя через секьюрити и металлодетекторы, попадаешь в настоящий городок с палатками по обеим сторонам дороги. В палатках продаются футболки с хипповой символикой и жратва. Все втридорога. Пиво по 6$ за маленький стаканчик. Траву никто не курит — люди говорили, что через толпу ходят менты с собаками, правда, сам не видел. Всюду висят плакаты с хипповыми лозунгами типа «Peace, love and music» и c лицами молодых «успешных» яппи в чистых хипповых прикидах, все в этом роде, все — откровенно фальшиво. Мне довольно быстро стало просто противно, видя такую профанацию идеи и торговлю ее символами.

Начался концерт. Размах самого эстрадного комплекса поражал своей грандиозностью, все это стоило, думаю, не одну сотню миллионов. От этого масштаба хотелось поежиться. Вышел Дилан. Я со своей лужайки видел его в бинокль. Дилан через бинокль был размером не больше сантиметра, но это был он, живой, и я с трудом сдержал слезы от этого прикосновения к вечности.

Потом уже в августе я летал на Аляску и специально подгадал свое возвращение к сорокалетию Вудстока. После нескольких лет я опять захотел попасть на поле, где мне одновременно было тогда настолько же хорошо, насколько неуютно. В арт-центре происходил грандиозный концерт. Туда наприглашали все группы, участвовавшие в фесте 69-го, что только еще остались. Но окунаться в эту попсовую атмосферу и смотреть на все в бинокль — нет уж, увольте, я и не думал туда идти. Я хотел пробыть все время на природе, у огромного костра, общаясь и веселясь.

Приехав же на Yasgur Farms, обнаружил странное отсутствие народа. Вместо забитого машинами поля я увидел один ряд машин у самой кромки леса. Правда, под вечер сделали отличный костер и стучали полночи довольно интенсивно, никаких пьяных эксцессов, никакого негатива, но проводить там вторую ночь мне стало скучновато, все-таки нас оказалось слишком мало для такого просторного места, пространство было незаполненно, люди — разрозненны. И я понял, что большинство пошло-таки на концерт в Bethel Woods.

Совсем рядом, практически между арт-ценром и Yasgur Farms стоит «Hektor’s inn» — бар Хектора. Хектор — коренастый дед лет 75, хозяин бара и прилегающих нескольких лужаек, куда он пускает каждый год в середине августа хиппи, которые заселяются на его землю целыми автобусами и палаточным городком. Возле бара есть место для большого костра, рядом — крытая сцена, на которой играют приглашенные музыканты. Иногда бывают очень классные группы: фолк, рок, кантри. Вокруг костра не смолкают барабаны. Все много пьют, на этом бар делает свою выручку (надо сказать, что пиво здесь дешево). Люди берут выпивку в баре, чтобы поддержать всеми любимого Хектора, который так любезно предоставляет возможность хиппам жить на его территории в течении практически недели. Несколько лет назад, кстати, Хектор с помощником меняли мне насос в колодце, это еще один их местный бизнес. Я приехал в «Hektor’s», и мне сразу стало веселее. Играла группа, стучали барабаны, жизнь кипела.

Все напоминало «A-camp» на радуге. Мужики с пивными животами, весело пляшущие перед сценой; женщины — сразу видно, пьющие наравне с мужиками... Но при этом — ни капли агрессии, связанной с алкоголем, ощущение было, будто ты попал на праздник гномов, напившихся веселящей браги. Я тут же встретил знакомых, меня раскурили, и стало совсем чудесно. Уже под утро я пошел спать в машину. Проснувшись, уехал домой. Хотелось помыться и переодеться, раз уж была такая возможность. Под вечер я вернулся назад. Происходило примерно то же самое. Помню, как в какой-то момент я, хорошо раскурившись, вдруг обнаружил себя в кругу подростков лет по 16, которые слушали, как я на своем английском с русским акцентом рассказывал им историю движения хиппи в Америке. Слушали они меня очень внимательно, буквально разинув рты, но абсурдность ситуации вдруг дошла до меня, и я постарался быстро закончить свой экскурс в их историю и лучше пойти к костру постучать.

(Американцы всегда с огромным интересом слушают мои рассказы о России и задают кучу вопросов. Очень радуются тому, что в России есть и хиппи и рок-музыка. Я рассказываю им что знаю.)

Днем я опять вернулся домой, отдохнул и под вечер приехал назад. Прошел викенд. Большая часть народа уехала. Группы больше не играли, и drum circle уже не казался таким громким и слаженным. Люди сидели у костра и просто общались. Я сказал, что не пошел на официальный концерт, и объяснил — почему. Все одобрительно кивали. «А ведь настоящее сорокалетие Вудстока происходило именно тут, возле бара Хектора!» — сказал один пожилой хиппи, и все с ним согласились, ибо это действительно было так.

И тогда я вдруг почувствовал странную вселенскую важность этого места — по крайней мере, на тот момент, на ту середину августа 2009-го: ведь самое настоящее и неподдельное, что происходило в эти дни рядом с историческим полем, которое успело стать особой точкой на планете, происходило именно здесь, каким бы оно ни было. И я рад тому, что эти три дня были в моей жизни.

Больше фотографий - на странице автора.

Оригинал текста - на сайте Анатолия Курлата.

 

Отредактировано (Янв. 29, 2015 03:48:04)