однажды земля спросила у неба:

– линию, где мы соединяемся видит каждый, однако мы не встречаемся никогда. отчего так?

– но мы также видим, – ответила земля, – как соединяются внешние тела вещей, но истинные их тела идут каждое своей дорогой.

– нам бы ваши заботы, – замигали звезды. – мы летим на миллиарды лет друг от друга, но при этом мы – одно целое и не расстаемся никогда.

– научите нас, – сказали небо и земля.

– это невозможно, – ответили звезды. – если соединить стены дома, в нем не останется места для одиночества.

– ваша мудрость подобна морковке, которую я только что съел, – сказал заяц. – морковки уже нет, но вкус еще остается во рту.

ветер принес мне слова зайца и прошептал:

– постоянство – недосягаемая вершина. но и вершины находятся в постоянном движении как волны.

– это потому, что ты не даешь нам остановиться, – пожаловались волны. – до своего рождения мы были ровной поверхностью.

я вышел на крыльцо дома. стены сомкнулись за мной, подмигивали звезды, на горизонте поднимались далекие вершины, а под ногами, на краю тропинки, лежал огрызок морковки.

– ты уже много раз ходил тут, – сказала тропа. – мог бы для разнообразия плыть и морем.

– нужен он мне, – сказало море и ушло.

тогда я улыбнулся им всем и они успокоились.

на день рождения пес подарил мне кость.
– я хранил ее целый год в самом дальнем углу. так что даже тараканы не могли добраться до нее.
червь подарил яблоко.
– я мог бы съесть его сам. но не съел.
орангутанг подарил зеркало.
потом долго играл моими подарками и они куда-то подевались.
и только бог ничего не подарил.
– хватит с тебя и жизни, – сказал он.

на дереве сидел одинокий филин.

когда он открывал один глаз, солнце, пугаясь, спешило спрятаться за горизонтом. оба раскрытых глаза делали землю невидимой, идущие по дороге разжигали костры, чтобы видеть лица попутчиков.

не было у старого филина друзей, только один маленький светлячок. отроду тому было всего два часа и он никогда еще не видел солнца.

– ты и есть частичка солнца, – учил его филин.

– откуда ты знаешь, что я частичка солнца? – спрашивал светлячок. – ведь ты его не видел.

– так мне сказал другой филин.

– такой же, как ты?

– да.

– он видел солнце?

– нет, не видел.

– как он тогда узнал?

– ему рассказал другой филин, тому – другой. а другому об этом рассказывал один светлячок.

– тогда почему я не прячусь от тебя? – продолжал спрашивать светлячок.– и почему солнце потеряло кусочек? нас было семеро, значит теперь солнце стало меньше на семь светлячков?

– солнце никогда не становится меньше, даже если превращается в карлика или в гиганта.

– значит я тоже солнце?

– ха-ха! – заперхал филин. – твоего света не хватит даже, чтобы ты мог видеть кончики твоих лапок.

– почему же ты дружишь со мной?

– солнце прячется от меня. как только я открываю глаза, оно скрывается за границей мира. по тебе я сужу, какое оно.

– а ты пробовал не закрывать глаза никогда?

– ты еще молод давать советы, – сказал филин. – поживи с мое, поймешь, что все сущее рано или поздно закрывает глаза.

– а если попробовать вместе не закрывать? – спрашивал светлячок.

– тогда оно не взойдет. путники не найдут дороги, а ты не сможешь напоминать мне о нем.

– мне кажется, что это не оно, а ты боишься его.

– ха! чем дольше ты живешь, тем становишься умнее. пожалуй я соглашусь с тобой.

и когда небо со стороны долины стало розовым, филин и светлячок не закрыли своих глаз. солнце взошло и осветило их мириадами светлячков. но все равно это было одно солнце.

– наверное, я теперь не нужен, – сказал филин. – и ты не нужен мне, потому что теперь я видел солнце целиком.

– ты нужен мне, а я тебе, – сказал светлячок. – мы же вместе его увидели.

прошел день, наступил вечер. вечером солнце зашло, путники разожгли свои костры, чтобы видеть лица попутчиков, а филин и светлячок разговаривали. иногда молчали, а потом опять разговаривали.

увидите светлячка, так и знайте, где-то рядом с ним старый одинокий филин.

однажды бутылка спросила у воды: – почему ты внутри меня?

– это не я внутри, – отвечала вода. – это ты снаружи меня.

– но ты принимаешь форму меня, у тебя никогда не бывает собственного мнения.

– мое всегда остается при мне вне зависимости от состояния, в котором я нахожусь, и формы, которую я принимаю. вот смотри, кувшин совсем не такой как ты, но внутри него та же вода.

– это не совсем так, – вмешалась вода из кувшина. – мой кувшин делает меня более свежей и прозрачной.

– временно делает, – спокойно возразила бутылочная вода. – когда мы встретимся там, наверху, мы обменяемся своими знаниями, хотя, мне думается, у нас будут другие дела.

– ты просто завидуешь моему положению.

– как я могу завидовать тебе, зная, что ты превратишься в пар, как и я. Или ты этого не знаешь?

– подождите, – сказали одновременно кувшин и бутылка. – а как же мы? разве стекло и глина не одно и то же?

– почти, – сказала вода из бутылки. – но пустые вы никому не нужны, а воде всегда найдется достойное применение.

– отчасти вы все правы, а отчасти нет, – сказал ручей. – я протекаю тут много лет и повидал множество приспособлений для хранения жидкостей. мне было тесно во всех.

– эй, вы, там наверху, – сказала вода из колодца. – отсюда я вижу только маленький кусочек неба, зато мне известна история земли.

– что, что, что. что тут у вас происходит? – застучали капли дождя. – мы же еще ничего не знаем!

тут к колодцу подошли, наполнили ведро, отнесли его в дом, и все, кто там был, омыли свои лица, и стало светло в доме.

и так будет всегда.

в начале была граница. а вокруг пограничные состояния. и еще собака.

вне всяких сомнений она называлась – пограничная собака.

если граница была обозначена довольно четко, то о пограничных состояниях такого сказать было нельзя. очертания их были настолько зыбки, что нельзя было с полной уверенностью сказать, где кончается пограничное, и где начинается территориальное.

и вот из одного такого состояния вышел пешеход и направился как раз в то место, где стояла собака.

– стой! – сказала она. – куда ты идешь?

– хочу перейти на ту сторону.

– все стороны одинаковы. я не вижу между ними никакой разницы.

– если нет разницы, зачем тогда проведена граница?

– граница проведена для самой себя и чтобы было, что охранять.

– если так, от чего ее охранять? от самой себя?

– например, от тебя. ты сам не знаешь, чего хочешь, потому что хочешь перейти из одного места в точно такое же. и такие люди опаснее всего.

– опаснее для кого?

– для равновесия.

– кругом одни опасности, – сказало равновесие. – не успеваешь оглянуться, как кто-нибудь сразу меня нарушает.

– да-да. сплошные нарушители границ и равновесий, – поддакнула собака.

– я все-равно хотел бы пройти, – сказал пешеход.

– если я пропущу тебя, все начнут ходить тут взад и вперед. а зачем мне это нужно? ничто человеческое мне не чуждо и я хочу спокойной жизни.

– так в чем же дело? идем со мной, говорят, на той стороне открывается безграничность.

– безграничности не существует! – сорвалась на лай собака. – существует только граница!

– и равновесие! – вышло из себя равновесие.

– хорошо, – сказал пешеход. – попробую в другом месте.

и ушел.

пограничная собака поворчала еще немного, равновесие восстановилось, а пограничные состояния занялись своим обычным зыбким делом.

попробовал ли пешеход в другом месте, мне неизвестно. ведь пограничные состояния не имеют четких очертаний, и где сечйас находится пешеход, мне сказать затруднительно.

пересеклись как–то горизонталь с вертикалью.
– есть только два направления познания – вверх и вниз, – сказала вертикаль.
– а я знаю все стороны, – ответила горизонталь.
– но при этом ты не поднимаешься выше нуля, – принижала ее вертикаль.
– я вовсе не ноль, – сказала точка пересечения. – без меня вы никогда бы не встретились. я вижу вас обеих насквозь.
– никому так не ведомы взлеты и падения, как мне, – покачала головой синусоида. – я есть сама жизнь.
– если бы мы не пересекались, не было бы и точки, – запели в одну дудку прямые линии.
и в самом деле, прямота была им свойственна.
– ребята! – появился вдруг ниоткуда квадратный корень из минус единицы. – сколько ни старайтесь, меня вам все равно не найти.
– а что тебя искать? вот он ты, – заволновалась синусоида.
– это не я. это только ваше представление обо мне, – квадратный корень был невозмутим.
– я никого не представляю, – сказало представление. – наоборот, все представляют меня.
– п-п-п-представляете, – заикалась пунктирная линия. – никак не получается увидеть все целиком. все время п-п-п-прерывается мысль.
– любая линия состоит из расположенных вплотную друг к другу точек, а точку прервать невозможно, – сказала точка.
– врете вы все, – прервали ее морские узлы. – чем запутанней мир, тем он крепче.
– у-у-у, – зашумел ветер в морских узлах. – я дую во всех направлениях одновременно и запутываюсь разве что в волосах.
я стоял и слушал ветер.
мысли мои то прерывались, то запутывались, но ветер выпрямлял их. вертикаль с горизонталью пересекались во мне, но точки пересечения мне обнаружить так и не удалось.
не буду ее ставить и тут_

слово и дело поспорили, кто из них главный.
– я - дело! – сказало дело. – а ты - мой идентификакор.
– неправда! – ответило слово. – если молчать, дела станут
темными.
– а без дела не о чем и говорить, – заспорилось дело.
– главное качать, – сказал насос. – это мое последнее слово.
– я не бываю последнее. ни начала, ни конца не существует.
– а я всегда с чего–нибудь начинаюсь, – остановилось дело.
– это потому, что ты видишь одно дело и не видишь другого, тебе всегда некогда.
– в слове есть начало и окончание, – сказала грамматика. – у нас поголовная грамотность.
– грамотные вы все тут, – сказал насос. – только не качаете ничего.
– мы качаем! – закричали слово и дело.
– поздно уже, – заявила бесконечность, – засиделась я тут.
и ушла.
насос и грамматика тоже ушли.
а слово и дело до сих пор разойтись не могут.

однажды колесо катилось своей дорогой, когда навстречу ему попалась старая телега.
– кто ты? – спросила телега.
– колесо.
– я стара и забыла, что это такое. расскажи мне о себе.
– я – совершенство. моя форма имеет божественное происхождение.
– не хочешь ли ты сказать, что бог кругл?
– не знаю. когда я делаю один поворот, мир меняется.
– в каком направлении?
– для колеса не существует направлений. все точки меня равноудалены от центра меня.
– в каком же направлении движется центр тебя, о, божественное?
– центр меня не движется, это я вращаюсь вокруг него. а вот откуда взялась ты? – спросило колесо.
– говорят, что у меня было четыре тебя, эти ты пришли в негодность и их унесли.
– не могу в это поверить! существует только одно колесо, и это колесо - я!
– и ты никогда не встречало себе подобных?
– все подобное является тем же колесом, то есть мной.
– мы можем позвать людей, это они рассказали мне мою историю.
– люди рождаются и умирают, когда я поворачиваюсь только на самую малую долю самого себя. что они могут знать?
– другой правды у меня нет, – сказала телега.

оставим же их мирно беседовать, ведь нас не интересуют ни старая телега, ни колесо, которое вращается вокруг самого себя.

один мяч спросил:

– куда я лечу?

– ты летишь в меня, – ответили ворота. – я расставляю сеть, и ты в нее попадаешь.

– почему ты расставляешь сеть?

– чтобы помочь судье определить, действительно ли ты влетел в ворота.

– зачем мне влетать в ворота?

– это твое предназначение – влетать в сеть ворот.

– а если я пролечу мимо?

– тогда тебя вернут на поле, чтобы попробовать еще раз.

– и нет другого выхода?

– таковы правила игры.

– и что потом? когда я попаду в сеть?

– тогда тебя вернут на поле, чтобы попробовать еще раз.

– значит результат моих действий не имеет значения? меня все-равно возвращают на поле?

– для тебя – не имеет. поэтому не стремись к чему-либо.

– могу ли я изменить ситуацию? зачем эта сеть, которая нужна только, чтобы определить, что я в нее попал?

– это мне непонятно, – ответили ворота. – я знаю только, что ты должен попасть в меня.

«что-то тут не так» – подумал мяч и остановился.

и сразу увидел другой мяч, который никуда не летел.

– почему ты не летишь? – спросил первый мяч.

– я лечу, – ответил второй мяч. – я лечу внутрь себя.

– внутри тебя пустота, так же, как и внутри меня. куда там лететь?

– это не так, – сказал второй мяч. – внутри меня много воздуха. он прямо-таки распирает меня.

– да, я наполняю его, – выдохнул воздух.

– снаружи тоже много воздуха, – сказал первый мяч. – я буду лететь вовне себя.

и полетел.

один мяч летит вовнутрь себя, другой вовне. снаружи оба кажутся неподвижными.

– бездельники, – сказали ворота, сеть и судья.

я вот не могу стать таким мячом. все время куда-то лечу и откуда-то возвращаюсь.

один сон решил больше никому не сниться.

вечером, когда другие сны завтракали, чистили зубы и смотрели на погоду, он начинал бороться с самим собой.

– меня нет, – говорил сон. – меня не существует.

это не очень-то помогало, поэтому он выбрал другую тактику.

– я существую отдельно от своей природы. я не сон, а то, что около сна.

около сна стояла кровать.

– надо избавляться от атрибутов, – решил сон.

он завернул в простыню все постельное белье и вынес в мусорный бак.

присниться все-равно очень хотелось.

– какой во мне смысл? – уговоривал он себя. – еще никому не удавалось истолковать меня объективно. обо мне забывают сразу же. или через час. максимум через день. сначала я старался быть хорошим, потом стал плохим, никто не помнит меня.

но и такая мысль не помогла.

– приснись еще разок, – говорила другая мысль. – на этот раз все получится.

– получится что?

– остаться в памяти.

– не путай меня. я хочу просто быть и никому не сниться.

– если ты перестанешь сниться, ты перестанешь быть сном. тебя не будет.

– хорошо, сейчас я никому не снюсь, однако я есть.

– ты живешь ожиданием, – сказала еще одна мысль.

– ожидание придает мне силы, но лучшее состояние на свете, это когда ничего не ждешь.

– разве лучшее? разве хорошо, когда тебя никто не ждет? – сказала четвертая мысль.

– ни разу не было, чтобы хотели увидеть именно меня, поэтому я и не хочу быть сном.

мыслям не было что ответить. да и мыслей не было.

вот такой мне приснился сон.

однажды выпал снег.

– сегодня ты лег не так красиво, как вчера, – сказало дерево.

– ты тоже, когда роняешь листья, уже не управляешь ими. они летят свободно и могут лечь как хотят, – ответил снег.

– это так, но ты ведь роняешь сам себя. почему ты не управляешь сам собой?

– мое управление на стадии формирования меня, далее я предоставляю себе падать свободно.

– а я не могу себе такого позволить, – вздохнуло дерево. – из года в год я кропотливо собираю частички света и впитываю земную влагу. это очень трудная работа. мне даже некогда съездить к морю, не говоря уже о том, чтобы свободно падать.

– все вокруг лишь психологический тест, – сказали пятна роршаха. – каждый видит свое, в зависимости от своих наклонностей, и в основе всего лежит симметрия.

– где же вы увидели в нас симметрию? – удивились снег и дерево.

– тебе ли, снег, говорить, – ответили пятна. – а снежинки? только вот три оси симметрии слишком много. ось должна быть только одна. а тебя, если спилить, можно увидеть кольца. правда ось симметрии в виде точки неполноценна.

– не надо меня пилить!

– а меня делить на снежинки! ведь каждая снежинка в отдельности исчезает очень быстро.

– всех вас объединяет одно, – сказала случайность. – вы все случайны. случайно ложится снег, случайно опадают листья,случайно растекаются чернила и родятся кошки. без меня вас бы никого не было. листья не удобряли бы землю, снег бы не таял, давая пищу ручьям, не пели бы птицы в кронах и не ползли бы черви в прелой листве, и психологию бы никто не тестировал.

такой вот разговор.

случайно я оказался рядом и та же случайность позволила мне о ней рассказать.

жил был дом.

все его двери были открыты. да и окна не закрывались. любая муха могла зайти, когда ей вздумается, хотя делать ей в доме было бы совершенно нечего. мухи любят грязь, а в доме было чисто. ветер приносил в дом запахи, но они задерживались ненадолго.

и как-то поселился в доме человек.

– закрою-ка я дверь, подумал он. – того и гляди забредет медведь.

– не делай этого, – сказала дверь. – никто не сможет войти.

– постучат, если что.

– постучит назойливый. деликатный же пройдет мимо.

– ну и пусть, – сказал человек, закрыл дверь, на окнах ставни, а вокруг дома соорудил плетень.

– можно жить, – подумал он.

– добро пожаловать, – зашуршала в углу вселенская пыль. – я давно ждала тебя. солнце и ветер не давали мне возможности высказаться. мое мнение их не интересует.

– меня оно тоже не интересует.

– ты такой же, как я – не любишь открытых дверей.

– поживем – увидим, – сказал человек и поставил у входа мусорное ведро. – буду бросать в него использованные мысли.

использовать было нечего.

– эй, пыль. мне больше не у кого спрашивать. где тут можно приобрести мысли? и как тут вообще с администрацией?

– какие мысли тебя интересуют? книжные или откровенные? равно как и администрация?

– много ты, пыль, понимаешь. меня интересуют мои мысли и местная администрация.

– тут нет твоих мыслей, – сказала пыль. – равно как и администрации. ты первый, кого я тут вижу. разбирайся сам.

– как же я могу быть администратором самого себя? да еще и без мыслей?!

– а ты делай как я, – посоветовала пыль. – оседай на всем, что есть.

– здесь даже стула нет, – сказал человек и сел на пол.

сидит на собственном полу человек, разговаривает с вселенской пылью, а у закрытых дверей стоит пустое ведро для использованных мыслей. право дурдом.

знак стоял на дороге.

это не был дорожный знак, знак отличия, внимания, препинания, математический знак, знак судьбы или знак свыше. просто знак.

однажды знаки сказали ему:

– ты должен определиться, наконец, какие у тебя цели. нельзя быть и не обозначать собой ничего.

– я знак того, что существование не нуждается в собственном обосновании.

– без обоснования не будет порядка! – закричали разом все знаки. – нарушится порядок слов и понимание прекратится. на дорогах начнется хаос, в книге судеб перепутаются страницы и умалятся пророчества.

– не понимаю, – сказал знак. – все, о чем вы говорите, условность. говорить можно без слов, можно не ходить проторенной дорогой, а судьбу знать не обязательно.

– все они – условные обозначения, – сказала условность. – потому что я их мать.

– условно – да, – сказал просто знак. – но я знаю, что сначала они были как я – просто знаками.

– условное всегда безусловно, – подтвердила условность.

– зато наше количество переходит в качество! – заволновались знаки.

– зачем уходить от того, к чему приходишь снова? – спросил просто знак. – посмотрите, сколько вас много.

– не знаем, – ответили знаки.

– чтобы вбить гвоздь, – сказал один.

– чтобы прислониться к двери в метро, – сказал другой.

– чтобы сосчитать все.

– чтобы узнать будущее.

– чтобы вернуться домой.

просто знак, который ничего не обозначал, смотрел на обозначенный мир, условность предпринимала попытки познать себя, знаки же повышали качество условного. что тут поделаешь.

написал человек пьесу и отнес ее в театр.

театр как театр. сцена, актеры, декорации и зрители.

– я написал пьесу, – сказал человек. – хочу, чтобы ее тут сыграли.

– я играю не каждую пьесу, которую мне приносят.

– а по какому принципу их выбирают?

– существует несколько способов, – сказал театр. – первый из них – любой, второй – когда мне дают указание, третий – когда у пьесы есть душа. скажи, есть у твоей пьесы душа?

– не знаю, – ответил человек.

– и я не знаю. наличие у пьесы души выясняется только после того, как она сыграна. любое же может не произойти вовсе, а указаний на тебя мне не поступало.

– может попробуешь? – робко сказал человек.

– сколько же у тебя действующих лиц?

– все, что существуют.

– в каком смысле?

– все – это все. даже те, кто еще не родился и существуют где-то там.

– где же я возьму тебе столько актеров?!!!

– найди любителей.

– в этом случае каждому придется играть самого себя. а чтобы играть себя, нужно знать, как ты выглядишь со стороны. иначе не будет похоже. и кто сыграет еще не рожденных? – продолжал рассуждать театр. – никто же не знает, как они будут выглядеть!

– ты тоже есть в моей пьесе.

– кто? я? – удивился театр.

– у тебя главная роль.

– и сколько же страниц в твоей пьесе?

– не знаю. за каждой написанной всегда оказывается другая. а бывает, что и первая. кстати, вспоминаю, что и любое, и тот, кто дает указания, и душа – тоже персонажи моей пьесы.

– мне никогда не дадут на нее указания.

– моей просьбы тебе недостаточно?

– а ты сам тоже есть в этой пьесе?

– конечно есть. ведь это я ее написал.

– хорошо, я согласен, – сказал вдруг театр. – и пусть они попробуют меня уволить.

не знаю, что там у них получилось, и кто играл меня. в день премьеры я подхватил насморк и остался дома. не хотелось шмыгать носом целую вечность.

думаю, какую сказку мне написать. любое имя существительное годится для этого. например, «неизвестность».

неизвестно, правда, о чем речь, но все-таки жила одна незвестность. дом у нее был большой, больше всех известных домов. неизвестно, какой он был большой. неизвестность жила там одна. одна ела, одна смотрела в окно, одна разбирала старые вещи на чердаке.
и вот однажды в ее почтовом ящике появилось письмо. «неизвестному другу» было написано на нем.

– стоп, – сказала неизвестность. – откуда там узнали мой адрес? ведь он никому не известен.

«пишут тебе твои неизвестные поклонники. ты ничего не знаешь о нас, но нам известно о тебе почти все. просыпаясь по утрам, мы сразу думаем о тебе. что ты ешь, о чем думаешь, глядя в окно и какие старые вещи еще не разобраны на твоем чердаке.»

– дожили, – подумала неизвестность. – я потратила неизвестно сколько времени чтобы создать свое независимое личное пространство. и вот, пожалуйста! можно, конечно, продать дом и уехать в неизвестном направлении. но продавать неизвестно кому... нет, это выше моих сил.

неизвестность вошла в дом, потом посидела у окна и подумала, что ничего не остается как пойти и разобрать старые вещи на чердаке. всегда ведь отыщется что-нибудь любопытное!

неизвестно, уехала ли неизвестность в неизвестном направлении или живет там и поныне. одно можно сказать с полной определенностью, она и сейчас пребывает в неизвестности относительно того, кто написал ей письмо.

между двумя берегами реки был мост.

по нему не ездили телеги и не ходил скот. по нему переходили мысли.

– откуда я и куда? – спросил мост. – откуда ко мне приходят мысли и куда они уходят потом?

– я – река, – сказала река. – я разделяю берега. на самом деле я – океан, и берега – это две стороны одного острова.

– значит мысли уходят туда, откуда пришли? на тот же остров?

– я не знаю, что происходит на этих берегах, – ответила река. – я никогда туда не заглядываю. я могу смотреть только вперед. и впереди почему-то всегда оказывается мост, по которому проходят мысли.

– мы видим впереди другой берег, – сказали мысли. – главная наша задача – дойти туда.

– встречаются среди нас такие, – продолжали мысли, – что прыгают с моста в реку и нам про них ничего не известно. река, может ты знаешь?

– я – это они, – сказала река. – но сказать какая из них где, я не могу.

– значит я нужен для того, чтобы мысли становились потоком? – спросил мост.

– и этого я не знаю, – ответила река. – мысли попадают в меня не только прыгая. иногда они тонут, пытаясь меня переплыть. а иногда делают лодку и уплывают.

«зачем же я?» – подумал мост, и эта мысль, как и другие, отправилась на соседний берег.

на мосту стояли торговые палатки. в них продавали веру, надежду и любовь. мысли иногда покупали немного и уносили с собой на тот берег. денег у мыслей не было, они расплачивались собой и становились маленькими. но поскольку мысли шли по мосту одинаково в обе стороны, обеспечение берегов осуществлялось равномерно. никто не обижался.

сидела как-то одна мысль и думала, как бы ей посвежеть.

мысль была неплоха, однако совсем новой назвать ее было трудно.

– надо сделать пластическую операцию, – решила мысль и пошла в этом направлении.

– добрый день, – сказали ей в мысленной поликлинике. – как вы хотите выглядеть? может вы хотите стать чисто мужской или чисто женской мыслью? также мы можем придать вам национальные черты. можете стать китайской мыслью, мексиканской,  шведской или индийской. или, например, русской. русская мысль сейчас актуальна.

– далее, – продолжили мысленные хирурги, – мы можем предложить вам ряд профессиональных наборов. эксклюзивный пакет – научная мысль. две опции на выбор бесплатно.

– спасибо, но всем этим я уже была.

– как хотите. только будьте осторожны, если вам будут предлагать свои услуги свободные специалисты, – сказали ей вдогонку. –  когда-то некоторые из них работали у нас, но предпочли неопределенное существование нашей стабильности.  они предлагают иллюзорные варианты религиозной мысли.

– я подумаю, – сказала мысль и пошла дальше.

– хотите расширить себя? – попытался ухватить ее человек с мешком.

– хочу.

– полезай в мешок. там ты найдешь все, что нужно: грибы, ягоды, и прочие сухофрукты.

«как же расширяться в мешке?» – подумала мысль и пошла дальше.

шла-шла и увидела человека на вершине горы. сидит, молчит и глаза закрыл. присела мысль рядом, но, то ли от высоты, то ли еще от чего, воздуха им двоим стало не хватать, и она пошла дальше.

мимо нее проехал велосипедист. потом еще один. и еще.

остановилась мысль, смотрит, позади у нее мужчины, женщины, нации, науки с опциями и сухофруктами, сбоку от всех сидит человек на вершине, по пустыне едет велосипедист, а впереди неизвестно что.

– иди за мной, – сказал голос.

– кто ты? – спросила мысль.

– я – чистая мысль. я не привязана ни к одному объекту.

– для меня ты – объект, – сказала мысль. – если я привяжусь к тебе, то не смогу быть столь чистой.

сказала и пошла дальше.

идет мысль, приходит ко многим. многие приходят к ней.

я лично давно отпустил ее.

жили–были общие черты.

они знали обо всем в общих чертах. как сварить яйцо в общих чертах, как завязать шнурки, как подстричь ногти и как устроен мир. каждый мог воспользоваться ими. черты были общими и имели общий успех. если у них спрашивали дорогу, они указывали ее в общих чертах.

гуляли они однажды в общих чертах в поисках неконкретного. в других местах они гулять не умели, а поиск неконкретного было их задачей. шли-шли и зашли в мутное место.

– что это за место? – спросили общие черты.

– я – конкретный туман, – ответило место.

– но это слишком туманный ответ!

– вовсе нет, – возразило место.– это ответ в общих чертах. а если конкретизировать, то я есть место вашего рождения.

– если, как ты утверждаешь, мы родились тут, то что было до нас?

– до вас были только конкретные черты.

– мы можем их увидеть?

– конечно, – сказал конкретный туман. – я и есть конкретные черты.

– как нам найти неконкретное? – спросили общие черты.

– когда-то неконкретное было моей женой, – отвечал им конкретный туман, – но мы расстались из-за несовместимости характеров.

– где-же нам искать?

– попробуйте в общих чертах, – сказал туман. сказал и стал еще конкретнее.

– эначит ли, что мы должны искать неконкретное внутри себя?

– я – конкретный туман! – сказал конкретный туман. – я всегда говорю конкретно о туманном и туманно о конкретном.

оставаться в такой напряженной обстновке общим чертам было неловко, и они пошли заниматься общественными делами: обобщать, округлять и замыливать. поиск же неконкретного оказался слишком конкретным для них.

– поиск неконкретного – слишком конкретно для нас, – сказали общие черты. – у нас с этим нет ничего общего.

вот такая история в общих чертах.

одно масло масляное любило повторять, что кашу маслом не испортишь.

– излишнее лакомство, – сказала логика, – так никогда не доберешься до истины.

– истина никогда не повторяется, – учила истина.

– я ваша мать, – говорило повторение.

– смысл – это бессмысленность, а бессмысленность – смысл, – сказала софистика.

– вы все как море, которое пытается разлить себя по стаканам, – сказала аналогия.

– я волнуюсь, – сказало море. – эти стаканы такие узкие.

– правильно, – сказал постулат. – в стакане ты успокоишься.

– во мне море, – сказал стакан. – я могу напоить им каждого.

– я не пью, – сказал каждый. – хочу быть трезвым с ясной головой.

– масло масляное, – сказала трезвость.

в этом месте масло масляное прислушалось.

- в тебе море, а во мне соль, - сказало море.

– я и так соленая, – сказала соль. – неучтиво напоминать мне об этом.

– я и так каждый, – сказал каждый. – не напоминайте мне каждый раз.

– я помню все по одному разу, – сказала память. – и всегда повторяю одно и то же.

– я – единственный, – сказал один раз. – я поливаю грядку своего одиночества.

– одиночества не растут на грядках, – сказало одиночество.

– если полить меня из моря, – сказала грядка, – огурцы на мне вырастут солеными.

– мы впитаем эту соль, – сказали огурцы.

– все время в чем-то растворяюсь, – сказала соль.

– мир – сплошная каша, – сказала каша. – без масла не переварить.

многие еще хотели высказаться. были там и камень преткновения, и святая простота, и бутерброды. а про масло масляное все забыли.

– наверное, они обо мне забыли, – подумало масло масляное и отвернулось от них.

оно смотрело в бесконечную бесконечность, и где-то в ней был ее домашний дом.

жила-была эволюция.

все у нее ладилось, за что бы она ни бралась: причины неизменно переходили в следствия, за утром следовал день, а за днем – вечер. стоило только эволюции появиться на улице, как ее окружали толпы поклонников:

– смотрите, – говорили они, – это же эволюция!

может быть от этого с чувством собственного достоинства у эволюции было все в порядке.

– в самом деле, как много я значу. даже моя сестра не пользуется такой популярностью.

а у нее была сестра революция. ночь у революции иногда бывала днем, а предметы падали вверх.

– в самом деле, – рассуждала эволюция, – кому захочется проснуться на потолке без подготовки.

эволюция любила долго готовиться и коллекционировала методические пособия.

а революция любила аннотации. поклонников у нее было меньше, но узнавали ее так же, как и сестру:

– смотрите, – говорили прохожие, – это же революция!

и вот однажды случилось неожиданное: по улице прошел человек, который не обратил на сестер никакого внимания.

– разве ты не узнаешь нас? –  удивились они.

– узнаю, – сказал человек. – вы ткань, из которой сшит костюм.

– но мы сами шьем костюмы! – возмутилась эволюция.

– мало того, – продолжал человек, – вы только один из видов ткани, пригодных для изготовления костюмов.

эволюционное чувство достоиства захотело устроить революцию, а революционное принялось листать методические пособия.

– тканям нет смысла гордиться собой, когда все нити сплетены не ими, – человек явно собирался идти.

– уж не ты ли тот портной, кто шьет костюм? – попытались восстановить утраченное достоинство сестры.

но им никто не ответил. человек уже ушел далеко.

жила–была последняя капля.

все у нее было, потому что последняя капля могла быть всем.

она могла быть терпением и мудростью, водой и любовью. стоило добавить последнюю каплю во что угодно, как что угодно начинало быть. что угодно происходило.

казалось, что последних капель много. в самом деле, капля здравого смысла не была похожа на каплю уважения.

– идет дождь, – говорили все. – идет дождь непрерывных событий.

и только некоторые догадывались, что все это одна и та же последняя капля. последняя капля, которая добавляется во что угодно. и без нее ничего не может произойти, что может произойти. и чтобы это понять, тоже нужна была последняя капля понимания.

– ты переусложняешь, – сказала капля. – произойти все может и без меня, потому что как определить, которая из капель – я?

– и потом ты забываешь, – продолжала свои нравоучения капля, – о капле первой. я никогда ее не видела, но все говорят, что она есть, и что она моя сестра.

я слушал ее и думал, что последняя капля должна знать все: начало и конец. правду и ложь. знание и заблуждение. может эта капля не была последней?

– глупо искать последнюю каплю среди дождя, – сказал зонтик. – раскрой меня, я все тебе объясню.

– садись в меня, – сказала лодка, – я перевезу тебя через поток.

– присоединяйся, – сказала капельница.

– закапай нас, – сказали капли от насморка.

– ты закапал свою одежду, – сказал пятновыводитель.

– делай как мы, – сказали все, раскрыли зонтики и расселись по лодкам.

я смотрел на них и видел в каждом последнюю каплю решимости.

и капля тоже узнала меня.

– желаю тебе каплю удачи, – сказала она. – ты ведь и сам никогда не знаешь, чем закончится сказка.

эти слова стали для меня последней каплей даже не знаю чего.

я вышел под дождь, подставил ему лицо, и каждая каппя дождя была последняя.

вначале была картинка.

вначале она была представлена. поскольку ничего не было, то она могла быть только представлена.

картинка была яркая. все краски на ней были яркие. они светились.

каждый, кто смотрел на картинку, смеялся или плакал, говорил или молчал, прятался или появлялся.

однажды одна галерея захотела выставить картинку на аукционе для продажи.. а перед аукционом все картинки проверяют на подлинность. берут кусочки краски на спектральный анализ, исследуют подпись, просвечивают лучами, нет ли под картинкой какой-нибудь еще.

одни говорили, что картинке пять тысяч лет, другие, что ей миллиард. и по поводу автора мнения расходились. назывались разные имена и разные причины, а некоторые утверждали, что картинка нарисовала себя сама, а потом разрисуется обратно. и так без конца.

– никто и никогда не видел художника, – говорили они, хотя надо признаться, сами они были далеко не вечны и не вездесущи, а пересказывали мнение таких же как они, не вечных и не вездесущих.

– пока не установлена подлинность картинки, – сказал один коллекционер.  – я не буду ее покупать. а вдруг она ненастоящая?

краски на картинке умели говорить. в отличие от холста, которого под красками не было видно.

«если бы я мог говорить», – думал холст, – «я бы сказал им всем, что и аукцион, и ученые эксперты, и лучи, и покупатели сами нарисованы на мне, только почему-то этого не замечают.»

вокруг картинки всегда было много народа и все всегда на нее смотрели. хотя некоторые и отворачивались. а одна девочка и не смотрела, и не отворачивалась. она рисовала свою.

– красивая у тебя картинка, – сказал ей человек, который стоял поблизости и наблюдал за ней.

– я хочу нарисовать на ней все, все, все, – сказала девочка, – но все не помещается.

– хочешь, я тебе помогу? – сказал человек. – ведь картинку, на которую все смотрят, нарисовал я, и на ней нарисовано все. даже мы с тобой.

человек взял у девочки ее листок бумаги и нарисовал картинку. которая ничем не отличалась от большой.

– держи, – сказал он. – теперь это твоя личная картинка.

– красиво, – сказала девочка. – ты хорошо рисуешь. можно я ее кому-нибудь подарю?

– конечно, можно, – сказал человек. – думаю, кто-нибудь будет рад.

девочка поблагодарила художника и отправилась дарить свою картинку.

«разве холст может сравниться с бумагой?» – подумал ей вслед холст, но вслух этого не сказал, потому что его голос не был бы слышен из-под красок,

из-под красок картинки, которая была вначале.

решили чувства перейти к демократии.

– более нельзя терпеть диктатуры органов! – заявил ум.

– на мой вкус, – сказал вкус, – мне и так хорошо.

– на наш взгяд, – подмигнули глаза, – любая форма управления невозможна без разделения обязанностей. например, нас не интересует мнение носа.

– вам не понять, что такое насморк, – зашмыгал нос. – любой порядок плох, если не держать меня по ветру.

– мы должны продумать механизмы взаимозаменяемости, – продолжил ораторствовать ум, – и все вопросы решать общим голосованием.

– я не завишу от органов, – встало в позу чувство собственного достоинства.

– если бы, – сказало уныние.

– я – за! – подняло обе руки чувство коллективизма.

– как вам не стыдно, – укоряло всех чувство стыда. – все мы – порождение внешних раздражителей. они – наша причина, и мы должны молиться на них.

– мы все в долгу перед причиной, – заявило чувство ответственности.

– чем же мы отдадим долг? – спросило чувство неуверенности.

– стоп, – сказала речь. – я единственная бесчувственная здесь вещь и на правах заместителя сознания по связям с общественностью буду говорить от имени всех.

– только соблюдайте регламент, – напомнило чувство меры.

– уважаемое собрание, – начала речь речь. – каждый из нас хоть раз, но вступал в конфликт друг с другом. именно по этому поводу мы и собрались здесь.

– а где это – здесь? – спросило любопытство.

– главное, не где, а когда, – уточнило чувство времени.

– нас все время испытывают! – негодовало недовольство.

– инфляция! – подхватила нестабильность.

– у каждого из нас своя причина, мы никогда не договоримся, – вздохнуло одиночество.

и только чувство покоя не сказало ничего. не подскажете, почему?

не знаю, кто из них сейчас председательствует в их чувственном парламенте. вызывают они только чувство жалости. не хочу о них думать.

однажды собрались слова в предложения.

слова были короткие и длинные, простые и сложные, главные и второстепенные.

расставились слова в предложениях и стали в них жить. так и жили, каждый в своем.

к словам, которые ходили поодиночке, они относились нельзя сказать, чтобы подозрительно, но все же с некоторым недоверием. одним словом, не понимали их. в двух словах еще понимали, а в одном – только за редкими исключениями.

– надо запретить одиночные слова, – говорили главные члены предложения. – они разрушают систему. они не передают всех оттенков. они пренебрегают главным и второстепенным. мы можем допустить их существование, но только в цепочке общей последовательности, когда они дополняют и поддерживают нас, носителей упорядоченного смысла.

– ерунда, – сказало одно из одиночных слов.

– пожалуй, – подтвердило другое.

– произвол! – констатировало третье.

– не надо спорить, – вмешался ум. – слова – это только посредники между мной и другим мной. главное и второстепенное определяется желанием расставить акценты.

– слова бывают пустые и полные, – сказало сердце. – пустые проходят мимо меня, полные – тоже проходят, но заставляют меня отозваться. количество же слов не имеет значения.

– я могу обходиться без слов, – сказало чувство.

– а я могу обходиться без чувств, – сказал ум.

– а мы можем обходиться без ума, – сказали слова. – наш порядок заменяет нам ум. порядок думает за нас и расставляет нас.

– мне вас жалко, – сказал поэтический дар. – но без вас я бы не смог стать тем, что я есть.

– и я! и я! – сказал попугай. – и я не смог бы!

– лучше подумайте, как вы появились на свет, – предложил словам вопросительный знак.– и откуда берутся новые слова.

– да, – посыпались слова. – нам не нравится, что слов стало слишком много. все труднее становится найти среди нас главное.

– вам всем нужен хозяин, – сказал хозяин своих слов.

– это все слова, – махнул рукой поступок. – главный тут я.

– это все игра слов, – сказала игра. - главная тут я.

чуть поодаль начало начал прислонилось к оси времени и не принимало участия в разговоре. в начале начал было слово и этого слова началу начал было достаточно, чтобы его не произносить. потому что это слово было всеми словами сразу. оно было главным, второстепенным и одиночным одновременно. оно было умом, чувством, сердцем, поэтическим даром и, даже попугаем, вопросительным знаком, игрой и хозяином самого себя. и поступком это слово тоже было.

одни приняли участие в игре слов, другие стоят чуть поодаль, прислонившись к оси времени. а я не знаю, как мне поступить. пойду прямо.

– вот бы и мне так, – сказал ноль, увидев единицу.

сам он выпрямиться не мог и все время замыкался сам на себе, не выходя из круга своих проблем.

поскольку на ноль разделить было нельзя, он всегда находился в состоянии неразделенной любви. если кому и удавалось поделить на ноль, то ему не доставалось ничего в ответ. любви в нуле не было.

– я тебя люблю, – сказала нулю единица. – ты удесятеряешь мои силы. и чем тебя больше, тем больше у меня любви.

– зачем тебе именно я? – отвечал ноль. – смотри, сколько за тобой выстроилось таких же как я. я затеряюсь в их ряду и ты уже не вспомнишь обо мне.

– что же я такое? – спрашивал себя ноль. – во мне нет ничего, что могло бы быть чем-то, однако я есть.

– но если я есть, – продолжал рассуждать ноль, – то что же я?

– ноль – это не пустота. это отсутствие действия. спроси об этом любой камень, – сказал камень. – сделай что-нибудь и перестанешь быть нулем.

– но я не хочу переставать быть. я хочу знать, что я есть.

– из всего можно извлечь пользу, – сказал здравый смысл.

– проблема в том, что у меня ничего нет. ноль всего. извлекать не из чего.

– ноль всего – это ноль проблем, – настаивал здравый смысл.

– не пытайся понять себя, – сказала рыба. – отдайся течению и плыви. тебе даже не нужно выбирать направление, ведь ты одинаковый со всех сторон.

– а можно я буду плыть за тобой? – спросил ноль.

– лучше, если бы ты сам нашел себя, – ответила рыба и уплыла.

вода обтекала ноль со всех сторон, создавая прохладу. она протекала и сквозь ноль, не видя препятствий, потому что считала, что на месте нуля ничего нет.

– видишь, тебе даже не нужен якорь, – сказал большой тяжелый пароход. – внутри меня так много груза, что я не в состоянии остановиться самостоятельно. да еще и матросы суетятся во мне, заставляя меня плыть куда им вздумается.

– значит ты тоже не знаешь правды, хоть и побывал везде и многое видел, – сказал ноль пароходу.

– тебе нужно придумать себе имя, – сказала лодка. – без имени никто не сможет позвать тебя. хоть пароход и тяжелый, но имя у него есть.

– я вижу, на тебе тоже нет имени.

– оно у меня было, но стерлось.

– значит мы оба не знаем как называемся.

они помолчали.

– а давай меняться, – предложила лодка.

– как это?

– ты будешь называться лодка, а я – ноль.

– хорошо, – сказал ноль. – тебя теперь можно будет позвать, а я буду знать, что являюсь именем лодки.

тот, кто плавал, наверняка встречал их.

лодку по имени ноль и ноль по имени лодка.

жила–была собственность.
ничья.
просто собственность.
и очень ей хотелось быть чьей-то.

– я – твоя собственность, – говорила она каждому встречному, и многие ей верили.
одни только солнце и воздух ее не слушали, а земля, наоборот, проявляла к собственности большой интерес.
с самого их рождения собственность приходила к детям и, взрослея, они уже не могли от нее отказаться.
– чья это рука? – спрашивали дети у взрослых.
– твоя, – отвечали им взрослые.

у самой собственности собственности не было. можно сказать, что она не владела собой и поэтому приставала к другим.
– посмотри на свою жизнь, – говорила собственность.
– у меня ничего нет, – отвечала жизнь. – я просто живу.
– мое каменное тело прочнее гранита, – отвечал камень.
– мое тело самое непостоянное, – отвечала вода.
– все твое – мое, – говорил воде лед.
– мое тело не принадлежит мне, – сказал огонь. – оно принадлежит исторической перспективе.
– история – собственность царей, – сказали цари.
– цари – собственность истории, – сказала история.
– цари, история, камни и вся собственность принадлежат мне, – сказало время.
– тот, кто владеет всем, не владеет ничем, и тот, кто не владеет ничем, тоже не владеет ничем, – сказало пустое место. – собственности не существует.
– да вот же я! – закричала собственность.
– ты такое же пустое место как и я, – сказало пустое место.

то ли она действительно не владела собой, то ли ее никто не замечал, собственность по-прежнему была свободна, никто не хотел ее.
– я свободна, – говорила собственность. – почему никто не хочет меня?
– хочешь быть моей? – спросило пустое место.
– хочу, – сказала собственность.

с тех пор собственность стало собственностью пустого места, а пустое место стало владельцем собственности.

журчала вода. в этот момент у нее было каменное русло, и у каменного русла была вода. они были собственностью друг друга, но не знали об этом.
и я не знаю.
знания ведь тоже никому не принадлежат.

- нормально я выгляжу? - спросила норма.

- это зависит от того, на что ты ориентируешься, - ответил ей норматив. - если на себя - это одно, а если на меня - совсем другое. а еще от того, кто тебя установил.

- никто меня не устанавливал, я не люблю стоять, я люблю смещаться.

действительно, норма любила меняться. сегодня она была одна, а завтра, гляди, уже и не одна. иногда норма менялась быстро, иногда оставалась неизменной долгое время.

- так все-таки какая я? - не унималась норма.

- ты такая, какой тебя делает мир, - сказал мир.

- и я не могу быть какой захочу?

- можешь, но тогда ты перестанешь быть нормой.

- не перестанет, - сказал второй мир. - она станет нормой моего. в моем мире нормы превращаются во что захотят.

- знаю я этот твой мир. в нем все наоборот, пьяные ходят трезвые, глупые умными, а больные здоровыми.

- где проходит граница ума? - спросило вино. - я видела, что их нет, и нормы ума тоже.

- что такое норма ума? - спросила норма.

- это когда меня нет, - ответил ум. - все остальное будет нарушением нормы.

- я не такое, - булькнуло вино. - если меня нет, как же я скажу правду?

- о. всем известна твоя норма, - пришло в их разговор время. - тебя никогда не бывает много.

- от такого слышу, - парировало вино. - не хватит времени выпить меня все.

вместе со временем подошли еще некоторые желающие поговорить.

- я знаю место, где собираются все нормы, - сказал вчерашний день. - пойдем, я тебе покажу.

- не ходи с ним, это ведь вчерашний день, - сказал день завтрашний.

- помолчи. это ты делаешь меня вчерашним и тебя вообще еще нет.

- мы все выпадаем в осадок, - попыталась вставить свое норма осадков, но ее быстро оттеснили.

норма посмотрела на себя в зеркало.

- не смотри, - предупредило оно. - ты увидишь зеркальную норму, у которой право слева, а лево справа. они все время путают тебя и твое отражение и устраивают из-за этого войны.

- но верх же все равно сверху, а низ снизу?

- да, я жалею их, поэтому хоть что-то видно правильно.

"как же мне узнать какая я," - думала норма, - "если даже не совсем честные зеркала искажают меня?"

- норма, это когда все кирпичи одинаковые, - заявила стена. - только тогда получается прочное основание.

- норма, это когда все разные, - сказали пальцы на руке.

- да вас по пальцам можно пересчитать, - обиделись капли в море. - а вы попробуйте быть разными в общей массе.

- но ведь я всегда одна, я не могу быть двумя.

- тебя и так две, - продекламировал словарь. - есть норма количества, а есть норма поведения.

норме было странно, что никто не знал какая она. с одной стороны какая-то она была, но мнений вокруг нее было еще больше.

- все нормально, - сказали все мнения хором. - не верь никому, просто будь собой.

"знать бы еще, какая я," - думала норма.

- ты существуешь и не существуешь одновременно, - сказал некто с яблоком. - для бытия норма быть, для небытия не быть. каждая вещь является нормой самой себя. ты есть норма вещей.

и каждая вещь после этих слов пришла в норму, и норма уже не задавала вопросов, ей надо было принимать гостей.

была хорошая погода для конца сентября...
нет, так сказки не начинаются. жило-было живое тоже не скажешь, но другого не приходит на ум.
шло оно каr-то по дороге между мирами, да и дороги не было, так, без дороги. ведь дороги между мирами оканчиваются еще не начавшись.

– это неправда, – вмешалась дорога. – видишь, живое по мне идет.

– это хорошо, хуже, когда дорога идет по живому.

– такие мне неведомы, – сказала дорога между мирами.

– я тоже устареваю до того как произойду, – вздохнуло событие. – тут так мало места, пойду происходить где-нибудь еще.

– не уходи, – сказало между. – без тебя будет скучно.

– какое оно, живое? – спросил указатель. – я смотрю все время в одном направлении и не вижу кто идет мимо.

– развернись и посмотри.

– не могу. тогда все пойдут не туда и потеряются.

– неживой какой-то у вас разговор, – сказал куст.

– как это не живой? – заговорил разговор.

– но какой же ты живой? живой, это когда на тебе распускаются почки.

– а без почек нельзя быть живым?

– вы все идете по кругу, – сказал круг. – миры нанизаны на меня как на нить и живое вернется сюда снова.

– живое уходит и не возвращается, – сказал указатель. – ни разу не видел, как оно проходит снова.

– у каждого свой указатель, поэтому ты видишь только того, кому указываешь.

– без корней и почек это не жизнь, – продолжал куст. – откуда тогда брать живительную влагу и живительный свет?

– я беру свет, когда выныриваю и беру воду, когда погружаюсь, – сказала летающая рыба.

– вы все оживаете только в моем воображении, – вмешался автор. – без меня вы мертвы.

– не только в твоем, – возразило воображение. – я вообще ничье, правда периодически локализуюсь.

– моя локализация тебя оживляет все.

– значит живое является следствием воображения? – спросил куст.

– наоборот, – сказала дорога между мирами. – живое порождает воображение, которое локализуется и порождает другое живое. я видела, я знаю, потому что живое часто проходит по мне.

– а может это чье-то воображение?

– что же локализует тебя? – спросил автор у своего воображения.

– не знаю. живое в тебе как будто зовет меня.

– живое во мне только ты, значит ли это, что ты зовешь само себя?

– нет, этот зов сильнее меня.

– я знаю, кто это делает, – сказал куст. – это делает фотосинтез.

– а живое тоже ничье и приходит, если его позвать?

– попробуй позови, только оно идет по дороге между мирами.

– и тогда оно станет моим?

– оно и сейчас твое.

– тебя зовет живое во мне, зовет ли тебя живое, которое идет между мирами?

– зовет. и я зову его, только твое живое сейчас ближе ко мне.

дорога пролегала, указатель указывал, воображение воображало, куст следил за своими почками, событие ушло происходить, автора занимало его воображение, и над всем этим разливался живой свет.