Не сказал бы, что этот вопрос меня волнует больше, чем остальные. Но так получилось, что именно он стал тем, который подвиг меня взяться за эту работу.

Настоящая проблема здесь в том, можно ли вообще дать обоснованные исторические ответы на историософские по своей сути вопросы.

Нет, в самой историософии ничего такого страшного нет. Более того, ни один исторический текст вне историософского контекста (хотя бы в вопросах периодизации) просто не будет восприниматься. Проблемы начинаются, когда историю начинают путать с историософией, т. е. исторический факт с его ценностной интерпретацией. Массовое сознание молчаливо предполагает, что если ценностная (т. е. историософская) оценка факта изменилась, то история опровергает саму себя или полностью релятивизируется. Такую картину мы и наблюдаем уже продолжительное время. В итоге история начинает восприниматься как чистое поле мифотворчества, постмодернистской или (чаще) идеологической игры.

В этой ситуации возможны два подхода к истории.

Первый — это рассматривать её как кладовую фактов для подкрепления тех или иных мифов, шаблонов, штампов и идеологем. Тогда у каждого история будет своя.

Второй — рассматривать историю как общее пространство коммуникации, общее пространство смыслов, независимое от идеологических предпочтений спорящих. Это предполагает стремление к объективности, принятие как аксиомы того, что история есть, что она не виртуальна, исторические события действительно происходили, и их можно отличить от вымысла и интерпретаций.

Скажу прямо, второй подход мне представляется более продуктивным. Это «хорошая история».

«Плохая история» начинается там, где реальная история автору и читателю неинтересна, а события воспринимаются только через призму определённых идеологических клише.

Например, при ответе на вынесенный в заголовок вопрос наиболее популярны три мифа (которые вообще являются характернейшими признаками «плохой истории» и комплекса исторической неполноценности): миф о великих предках, миф о великой несправедливости и миф об особом пути.

В соответствии с первым «исторические корни» народа (всегда своего) «удревняются» до немыслимых пределов. Апологеты этого подхода почему-то считают, что древним народом, испокон веков «возглавлявшим» исторический процесс, быть хорошо и тем лучше, чем прискорбнее современность. В этом случае производится либо «приписка» к каким-нибудь древним цивилизациям, либо «совершаются» удивительные «открытия» на своей территории.

Согласно второму текущее печальное положение или «отставание» своего народа объясняется некими непреодолимыми обстоятельствами — климатом, иноземными завоеваниями, коварством соседей или иррациональной ненавистью, которую другие народы испытывают к нашему народу-мученику. Нередко сторонники таких взглядов верят в единственность «правильного» исторического пути и страшно переживают, что «мы» не на нём.

Третий миф именно отставание объявляет высшей ценностью, знаком избранности и исключительности: законы истории могут действовать где угодно, но только не у нас.

Соответственно, при ответе «да, Европа, но…» нередко актуализируются первый и второй мифы, при ответе «нет, не Европа» — первый и третий.

Ирония в том, что уже сама постановка вопроса подразумевает ответ. Ясно, что раз он возникает, то ответ — нет. Никто ведь не спрашивает, Европа ли Шотландия, или Норвегия, или даже Польша. Хотя основания для этого вопроса, вообще говоря, есть. Если под Европой мы понимаем «Запад» (наследник «Христианского мира»), то названные страны вошли в него довольно поздно.

Перед Византией этот вопрос тоже не стоял. Она и так знала, что она Римская империя. А так называемый Запад — провинции, временно занятые варварами.

Советские историки ответили на вопрос положительно и доказали принадлежность России к Европе без большого труда, просто соотнеся базовые события и процессы.

Запад («Европа») — Русь (Россия):

крещение — крещение

империя франков — Киевская Русь

феодальная раздробленность — удельный период

коммунальная революция — вечевые города

сословная монархия — земские соборы

великие открытия — освоение Сибири

абсолютизм — Петербургская империя

и т. д.

На «Востоке» ничего подобного не происходило. Тезис доказан.

Проблемы начинаются с самой бинарной оппозиции Восток — Запад. Члены её явно неравноценны.

Если «Восток» здесь — искусственный конструкт, изобретённый для противопоставления Западу Не-Запада, то «Запад», т. е. Европа, как условная общность обладает значительно большей целостностью и набором характерных черт.

Проявляются они ещё в Древнем мире. Вместо вождеств, перерастающих постепенно в бюрократические деспотические (в той или иной степени) империи, мы видим здесь гражданские общины (полисы) и племена — этнополитические общности со слабым монархом, сильной аристократией и народным собранием. Даже империи (эллинистические и Римская) базируются на гражданских общинах.

В Средние века это уже не племена, а «феодальные государства», построенные по принципу практически неограниченного делегирования власти (в рамках феодальной иерархии) той же аристократии, и формирующиеся на этом фоне новые гражданские общины (коммуны).

Подходит под это описание древнерусское общество? В целом да, с примечанием о неразвитости правовых институтов, регулирующих эти отношения.

Возможно, это последнее обстоятельство способствовало исчезновению гражданских общин в процессе централизации (точнее превращению их в фискальные структуры). Масштабы власти, сосредоточенной в руках правителя, с определённого момента начинают значительно превышать западные стандарты и воспринимаются европейцами как несомненно деспотические.

Были ли в Европе аналогичные процессы, которые можно расценивать как политическую «ориентализацию»? Да. Наиболее яркий пример — поздняя Римская империя (ставшая Византией).

Второй психологически важный момент, связанный с идентичностью, — вопрос вероисповедания. Здесь мы имеем классический случай смены мейнстрима. Т. е. ситуацию, когда периферийное общество принимает ту идеологию духовной метрополии, которая в самой метрополии впоследствии оказывается оттеснённой на периферию. Примеры: Индия и буддийские страны Юго-Восточной Азии; Китай и буддийская Япония; Рим и германцы-ариане. В данном случае метрополия (Византия) не меняет свою идеологию, но утрачивает влияние и сама оказывается оттесненной на периферию европейско-христианской цивилизации.

Методологическая сложность и в том, можно ли вообще отождествлять понятия «Европа» и «Запад». Возможен даже вопрос: а Европа ли Европа? Поскольку в процессе исторического развития идентичность и базовые ценности здесь не раз менялись, различные европейские страны, каждая из которых шла своим путём, то удалялись, то приближались к условному мейнстриму.

Конечно, если принять теорию «конца истории» (т. е. считать, что современное состояние Европы — это и есть естественный закономерный результат её развития и если не окончательная, то предварительная цель, как это в своё время сделал покойный профессор Гегель), то путь каждой страны можно считать ведущим к единому результату — ценностям ЕС, например. Соответственно, те страны, которые не разделяют в полной мере эти ценности, оказываются «неевропейскими».

Альтернативой видится переход от декларируемой закономерности цели (т. е. настоящего или некоего идеала будущего) к поиску закономерностей в самом процессе — попытаться понять его внутреннюю логику, выявив, в частности, циклические ритмы, с учётом их асинхронности в разных странах. Именно этим я и собираюсь заняться.

Историкам нередко предъявляется претензия: почему они свои монографии по древнерусской истории начинают, условно говоря, «с Рюрика». Почему не со скифов, трипольцев или праиндоевропейцев? А дело всё в том, что истории страны, государства и народа — это разные истории. На одной и той же территории (страна) за тысячелетия (даже за века) народы и государства, генетически никак (или почти никак) не связанные, могут меняться неоднократно. Точно так же как государство может за века существования почти полностью сменить свой этнический состав, основную территорию и государственный язык (пример — Рим/Византия). Поэтому историки и выбирают ту точку, где все эти три истории начинают максимально сближаться.

Для любителей исторической мифологии, разумеется, такой проблемы не существует. Как правило, мифология «крови и почвы» исходит из аксиомы о неизменности и единстве земли, крови (генотипа), культуры, языка, фенотипа (вроде формы черепа и цвета волос).

Поясню, о чём идёт речь. Грубо говоря, исторические представления об этногенезе бывают «позитивными», логическими или мифологическими. «Позитивные» данные поставляют исторической науке смежные или вспомогательные дисциплины: о фенотипе — антропология, об истории языка — историческая лингвистика, о культуре (культурах) — археология, о земле — историческая география, климатология, геология, о «крови» — генетика. Это то, что «можно потрогать», и то никто не гарантирует, что буквально через год новые открытия этих дисциплин не изменят всю картину. Кроме того, ни один археолог и ни один генетик не гарантируют, что носители срубной археологической культуры или носители генома Р1а говорили на индоевропейском языке. Это отождествление — логический вывод. Историк, делающий такие выводы, стремится найти наиболее вероятное предположение, дающее наименее противоречивую картину на основании всех видов источников. Мифологический подход тоже имитирует подобную процедуру. Но вывод для него очевиден уже в самом начале, а сама процедура отбора и интерпретации материала напоминает мировосприятие параноика: всё, что не вписывается в навязчивую, ценностно окрашенную идею, автоматически отбрасывается. Такой автор ищет по всему миру конкретно десять пропавших колен израилевых (допустим) — и, разумеется, находит (от Аляски до Полинезии).

Достаточно ярко эти подходы видны на примере индоевропейской проблемы. Так мифологические теории, легшие в основу нацизма, выводили индоевропейцев-арийцев из Скандинавии, наделяли их «нордическим» фенотипом и объявляли высшей расой, принесшей цивилизации во все уголки планеты (населённой главным образом недочеловеками). Ныне в российской массовой культуре эта теория пользуется исключительной популярностью, только родиной становится Восточно-Европейская равнина, а праиндоевропейцев ничтоже сумняшеся именуют уже не арийцами, а русами. Есть у этой мифологии научное ядро? Несомненно. В основе её (как и в своё время в основе мифа о скандинавской прародине) лежат вполне определённые (мифологически переосмысленные) научные гипотезы.

Действительно, есть основания полагать, что праиндоевропейская языковая общность сформировалась в циркумпонтийской зоне, т.е либо на южном, либо на северном, либо на западном берегу Чёрного моря. Наиболее вероятно, что микромиграции в этой зоне происходили регулярно (сначала с южного на северный берег, через западный, потом в обратном направлении. Большая часть таких микромиграций археологическими методами надёжно не фиксируются¹). И последней областью, где праиндоевропейцы обитали, были именно черноморские степи.

Действительно, есть основания предполагать наличие значительных миграций носителей индоевропейских языков оттуда в разных направлениях (в Западную Европу, в Центральную и Южную Азию, на Средний и Ближний Восток). Маркером миграций с некоторой степенью вероятности можно условно считать гаплогруппы Р1а (восточная ветвь) и Р1б (западная ветвь индоевропейцев). Т.е. на этом последнем основании есть возможность считать, что балто-славянская и индо-иранская ветви разделились позднее, чем отделились от западно-европейских и балканских ветвей. В языковом отношении этому разделению в какой-то степени соответствует изоглосса кентум-сатем, имеющая более позднее происхождение².

Наконец, действительно, балто-славянские языки³ являются наиболее архаичными, т.е. ближе других располагаются к реконструируемому праиндоевропейскому языку. Это свидетельствует о значительной «автохтонности» их носителей, т.е. о том, что их миграция на север в лесную зону достаточно рано изолировала их от языковых контактов. Потому что чем более бурной была история народа, дальними его миграции и активными цивилизационные контакты, тем большим изменениям подвергался язык.

Т.е. здесь, вопреки мифологии, мы имеем явное свидетельство того, что древние балто-славяне, заняв свою нишу, минимально участвовали в событиях мировой истории до того момента, как в I тыс. н.э. появляются на страницах письменных источников.

Само выделение балто-славянских (первоначально и германских) языков с наибольшей вероятностью датируется III тыс. до н.э., когда из черноморских степей на север (вплоть до Скандинавии) мигрируют носители культур штрихованной керамики и боевых топоров. Скорее всего, к балто-славянам относятся последовательные Среднеднепровская (3200 -2300 до н.э.), Сосницкая (II тыс. до н.э.) и Лебедевская (XI-VIII вв. до н.э.) культуры на стыке нынешних границ России, Украины и Белоруссии. Это единственная область достаточно широкого достоверного распространения славянских гидронимов (наряду с балтскими).

(по Буйнову Ю.В.)

Вопрос о соотнесении с протославянами тех или иных археологических культур — один из самых спорных в историографии.

Самое надёжное здесь — опираться на твёрдо установленное соответствие между славянами и пражско-корчакской археологической культурой III/V – VIII вв. Место её зарождения совпадает с зоной преобладания славянских гидронимов, а последующее распространение — с известными из источников данными о расселении славян в Европе. Находки артефактов этой культуры демонстрируют очень невысокий уровень развития материальной культуры. Горшки в качестве основной посуды, безинвентарные погребения с трупосожжением. Трудно предположить, что это следствие деградации, приведшей к утрате обширной номенклатуры ремесленных изделий и предметов обихода — например, мисок. Логичнее считать этот уровень изначальным и вполне соответствующим соседним балтским лесным племенам. Весьма близок и антропологический тип балтского и пражско-корчакского населения. Если некоторые лингвисты предположительно датируют разделение балтских и славянских языков тысячей лет до н.э., то с точки зрения культуры те и другие неразличимы до II-III вв. н.э. Да и в дальнейшем многие культуры с равной степенью вероятности определяются и как балтские, и как славянские. Например, Киевская и наследующая ей Колочинская (скорее, славянская) и Псковских длинных курганов (скорее, балтская). Выделение славян из общего балто-славянского массива, возможно, связана с продвижением их к югу в Верхнеднепровский бассейн, туда где и находилась вероятная прародина балто-славян, которую потом временно (в I в до н.э.) заняли зарубинецкие племена. Киевская культура (со II в.н.э.) является именно такой — славянизирующейся постзарубинецкой.

Славянизация балтских племён, несомненно, происходила и в последующем.

Пражско-корчакский антропологический тип (мезокранный, широколицый) славяне принесли на запад, где он характерен для чехов, словенцев и т.д. Характерен он и для современных украинцев. Из летописных славянских племён им обладали хорваты (Западной Украины), уличи, тиверцы, древляне.

Более точно границы расселения даны здесь.

Другой тип, характерный скорее для аборигенов Южной Прибалтики (германизированных кельто-иллирийцев, судя по гидронимике) — промежуточный узколицый — приобрели славяне суковско-дзедзицкой культуры (с V в.), к VII в. достигшие балтийского побережья. Т.о., эта культура оказалась славянизированной. Подобный тип стал характерен для балтийских славян и древних поляков. Именно представители этой группы мигрировали затем на северо-восток, положив начало новгородским словенам и псковским кривичам. Язык новгородцев ещё долго отличался от языка Южной Руси очень заметно. Носителями близкого антропологического типа были полочане, радимичи, дреговичи. Память о миграции со стороны Польши сохранялась в летописном предании о Радиме и Вячко («братьях из лях») — эпонимах радимичей и вятичей.

Вятичи и смоленские кривичи имели тип долихокранный, широколицый, более характерный для угро-финнов и балтийских племён с сильным финским субстратом⁴. Вероятно, это поздно славянизированные восточно-балтские народности. Само название «кривичи», кстати, происходит от балтского «криве» — жрец. Дольше всех (ещё в XII веке) сохраняла балтский язык народность голядь (галинды), жившая на территории нынешних Московской и Смоленской областей.

Наконец, поляне, северяне и часть вятичей верхней Оки имело четвёртый антропологический тип — промежуточный, узко-среднелицый, характерный для народов Причерноморья. Т.е. основной этнический субстрат здесь тоже местный, дославянский.

Истории этой группы стоит коснуться подробнее. Савары (савиры, северяне⁵) упоминаются ещё Птолемеем (II в.). Слово «савар» иранское и означает «тёмный», что образует пару со словом рус — «светлый».

Иранский субстрат у северян и их южных и западных соседей просматривается и в антропологическом типе (неизменным в этих местах со скифских времён) и в этнонимах (анты, сербы, хорваты). Именно эта соседняя с северянами славянизированная группа (которой, скорее всего, соответствует Пеньковская археологическая культура) сыграла решающую роль в продвижении славян на Дунай и Балканы (VII в.). Заметим, что у балканских славян присутствие восточно-индоевропейской гаплогруппы Р1а невелико, а доминирует гаплогруппа I (древнеевропейская «кроманьонская»).

Культурный уровень этих славян был значительно выше, чем у сородичей, что отражается как в материальной культуре, так и в в древнем словарном запасе, отражающим социальное расслоение и довольно развитые политические институты.

Согласно Нестору, поляне, пришедшие (очевидно, вернувшиеся) на Днепр с Дуная, воспринимали обычаи соседних славян как дикарские: «обычай имяху живяху в лесе, яко же и всякий зверь». Сами поляне, очевидно, в какой-то степени наследовали достижения предшествующей Черняховской культуры.

Возможно, начало славянизации/балтизации окраинных районов последней (т.е. Черняховской) происходит ещё до миграций пражско-корчакских племён. В её северном ареале просматривается как аборигенный, иранский субстрат, так и пришлый — возможно, связанный с Пшеворской культурой, носителями которой были кельты, германцы и венеды. Причём под последним именем Птолемею (II в.) известен балтский народ, живший на территории Пруссии, и пшеворские обитатели берегов Вислы. Для Иордана (V в.) венеды — это уже обобщающее название славян). Т.о. вопрос о возможной славянской составляющей Пшеворской (и Черняховской) культур является спорным, но исключить эту вероятность нельзя.

(по В.В. Седову)

Я думаю, чтобы представить сложный характер этногенеза, вышесказанного достаточно (даже если не вспоминать ассимилированные славянами позднее финно-угорские племена).

Примечания:

1. Вообще этнические массивы отличаются исключительной нестабильностью. Мы можем это хорошо проследить на примере последних четырёх веков. Нет никаких основания полагать, что в прошлом дело обстояло иначе. Просто имеется обычная аберрация, когда кажется, что в прошлом время текло медленнее и события происходили намного реже. На самом же деле ниже была скорость передвижения и планету населяло меньшее количество людей.     [обратно]

2. Но при этом совершенно не обязательно, чтобы предки конкретного русского или украинца были древними славянами. Даже гаплогруппа Р1A, свойственная 54 % украинцев, 50% белорусов, 55 , 47 и 34 % русских (соответственно на юге, в центре и на севере) может иметь как славянское, так и балтское или иранское происхождение.     [обратно]

3. Для науки прибалтийских стран нередко характерно яростное отрицание такого родства, опять-таки преимущественно связанное с ценностными (т.е. мифологическими) предпочтениями.     [обратно]

4. К их потомкам, например, относятся современные прибалтийские народы.     [обратно]

5. В источниках раннего средневековья наряду со славянизированными саварами-северянами упоминаются и тюркизированные савиры в Приморском Дагестане.     [обратно]

Вопрос о древней народности русь — один из самых запутанных и мифологизированных в отечественной истории.

Оставим в стороне чисто националистическую мифологию. В ней славяне отождествляются с русью, последние — с ариями, арии — с прото-индоевропецами, высшей расой и единственными «настоящими людьми» из золотого века. Интересней упорный поиск славянских корней руси в историографии, восходящий к антинорманизму и также апеллирующий прежде всего не к фактам, а к ценностям. Это во многом наследие парадигмы XIX века, согласно которой «правильный» народ должен иметь «национально-правильную» элиту, в то время как современные ей (XVIII—XIXвека) немецкие элиты славянских стран «неправильные».

Дело, однако, в том, что в раннем средневековье парадигма была иной. «Правильной» для летописцев была именно «внешняя», «пришлая» элита, приглашённая или пришедшая по праву завоевателей. И если к словенам приходят князья «из варяг», то к германцам, соответственно, из южно-русских степей («Великой Швеции»), как в эддических сказаниях об асах и Одине.

Если постараться подойти к вопросу непредвзято, то реально у нас есть только три группы источников, в которых о руси говорится более-менее подробно: арабские, византийские и летописные. Во всех них русь и славяне достаточно последовательно различаются и даже противопоставляются.

Однако дальше начинаются сложности, поскольку в источниках, очевидно, сконтаминированы два этноса со схожими этнонимами: иранским — русы и германским (или германизированным) — руги, к которым затем примешался ещё библейский мифический народ рос (рош; «появившийся на свет» в результате «учёной» лингвистической ошибки).

Вторая сложность — в том, что содержание этнонима менялось по мере его превращения в политоним.

За тем, как происходят подобные процессы, можно проследить на судьбе этнонимов «болгары» и «татары».

Болгары появляются на исторической арене в V—VI веках как прямые наследники орды гуннов. Язык у них был тюркский. Кочевали они в Причерноморье и Приазовье, пока не рассеялись в конце VII века на территории от Средней Азии до Италии. Причём самая значительная орда (Аспурахова) обосновалась на Нижнем Дунае. Покорив балканских славян, она создала Болгарское царство, и этноним, соответственно, перешёл на его славянское население. Другая же орда обосновалась на Средней Волге (что привело к регулярной летописной путанице между болгарами волжскими и дунайскими).

Татарами называлось конкретное монголоязычное племя в Центральной Азии. Поскольку оно было самым сильным и многочисленным, иностранцы перенесли этноним на всё кочевое население Монголии. Причем даже тогда, когда население было объединено под властью Чингисхана и приняло имя «монголы», для жителей запада оно по-прежнему осталось «татарами» (отсюда дикий историографический термин «татаро-монголы»). После создания Монгольской империи монголы («татары») составляли в ней правящий слой. А спустя некоторое время этноним распространился и на их тюркоязычных подданных. Причём тюрки Улуса Джучи стали называться «татарами», а тюрки Улуса Чагатая стали для современников «моголами».

Такова же, судя по всему, была судьба этнонима «русь». От этнонима к политониму и снова к этнониму (но уже другого этноса).

Процесс этот достаточно последовательно описан в «Повести временных лет» (особенно если подойти к ней как к целостной исторической концепции, а не подвергать деконструкции по методу академика Шахматова):

И изъбрашася 3 братья с роды своими, пояша по собе всю русь, и придоша; старейший, Рюрикъ, седе Новегороде, а другий, Синеусъ, на Беле-озере, а третий Изборьсте, Труворъ. И от техъ варягъ прозвася Руская земля, новугородьци, ти суть людье ноугородьци от рода варяжьска, преже бо беша словени. <…> И прия власть Рюрикъ, и раздая мужемъ своимъ грады, овому Полотескъ, овому Ростовъ, другому Белоозеро. И по темъ городомъ суть находници варязи, а перьвии насельници в Новегороде словене, въ Полотьски кривичи, в Ростове меря, в Беле-озере весь, в Муроме мурома; и теми всеми обладаше Рюрикъ (Повесть временных лет. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1950. Ч. 1: Текст и перевод. [1] С. 18).

…И от тех варягов прозвалась Русская земля. Новгородцы же — те люди от варяжского рода, а прежде были славяне. <…> Варяги в этих городах — находники, а коренное население в Новгороде — славяне, в Полотске — кривичи, в Ростове — меря, в Белоозере — весь, в Муроме — мурома, и над теми всеми властвовал Рюрик (ПВЛ. С. 214—215).

Таким образом, русь здесь — варяжский народ, пришедший с Рюриком в землю славян и кривичей.

Поиде Олегъ, поимъ воя многи, варяги, чюдь, словени, мерю, весь, кривичи <…> И беша у него варязи и словени и прочи прозвашася русью (ПВЛ. С. 20).

То есть были у него варяги, славяне и прочие, прозвавшиеся русью. Здесь русь — это интернациональное воинство Олега. С ним он захватил власть в Киеве в земле полян, где русь стала элитной группой нового государства «Русская земля».

И вскоре мы видим что этноним переместился на аборигенов:

…и поляне, яже ныне зовомая русь (ПВЛ. С. 21).

А словеньскый языкъ и рускый одно есть, от варягъ бо прозвашася Русью, а первое беша словене; аще и поляне звахуся, но словеньскаа речь бе (ПВЛ. С. 23).

Область полян и их ближних соседей стала Русской землёй, Русью, в узком смысле слова. Эта «малая» Русь выделялась ещё в XII—XIII веках. Но уже в XII веке политоним Русь объединял всё славянское население державы Рюриковичей.

Таким образом, русы ПВЛ — один из варяжских народов. С высокой степенью вероятности можно предположить, что речь идёт о ругах острова Рюген, тогда ещё не славянизированных. Затем русь — это интернациональная (преимущественно скандинавская по происхождению [2]) военно-торговая группировка, правящая в Русской земле (слово «земля» означало государство) и живущая в городах («русских градах», слово «русин» в значении «горожанин» присутствует ещё в Русской Правде по карамзинскому списку [3]).

Русь восточных источников — это, судя по всему, другой, отдельный этнос. Так как Горы русов, Русская река локализуются в бассейне Донца, речь, очевидно, идёт о южной ираноязычной руси — северных аланах, носителях салтовско-маяцкой археологической культуры. По источникам мы можем проследить процесс изменения значения этнонима от конкретного этноса (Земля русов) через военно-торговую причерноморскую вольницу (Остров Русов) к днепровской Руси (три группы русов).

Русь византийских источников — это та самая причерноморская русь, которая постепенно становится всё более скандинавской, а потом локализуется в Киеве (у Константина Багрянородного).

Суммируя то, что нам известно о руси IX—Xвеков (включая данные археологии), мы видим полиэтничную, поликонфессиональную группу с синкрететической культурой, занятую войной (большей частью набегами, иногда очень дальними), наёмничеством, сбором дани и международной торговлей, привязанную не к территории, а к торговым путям и базам-городам и практически аналогичную по этим параметрам викинговому обществу северных морей. Общество руси надстраивается над славянскими этнополитическими структурами (родами и племенами), а не встраивается в них. И именно оно ложится в основу формирующегося раннего государства Киевская Русь.

Нетрудно заметить, что многие исторические работы дают иную картину. Особенно разительно отличаются взгляды академика Рыбакова (главного «московского» академика «по Руси» в позднесоветский период). И дело здесь опять же прежде всего в ценностных установках. Взгляд, признанный «патриотическим», предполагал «правильную» модель развития раннего государства: некое племя опережает другие по развитию и подчиняет соседние в племенной союз, племенные центры перерастают в города, племенная знать феодализируется, племенной союз перерастает (без всякого внешнего воздействия) в раннее государство.

И такая модель в реальной истории присутствует. Она характерна для классического аграрного общества, основанного на производстве и перераспределении основного продукта. Подобным путём развивалась, например, Польша, судя по археологическим данным. Такой же политический процесс шёл на Волыни и, возможно, в земле древлян.

Но существуют и иные пути развития потестарных (политических) структур:

через завоевания, иноплеменные элиты;

города, развивающиеся независимо от племенных центров из торговых поселений на международных торговых путях;

полюдья, охватывающие громадные территории без городов, для получения экспортных товаров;

обмен не основным продуктом, а небольшим количеством престижных и особо ценных товаров, перевозимых на большие расстояния. И именно на этот, «неправильный», путь и указывают большей частью наши источники.

Таким образом, две альтернативные историографии описывают реально существовавшие альтернативные стратегии политогенеза — «славянскую» и «русскую» — и связанные с ними две системы ценностей, две стратегии, параллельное присутствие которых мы можем проследить в русской истории вплоть до наших дней. Воспользовавшись антропологической терминологией, назовём их «корпоративная» и «сетевая» стратегии.

В основе корпоративной лежит стандартизация, анонимность, опора на внутренние ресурсы, коллективные культы и культ коллектива, стабильность, закрытость, консервативность, автаркия.

В основе сетевой — престижное потребление, локальные культы и идеологический плюрализм, слава и индивидуальный успех как высшая ценность, персонификация власти на всех уровнях, космополитизм, международные связи, индивидуализм, демонстративность.

Понятно, что это максимально общая типология, частные варианты которой могут различаться весьма значительно. Так, в преобладавшей в целом сетевой стратегии у руси мы можем различить две весьма различные политические традиции, связанные с севером (викинговое общество) и югом (сакрализация власти в рамках хазарской политической модели). Подробнее эти и другие вопросы мы рассмотрим в следующем очерке.

Приложение

Известия Ибн-Даста о Руссах [4]

§ 1.

Что касается до Руси, то находится она на острове, окруженном озером. Окружность этого острова, на котором живут они (Руссы), равняется трем дням пути; покрыт он лесами и болотами; нездоров и сыр до того, что стоит наступить ногою на землю, и она уже трясется, по причине (рыхлости от) обилия в ней воды

§ 2.

Русь имеет царя, который зовется Хакан-русь. Они производят набеги на Славян; подъезжают к ним на кораблях, выходят на берег и полонят народ, который отправляют потом в Хазеран и к Болгарам и продают там. Пашень Русь не имеет и питается лишь тем, что добывает в земле Славян.

§ 3.

Когда у кого из Руси родится сын, отец (новорожденного) берет обнаженный меч, кладет его пред дитятею и говорит: «Не оставлю в наследство тебе никакого имущества: будешь иметь только то, что приобретешь себе этим мечем».

§ 4.

Русь не имеет ни недвижимого имущества, ни деревень, ни пашень; единственный промысел их — торговля собольими, беличьими и другими мехами, которые и продают они желающим; плату же, получаемую деньгами, завязывают накрепко в пояса свои.

§ 5.

Любят опрятность в одежде; даже мужчины носят золотые браслеты. С рабами обращаются хорошо. Об одежде своей заботятся, потому что занимаются торговлею. Городов у них большое число, и живут в довольстве.

§ 6.

Гостям оказывают почет и обращаются хорошо с чужеземцами, которые ищут у них покровительства, да и со всеми, кто часто бывает у них, не позволяя никому из своих обижать или притеснять таких людей. В случае же, если кто из них обидит или притеснит чужеземца, помогают последнему и защищают его.

§ 7.

Мечи у них Соломоновы.Когда просит о помощи который либо из их родов, выступают в поле все и не разделяются на отдельные отряды, а борются со врагом сомкнутым строем, пока не победят его.

§ 8.

Когда кто из них имеет дело против другого, то зовет его на суд к царю, перед которым и препираются; когда царь произнесет приговор, исполняется то, что он велит; если же обе стороны приговором царя не довольны, то, по его приказанию, должны предоставить окончательное решение оружию: чей меч острее, тот и одерживает верх. На борьбу эту родственники (обеих тяжущихся сторон) приходят вооруженными и становятся. Тогда соперники вступают в бой, и победитель может требовать от побежденного, чего хочет.

§ 9.

Есть у них, из среды их, врачи, имеющие такое влияние на царя их, как будто они начальники ему. Случается, что приказывают они приносить в жертву творцу их что ни вздумается им: женщин, мужчин и лошадей; а уж когда прикажет врач, не исполнить приказания его нельзя никоим образом. Взяв человека или животное, врач накидывает ему петлю на шею, навешает жертву на бревно и ждет, пока она не задохнется. Тогда говорит: «Вот это — жертва Богу».

§ 10.

Русь мужественны и храбры. Когда они нападают на другой народ, то не отстают, пока не уничтожат его всего. Женщинами побежденных сами пользуются, а мужчин обращают в рабство. Ростом они высоки, красивы собою и смелы в нападениях. Но смелости этой на коне не обнаруживают: все свои набеги и походы производят они на кораблях.

§ 11.

Шалвары носят они широкие: сто локтей материи идет на каждые. Надевая такие шалвары, собирают они их в сборки у колен, к которым затем и привязывают.

§ 12.

Никто из них не испражняется наедине: трое из товарищей сопровождают его непременно и оберегают. Все постоянно носят при себе мечи, потому что мало доверяют они друг другу, и что коварство между ними дело обыкновенное: если кому удастся приобресть хотя малое имущество, то уж родной брат или товарищ тотчас же начинают завидовать и домогаться, как бы убить его и ограбить.

§ 13.

Когда умирает у них кто-либо из знатных, то выкапывают ему могилу в виде большого дома, кладут его туда и вместе с ним кладут в ту же могилу как одежду его, так и браслеты золотые, которые он носил; далее опускают туда множество съестных припасов, сосуды с напитками и чеканенную монету. Наконец кладут в могилу живою и любимую жену покойника. Затем отверстие могилы закладывается, и жена умирает в заключении.

____________________

[1] Далее — ПВЛ. [назад]

[2] Об этом говорят имена руссов. [назад]

[3] Подробно эти вопросы рассмотрены на ветке форума «Аримойя». [назад]

[4] Цит. по: Ибн-Даста Абу-Али Ахмед Бен Омар. Известия о хозарах, буртасах, болгарах, мадьярах, славянах и руссах … издал, перевел и объяснил Д. А. Хвольсон … . Санкт-Петербург : тип. Имп. Акад. наук, 1869. С. 34—40. [назад]

Политогенез — это механизмы образования политических структур. Термин «политические» имеет более широкое значение, чем «государственные», поскольку охватывает и обширный спектр управленческих/властных структур, характерных для догосударственных обществ, применительно к которым принято говорить о структурах «потестарных».

Структуры эти довольно разнообразны. Так, принято выделять раннее и настоящее государство, племя и вождество. Всё это образования, имеющие надобщинный характер (т. е. объединяюшие минимум несколько общин). В зависимости от масштабов можно говорить о малом племени, большом племени (состоящим из нескольких малых) и племенном союзе. Параллельная иерархия: простое вождество, сложное вождество и супервождество. Отличие между племенем и вождеством — в «качестве» власти (хотя нередко в историографии племенами называют именно вождества, если они имеют общую этноплеменную идентичность). В вождестве правитель относительно свободен в принятии решений, в «классическом» племени он не более чем авторитетное лицо, старейшина, временный выборный военачальник. Общества, у которых вообще нет формального единого главы, называются акефальными.

Славянские летописные племена даже при наличии княжеской власти больше тяготели к структуре именно племени — на страницах летописи действуют древляне, поляне и т. д., а не их князья.

Государство отличается от вождества наличием специализированного аппарата управления — бюрократии (в раннем государстве это «аристократическая бюрократия», у которой должность связана с понятием «знатность»).

Для вождества характерен неспециализированный аппарат управления (т. е. военные, административные, судебные, финансовые, придворные функции исполняют одни и те же лица). Обычно это дружина правителя, а также иерархия вождей и старейшин. Среди функций правителя могут преобладать как военная, так и сакральная, они могут совмещаться или быть связаны с разными лицами.

В сложном вождестве есть главный вождь с особым статусом (нередко сакральным) и подчинённые ему вожди.

Структура, именуемая супервождеством, обычно неустойчива (исключение — кочевые империи). В лесной зоне это обычно «призрачная империя» со сложным вождеством в центре, сумевшим обложить данью множество соседних племён. Существование такой «империи» редко длится более одного-двух поколений. В качестве примера можно назвать «империю» Германариха, «державу» Само или, скажем, Ивара Широкие Объятья.

Это было необходимое предисловие. Теперь обратимся к восточнославянским обществам VIII—X веков и их соседям.

На VII век мы видим уровень развития, не слишком отличающийся у славянского, балтского и угро-финского населения Восточной Европы.

В лесной зоне обитали славяне — носители культуры пражско-корчаковского круга. Тип расселения был рассеянный. Селища размером не более 1 га (менее 10 домов [1]), большесемейная община, отсутствие социальной дифференциации, преобладание подсечно-огневого земледелия. Скопления от 2 до 14 селений, очевидно, соответствуют малому племени — «славинии».

Пеньковская культура границы степной зоны от Дуная до Донца («анты» [2]) демонстрирует более высокий уровень развития, восходящий (как и её смешанный этнический субстрат) к Черняховской культуре времён поздней античности: селения размером до 2—3 га (до 16 домов), бронзолитейное и ювелирное искусство, пашенное земледелие, более богатый гончарный ассортимент, имелось несколько (три-четыре) городищ-крепостей. Но к началу VIII века Пеньковская культура прекращает существование под натиском степняков-салтовцев. Значительная часть пеньковцев остаётся на Дунае и расселяется на Балканах. Часть уходит в лесостепи днепровского Левобережья, где смешивается с аборигенами и корчаковскими пришельцами.

В VIII веке в жизни восточных славян явно происходят заметные изменения, выразившиеся в массовом строительстве общинных укреплений — мысовых городищ (размером обычно меньше гектара). Параллельно источники начинают пестреть сообщениями о масштабном вывозе рабов-славян на западные и восточные рынки. Через земли славян пролегают дальние торговые пути. Всё это свидетельствует о начавшихся социальных трансформациях, приведших в конечном итоге к возникновению ранней государственности.

На территории, позднее ставшей Русью, мы можем выделить три основные зоны политогенеза, отличавшихся значительным своеобразием.

1-я зона. Юго-запад

Непосредственные преемники пражско-корчакских племён — белые хорваты, волыняне, древляне, дреговичи — археологически это лука-райковецкая культура (зелёные значки на карте).

В VI—VII веках эти области входили в сферу влияния Аварского каганата (степного супервождества). Затем частично оказались под властью Болгарского ханства.

Но на пространствах лесной/лесостепной зоны в VIII—X веках политогенез развивается по наиболее «правильному» (близкому к западнославянскому ) пути.

Шестым веком датируется первое городище со следами специализированного ремесленного производства (Зимно, близ Владимира Волынского). Укрепления, находки оружия (в т. ч. аварского), «длинные дома», отличные от обычных жилищ-полуземлянок, показывают существование здесь настоящего административного центра (130/15 м), погибшего в пожаре в середине VII века.

В IX веке таких городков — центров вождеств — в Прикарпатье было уже семь. Два дружинных посёлка этого времени обнаружены на Буковине. Ещё один — на севере региона — Хотомель в низовьях Горыни (в Полесье), датируется VII—VIII веком.

Забегая вперёд, скажем, что в X веке наличие княжеской власти фиксируется летописью у дреговичей (князь — варяг Тур) и древлян (князь Мал и другие князья, они же, видимо, старейшины градов, военная элита — лучшие/нарочитые мужи).

В Прикарпатье в середине X века старые городища гибнут в пожарах, а вместо них появляются небольшие княжеские замки, что, видимо, означает объединение региона под властью одного князя (скорее всего, это говорит о завоевании Прикарпатья Чехией, о чём есть свидетельства письменных источников). В конце X века появляется масштабный надплеменной языческий культовый центр на Збруче.

В целом по типу развития эту зону можно рассматривать как периферийный регион западнославянского мира.

2 –я зона. Юго-восток (зона хазарской дани)

В VIII веке сюда активно мигрировали славяне с запада (пражско-корчакские) и юга (пеньковские, покидающие степную зону), смешиваясь с аборигенным как славянским, так и неславянским населением. Здесь формируется роменско-борщевская культура: роменская — северян (около 100 городищ), борщевская — вятичей (на карте жёлтые и голубые значки соответственно).

Культура полян на берегах Днепра близка к западной, лука-райковецкой, но антропологически поляне — потомки южного пеньковского населения [3]. Отличались от соседей и их обычаи [4]. Этногенетическая легенда выводит полян с Дуная. В политическом же отношении они оказались связаны с восточным Хазарским каганатом [5].

По летописным данным, до середины IX века, а по археологическим — до его конца у полян не прослеживается признаков политической организации хотя бы уровня вождества. На территории будущего Киева существовали три отдельных городища (хотя одно из них было довольно велико — 2 га).

Отсутствуют следы и упоминания княжеской власти и у соседних радимичей.

Что касается северян, то следы развитой потестарной (раннеполитической) организации у них есть, но, судя по всему, она была иноэтничной. Это так называемая волынцевская культура (синие значки на карте), которая как бы накладывается сверху на роменско-борщевскую в виде административных центров, культурно изолированных от окрестного населения. Волынцевцы принадлежали к степному культурному кругу, представленному, главным образом, салтовской культурой (жёлтые значки на карте), характерной для хазар, болгар, мадьяр и северных алан (предположительно русов).

Следы присутствия салтовцев обнаружены и в области полян на Среднем Днепре (с начала VIII века) и на Оке в области вятичей (IX век). В целом салтовская культура маркирует владения Хазарского каганата — крупнейшего политического образования в регионе.

На последнем стоит остановиться особо.

Хазарский каганат возник как типичная степная империя (супервождество), точнее как обломок, отделившийся удел степной империи — Западно-тюркского каганата. Время его возникновения — около 650 года. Где-то в начале VIII века он устанавливает контроль над лесостепной зоной. Таким образом, складывается система, включающая кочевое ядро и лесную земледельческую периферию.

Для Восточной Европы чем-то новым такая система не была. До неё существовали Скифское царство (VI—IV века до н. э.), держава гуннов (IV—V века), упоминавшийся Аварский каганат (VI—VIII века), позднее — Золотая Орда (XIII—XV века). Близким был политогенез болгарского (VII век) и венгерского (X век) государств (в этих случаях кочевое ядро смещалось в земледельческие районы).

В случае Скифского царства, Хазарского каганата и Золотой Орды возникал эффект степной урбанизации. То есть уровень развития ранней государственности и степень вовлеченности в международную торговлю оказываются достаточными для возникновения в степи крупных торгово-административных центров. Во всех этих трёх случаях мы может говорить о влиянии мировой торговой системы, звеньями которой оказались эти политические образования.

Влияние мировой торговли на лесную и степную периферию «цивилизованного мира» не было постоянным. Можно говорить о нескольких последовательных системах, связанных с пиками спроса на «северные» товары.

Первая система, времён Скифии, была относительно локальна и связана с поставками зерна на рынки греческого мира.

Вторая торговая система — римская. Под её влиянием сложилась черняховская археологическая культура. Контрагентом же стала не кочевая держава, а супервождество готов.

Четвёртая система, связанная с Ордой, была самой глобальной и объединила рынка Китая, Египта и Западной Европы.

Третья — хазарская — тоже была достаточно масштабна и связана, главным образом, с рынками восточного (Багдадского) и западного (Кордовского) халифатов. Торговые пути, контролируемые хазарами, пролегли по Волге и Каме от Каспия до Перми (путь, связанный с торговлей мехами) и от Итиля (в низовьях Волги) до Кордовы, через Западную Европу. Путь этот («из хазар в немцы») был связан, главным образом, с торговлей славянскими рабами и активно функционировал уже во второй половине VIII века [6]. Одним из перевалочных пунктов на днепровской переправе пути стал Киев.

Особенностью этой торговой системы стало то, что для получения товара, востребованного мусульманскими рынками, — мехов и рабов — требовалась максимально широкая зона эксплуатации. Необходимо было ведение бесчисленных локальных войн для захвата людей, существование разного рода военно-торговых посреднических структур, обширных зоны даннической эксплуатации. Всё это непосредственно воздействовало на социальные институты эксплуатируемой периферии. Точно так же торговля живым товаром, золотом и слоновой костью позднее воздействовала на африканские общества.

Судя по сообщениям IX века, наряду с Хазарским каганатом в захват рабов и работорговлю были вовлечены как минимум ещё две связанные с ним политии — мадьярская орда [7] и русский каганат.

Мадьяры в VIII веке фиксируются в южной части доно-донецкого междуречья («страна Леведия»). Об отношениях их с Хазарским каганатом по принципу «правого и левого крыла», характерного для степной государственности, строил предположения ещё Г. В. Вернадский (в пользу этого говорят применяемые по отношению к ним термины «Восточная и Западная Туркия», высший титул кендер у мадьяр и титул кендер-каган — третий в хазарской иерархии и др.). Разрыв между двумя политиями происходит, судя по всему, только в первой трети IX века.

Русы впервые появляются на страницах источников при описании событий конца VIII века в Крыму. В позднем Житии Стефана Сурожского упоминается некий русский князь Бравлин, разграбивший южное побережье Крыма, а потом чудесно исцелившийся и крестившийся в Судаке. Заметим, что в 787 году хазары подавляют восстание в горном Крыму (Готии), и поход Бравлина мог быть частью (или завершающим этапом) этой экспедиции [8]. Арабские источники называют Руса братом Хазара [9].Также к хазарам отсылает и титул предводителя русов в IX веке — каган. Скорее всего, речь и в этом случае идёт о кагане правого (младшего) крыла Хазарского каганата после разрыва последнего с мадьярами. Если верно отождествление русов с северными аланами, то они появляются в междуречье Дона и Северского Донца в середине VIII века, скорее всего, как хазарские военные поселенцы. Уровень социальной организации этих русов на порядок превосходил славянский: крепости, протогорода (самый крупный — 66 га, практически настоящий город), письменность [10], социальная стратификация, активное участие в дальней торговле (купцы русов добирались до Багдада). В рассказах о русах подчёркивается сакральный характер власти их правителя, наличие жречества и заместителя правителя (ритуальная диархия). Политическим наследием этой традиции, очевидно, было также деление дружины на старшую и младшую, характерная для степи дуально-триадная организация общества, деление населения на десятки и сотни [11].

В. В. Седовым было выдвинуто предположение о принадлежности Волынцевской культуры русам, также её соотносили с хазарами. Я полагаю, однако, что соотносить её надо ещё с одной политией хазарского круга [12]. Речь идёт об известном из арабских же источников «царстве славян».

Здесь необходимо вкратце остановиться на сюжете о «царстве славян» у Ибн Русте. Политическая организация славян у этого автора и его последователей характеризуется как довольно сложная и высокоразвитая система, типа сложного вождества. У них есть царь — «свиет-малик» (светлый князь?), или глава глав. «Глава их коронуется, они ему повинуются и от слов его не отступают. Он живёт в столице, обходя подвластные земли полюдьем. Ему подвластны правители на окраинах его владений» [13]. Существует и сакрализация царской власти: «Они считают своей обязанностью по религии служение царю» [14].

Есть историографическая традиция, связывающая «страну славян» с западными славянами. Однако указания восточных источников скорее свидетельствуют об ином. От мадьяр до славян два дня пути [15], от печенегов — десять [16], что для середины IX века указывает на восточную часть славянского ареола, на основании чего Б. А. Рыбаков соотнёс «страну славян» с вятичами. Согласно арабскому историку и географу ал–Йа’куби к «сахибу» славян, так же как к «сахибу» Византии и «сахибу» хазар в 853/54 или 854/55 годах обращались за помощью закавказские «бунтовщики» [17], что также как будто говорит о восточных славянах.

Между тем Е. А. Шинаковым на основании археологических материалов, с использованием методов потестарной антропологии реконструировано подобное сложное потестарное образование на Левобережье Днепра. Оно соотносится с Волынцевской археологической культурой, охватывающей в VIII—IX веках земли северян, радимичей и вятичей [18] (самим Шинаковым данная культура связывается не со «страной славян», а с зоной хазарской дани). Это протогосударство имело центр в междуречье Сейма и Ворсклы, столицу в Битицком городище плюс шесть периферийных центров с находками волынцевских древностей, разделённых зонами со славянским роменским, борщевским и колочинским населением. Сами волынцевцы определены исследователем как алано-болгары, их вооружение и снаряжение принадлежало салтовскому типу, но погребальные обычаи отличались от салтовских. По мнению Шинакова, в VIII веке сложилось вождество с центром в Битице во главе с волынцевским дружинным элементом, но включающее и иные по этносу, в том числе славянские, племена с собственной потестарной организацией [19].

«Царь славян» имеет, как и хазарский каган, заместителя и сам этнически скорее принадлежит к степнякам, чем к славянам («Рабочего скота у них совсем немного, а лошадей нет ни у кого, кроме упомянутого ниже человека. <…> Царь этот имеет верховых лошадей и не имеет иной пищи, кроме кобыльего молока» [20], — что вряд ли соответствует известным славянским обычаям).

Под властью политий хазарского круга находились и остальные славянские общества этой зоны. Часть славян была вовлечена в орбиту русов (источники упоминают, что в стране русов живёт немало славян, «которые служат им»). О хазарской дани в летописи говорится применительно к полянам, радимичам, вятичам и северянам.

Всё это не могло не сказаться определённым образом на здешних политических традициях.

К концу IX века волынцевское объединение прекращает существование (возможно, под ударами русов), и на его месте складывается система самостоятельных вождеств.

3-я зона. Север (зона варяжской дани)

То, что на последней карте обозначено как «кривичи псковские», — область культуры «псковских длинных курганов», появившейся ещё в V веке. Строго говоря, относить её к славянам, а не к балто-финнам, оснований очень немного. Вообще более-менее уверенно о славянах-кривичах можно говорить только с IX века и то с оговоркой о сохранении в основе доминирующего финно-балтского субстрата. В это время фиксируется десять кривических славиний (не считая Псковской, вероятно, по-прежнему неславянской). Среди городищ несколько выделялись Полоцкое (больше 1 га), Псковское и Изборское (торгово-ремесленное поселение, 0,95 га).

Но славяне в регионе действительно появились уже в VII веке. Речь идёт о словенах [21] южнее Ильменя. Судя по всему, это группа западных (балтийских) славян. Возможно, среди них была и группа с Дуная — в конце VII — начале VIII века в устье Волхова строится крепость в Любше, архитектурой напоминающая укрепления римского лимеса.

В течение VIII—IX веков эти словене расселяются по Мсте и Шелони, в IX веке достигают района нынешнего Ярославля и Ростова, в X-м — Владимира.

Встречающиеся им угро-финское население местами достигло организации уровня вождества. Это относится к племени мурома и мерянскому Сарскому городищу (недалеко от нынешнего Ростова, основано в VI—VII веке).

В середине VIII века (условно в 753 году) в двух километрах от крепости в Любше возникла скандинавская торговая колония — посёлок в Ладоге. В 760-е словене уничтожили его. Но вскоре он снова появляется как этнически смешанное неукреплённое поселение.

Эти события имели первостепенную важность, так как знаменовали включение региона в зону международной трансбалтийской торговли [22]. Ладога стала базой скандинавов, ищущих торговых контактов с востоком. И в конце VIII века цель была достигнута: балтийская торговая система соединилась на Волге с хазарско-русской, в Ладогу и Скандинавию потёк пока ещё слабенький ручеек серебряных дирхемов, а на Донце появляется балтийский янтарь.

Надо сказать, что уровень политического развития скандинавских племён также был заметно выше, чем у славян: вождества, стратификация, нобилитет, дружины, королевские усадьбы, вики (торговые поселения), международная торговля у них фиксируются уже в VI—VIII веках. Здесь, на «остервеге», скандинавские центры надстраиваются над племенным миром славян, балтов и финнов, но не как центры политической власти, а как связанные между собой базы и фактории с интернациональным населением — прообраз будущих вольных городов.

Политические традиции, заложенные в этот начальный период политогенеза, сказывались ещё много веков.

Торговые пути

В течение IX и до середины X века торговые пути избороздили восточно-европейскую равнину.

Торговля мехами, приносившая 1000-процентные прибыли [1], втягивала всё больше разноэтничных пассионариев. Из общего количества восточного серебра, найденного в Восточной и Северной Европе, 30—40% дошло до Балтики (из монет IX века — 25%, X-го — 45—50%), составив в Скандинавии половину находящихся в обороте денежных средств [2] (3—5 млн марок, или 12—20 млн гривен). Остальное серебро оседало на Восточноевропейской равнине. На торговых путях возникают торгово-ремесленные и дружинные поселения, начинают участвовать в торговле и некоторые старые центры.

Северной оконечностью пути стали вики (торговые поселения) Бирка (в Швеции; 12 га.) и Хедебю (в Дании, в Шлезвиге; 24 га). Хотя собственно Скандинавия едва ли могла предложить какие-либо товары кроме пассионарности.

Ещё одним регионом, вовлечённым в восточную торговлю, было южное побережье Балтики — область балтийских славян [3]. Огромное количество кладов восточного серебра сосредоточено в окрестностях Волина.

Волго-Балтийский путь начинает осваиваться скандинавами в середине VIII века. Их первой базой на этом пути, как уже говорилось, становится Ладога [4] (16—18 га в X веке). Второй базой, уже на Волге, стало в IX веке Тимерёво в Ярославской области (в IX веке — 1 га, в X — 10 га; около 70% его населения составляли угро-финны), где возникает открытое торгово-ремесленное поселение, и по соседству дружинный посёлок в Михайловском. В этот же период (840-е) скандинавские вещи появляются в древнем Ростове (Сарское городище в землях мери) [5]. В конце IX века растёт мерянское Клещино городище (древний Переславль-Залесский; 6 га вместе с посадами), где тоже появляются куфические (восточные) монеты.

Через Оку Волжский путь был связан с Доном (где контрагентом, очевидно, был Русский каганат), откуда на север проникают салтовские предметы [6].

С конца IX века важнейшим центром становится Булгар.

Во второй половине IX века начинает функционировать путь Западная Двина — Верхнее Поднепровье — Волга (или Ока), контролируемый древним Смоленском (Гнездово), чей расцвет также приходится на вторую половину IX — X века (начало X века — 4 га, середина — 15 га).

Основные торговые центры этого времени не были одновременно племенными [7], они были более связаны друг с другом, нежели с окружающим населением. Лишь в X веке, когда поток куфического серебра становится особенно полноводным, его получателями становятся и племенные центры.

Днепровский путь «из варяг в греки» на этом фоне первоначально выглядит довольно бледно (по-настоящему важным он становится с середины X века). Но тем не менее в IX веке он уже существовал, свидетельством чему может служить возникновение на его северном отрезке нескольких укреплений, в том числе в середине IX века древнего Новгорода — Рюрикова Городища (археологически, таким образом, подтверждается сообщение ПВЛ в летописи по Ипатьевскому списку об основании Новгорода Рюриком, имевшего в качестве первоначальной резиденции Ладогу) [8]. В IX веке оно занимало площадь в 1 га, в X-м — 2—3 га.

Присутствие скандинавов прослеживается почти во всех названных пунктах [9].

Исследователи отмечают, что на Восточноеропейской равнине, как и в Скандинавии, именно дальняя торговля сыграла решающую роль в развитии потестарных институтов:

…обмен и торговля в ранних обществах в первую очередь стимулируют их социальное, а не экономическое развитие, прежде всего социальную стратификацию. Они позволяют концентрировать богатства в руках тех его представителей, которые осуществляют контроль над торговлей, укрепляют их статус и, консолидируя правящий слой, оказывают влияние на политическое устройство общества [10].

Масштабы денежного обращения как в Скандинавии, так и на Восточноевропейской равнине намного превосходили реальный уровень социально-экономического развития общества. По сути монетное серебро имело в значительной степени характер престижной ценности, материализованной харизмы его обладателя.

Путь «из в хазар в немцы» был частью трансконтинентального маршрута купцов-рахдонитов. Он шел из Хазарии через Дон, Киев [11], Волынь, Прагу, Баварию, Францию в аль-Андалус (мусульманскую Испанию), с ветвью из Баварии в Венецию и далее морем в Магриб. Этот путь находился преимущественно в руках еврейских купцов-работорговцев. Рабы («челядь»), меха и воск были и основным предметом экспорта из Восточной Европы [12]. Путь функционировал уже как минимум в 772 году (к этому времени относятся первые попытки борьбы с работорговлей со стороны баварского духовенства) и, достигнув расцвета в IX веке, в X веке постепенно утратил размах. Крещение славян (и христиане, и мусульмане допускали торговлю рабами-язычниками) и развал Кордовского халифата, очевидно, положили ей конец.

Экзотические северные товары на восточных рынках были предметом роскоши. Славянские рабы (и рабыни) ценились за «расовые достоинства» — рост, цвет кожи, сложение, выносливость. В мусульманских странах, где была постоянная нужда в евнухах, кастрация была строжайше запрещена. Поэтому работорговцы кастрировали рабов в христианской Европе, а уже потом продавали их мусульманам. Количество славянских рабов («сакалиба») было велико. Из них даже формировались гвардейские части, и порой они становились эмирами.

С середины IX века в Германии были известны и купцы-русы [13] (хотя точно и неизвестно, о какой руси идёт речь).

Восточный отрезок пути шёл по Дону в Волгу, через Итиль (столицу Хазарского каганата) по Каспию в Джурджан и далее в Багдад. Он был известен русским торговцам мехами уже в IX веке [14]. В это же время (или чуть позднее) они продают рабов-славян в Хазарию и Булгар [15]. Известен был им и морской путь в Византию [16], небезызвестен и аль-Андалус [17]. И в начале X века русы плавают «в страну Андалус, Румию, Кустантинию и Хазар» [18]. Остаётся контрагентом русов в X веке и Булгар, куда, очевидно, был проложен путь по Сейму и Оке [19].

В конце VIII — начале IX веков важнейшим был путь Магриб — Сирия — Закавказье — Дон — Донец и далее на север, по которому в этот период шёл основной приток куфического серебра на восток и север Европы [20]. Этот путь был прерван в 830-е годы, видимо, в результате действий мадьяр и гражданской войны в Хазарском каганате.

Вот как описывают торговые пути русов Ибн Хордадбех и Ибн ал-Факих:

Что же касается до русских купцов — а они вид славян [21] — то они вывозят бобровый мех и мех чёрной лисицы и мечи из самых отдалённых (частей) страны Славян к Румскому морю [22], а с них (купцов) десятину взимает царь Рума (Византии), и если они хотят, то они отправляются по…, реке Славян, и проезжают проливом столицы Хазар, и десятину с них взимает их (Хазар) правитель. Затем они отправляются к Джурджанскому морю (Marehyrcanium-caspium), и высаживаются на каком-угодно берегу. И диаметр этого моря 500 фарсангов [продают всё, что у них есть, и всё это попадает в Райию (Рей). — добавляет Ибн ал-Факих], и иногда они привозят свои товары на верблюдах из Джурджана в Багдад, где переводчиками для них служат славянские рабы. И выдают они себя за христиан и платят джизию [23].

Ибн ал-Факих даёт несколько иной маршрут. У него купцы-славяне из «дальнейшего конца Славонии» отправляются к Румскому морю, «затем идут по морю к Самкушу — Еврею [24], после чего они обращаются к Славонии». Или же «берут путь от Славянского моря [25], пока не приходят к Хазарскому рукаву; затем идут к Хазарскому [Каспийскому] морю по той реке, которую называют Славянской рекою» [26].

Деяния русов

В середине IX века русь выступает на международной сцене в новом качестве.

Въ лето 6360 [852], индикта 15, наченшю Михаилу царствовати, нача ся прозывати Руска земля. О семь бо уведахомъ, яко при семь цари приходиша Русь на Царьгородъ, яко же пишется в летописаньи гречьстемь (ПВЛ. С. 17).

Любопытно, что это противоречит собственной концепции летописца. Ведь согласно самой ПВЛ призвание руси-скандинавов словенами произойдёт только в 6370 (862) году. Речь здесь не идёт и о походе Аскольда и Дира, датированном летописцем 6374 (866, в действительности 860) годом и, безусловно, известном летописцу в том числе и из греческих источников. Сама дата — 852 год — неточна. Михаил начал царствовать в 842 году, но это ещё более удаляет событие от похода 860 года. Остаётся предположить, что речь может идти о набеге русов на Анатолийские земли «от Пропонтиды (Босфора) до Амастриды», известном из «Жития св. Георгия Амастридского» и датируемом не позднее 842 года [27].

Вопрос, что за русь тревожила греков в IX веке, обеспокоил, очевидно, и составителя Никоновской летописи. Повествуя о византийских событиях (по византийским же источникам), он пишет:

Роди же нарицаемiи руси, иже и кумане [28], живяху в Ексинопонте [29], и начаша пленовати страну римляньскую, и хотяху поити в Констянтинградъ [30].

Таким образом, здесь впервые сформулирована гипотеза черноморской руси, бытующая доныне и базирующаяся на сообщениях византийских и восточных авторов. Суть её в том, что начиная примерно с 40-х годов IX века русы базировались где-то на берегах Чёрного или Азовского морей. Доводов в пользу этой гипотезы можно привести много, однако многими историками она категорически не принимается (как норманистами, так и антинорманистами — поборниками киевской автохтонности).

Весьма вероятно, что с черноморской русью связан загадочный «остров русов» (сообщения о нём датируются серединой IX века). Идентифицировать его на основании имеющегося описания невозможно. Возможно, речь идёт о Крыме, Добрудже или Тамани (с археологической точки зрения последняя предпочтительней, и возникновение в XI веке здесь русского Тмутараканского княжества едва ли было случайным).

Возможно, появление русов на побережье (и на загадочном острове) связано с гражданской войной в Хазарском каганате и перекочёвкой мадьяр из Леведии в Ателькузу (видимо, в Приазовье). Боевые действия начались ещё в 820-х годах. В 830-х гибнет хазарское Цимлянское городище (древний Саркел), гибнет и Битицкое городище — центр волынцевской культуры. Хазары обращаются к Византии с просьбой прислать инженеров для строительства новой крепости на Дону. В 838 году русские послы не смогли вернуться из Византии на родину, так как пути были отрезаны некими «дикими и жестокими племенами» (мадьярами?). Ясно, что в это время центр Русского каганата был ещё вдалеке от моря.

О появлении русов на «острове» в «Моджмал ат-таварих»говорится так:

Рассказывают также, что Рус и Хазар были от одной матери и отца. Затем Рус вырос и, так как не имел места, которое ему пришлось бы по душе, написал письмо Хазару и попросил у того часть его страны, чтобы там обосноваться. Рус искал и нашёл место себе. Остров не большой и не маленький, с болотистой почвой и гнилым воздухом; там он и обосновался [31].

Очень скоро русы становятся «грозой морей»:

около 840/42 года русы разграбили анатолийское побережье от Понта до Амастриды;

в 843/44 году русские язычники (аль маджус ар-рус) напали на Севилью [32];

в 854 году в византийской императорской гвардии появляются «скифы из Таврии» (и далее византийцы упорно называют русов тавроскифами);

в 860 году русы («дикий и свирепый народ у северных пределов Тавра») совершили нападение на Константинополь и разграбили его окрестности.

О нравах «островных русов» Гардизи сообщает следующее:

И есть у них царь, называемый хакан е-рус. <…> И эти люди постоянно нападают на кораблях на славян, захватывают славян, обращают в рабов, отводят в Хазаран и Балкар и там продают. И у них нет посевов и пашен. И они пользуются обычно славянскими посевами. <…> Торгуют они соболем и белкой и другими мехами. Носят чистые одежды и с рабами обращаются хорошо. <…> И царь их взимает с торговли 1/10. Всегда 100 или 200 из них ходят к славянам и насильно берут с них на своё содержание, пока там находятся. И там (у них) находится много людей, из славян, которые служат (как рабы?) им (русам), пока не избавятся от зависимости (рабства)… [33]

В числе русов обнаруживается всё больше скандинавов: упомянутые послы русов были шведами, нападение на Севилью и Константинополь источники называют как русским, так и норманнским, наконец в 870-е в переписке франкского короля с византийским императором упоминается «норманнский каганат».

Судя по всему, византийские и арабские авторы до середины X века сведений о более северных регионах не имели. В X веке появляются сообщения уже о Киевской Руси — Внешней Руссии (Внутренней, т. е. ближайшей к ним Руссией, скорее всего, была черноморская).

О более ранних событиях на Восточноевропейской равнине повествуют русские летописи — «Повесть временных лет» (ПВЛ) и Первая новгородская (НПЛ) и скандинавские «саги о древних временах». Последние традиционно считаются источником малонадёжным, фольклорным. Однако и летописные сообщения об этом периоде, как было доказано, базировались в основном на фольклорных источниках.

Хотя на страницах летописей и саг действуют разные персонажи, характер их деятельности описывается весьма схоже. Борьба ведётся за связанные между собой городские центры — Ладогу (в сагах) или Новгород (в летописях) — с подчинёнными им удалёнными городами, управляемыми ярлами (Алаборг и Карельский залив — в сагах [34], Псков, Ростов и Белоозеро — в летописях). Заморские конунги со своими дружинами сражаются между собой за власть, легко захватывают города и так же легко потом оставляют, отправляясь навстречу новым приключениям. Власть приобретается путём военного захвата и убийства предшественника или путём избрания. Легитимация осуществляется посредством брака с вдовой или дочерью предшествующего конунга. Право на власть обеспечивает личная харизма-удачливость, изначально низкий статус препятствием не служит [35].

Важнейшим событием, известным из летописей, становится захват власти в Киеве Вещим Олегом в 882 году. Археологически это ознаменовалось строительством на киевской Лысой горе дружинного поселения, господствующего над прежними полянскими городищами. В начале X века внизу, на Подоле, начинает развиваться посад — собственно Киев.

В середине X века новый значительный центр вырастает в Чернигове (с дружинным посёлком в Шестовицах в 12 км).

Три центра — Киев, Чернигов, Смоленск (Гнездово) [36] — маркируют путь «из варяг в греки», киевскую русь («прозвавшуюся русью» в Киеве согласно летописи), Русскую землю, т. е. протогосударство (призрачную империю), созданную Олегом.

Фактически мы видим возникновение здесь четвёртой зоны политогенеза (помимо упомянутых в предыдущей главе).

Существование новой элиты подчёркивается могильниками — большими «королевскими» курганами и «камерными погребениями» во всех этих трёх центрах, а также в Ладоге, Хедебю и Бирке.

Археология и источники показывают нам существование на равнине фактически двух параллельных миров.

Первый — мир торгово-ремесленных поселений (укреплёнными градами они становятся в конце IX — начале Xвеков). Это мир дальней торговли и авантюрных приключений, множества этносов, вер, обрядов, синкретических стилей, имущественной дифференциации, связанный культурно (вплоть до совпадения мер и весов и синхронности изменения моды) с такими же центрами в Скандинавии (Бирка и Хедебю) несравненно больше, чем с соседними славянскими селениями. Этот мир, как насос, втягивал в себя пассионириев из славян, балтов, угро-финнов, иранцев и скандинавов.

Второй — славянский мир рода и племени, родовой веры, коллектива, равенства (следы дифференциации появляются только в X веке), анонимности (отсутствуют имена князей), земледельческих весей — кажется почти неподвижным, косным. Но именно здесь происходили незаметные процессы, которые в течение IX—X веков изменили облик страны: медленное расселение, большая распашка ополий и берегов рек. В конечном счёте именно эта внешне неэффектная деятельность создала экономическую базу для глобальных трансформаций следующего периода — второй половины X века.

[1] Херрман Й. Славяне и норманны в ранней истории Балтийского региона // Славяне и скандинавы. М., 1986. С. 82.

[2].Кирпичников А. Н., Дубов И. В., Лебедев Г. С. Русь и варяги : Русско-скандинавские отношения домонгольского времени // Там же. С. 218.

[3] Здесь, в частности на острове Рюген, до конца IX века существовал скандинавский вик Ральсвик — не к этой ли «руси» отправляли посольство словене?

[4] Булкин В. В., Дубов И. В., Лебедев Г. С. Археологические памятники Древней Руси IX—XI веков. Л., 1978. С. 144.

[5] Кирпичников А. Н., Дубов И. В., Лебедев Г. С. Указ. соч. С. 285.

[6] Помимо этого, саги упоминают в Ладоге и Бирке купцов-русов, а на дирхемах в Скандинавии встречаются метки, выполненные «донским рунами».

[7] Мельникова Е. А. К типологии предгосударственных и раннегосударственных образований в северной и северо-восточной Европе (постановка проблемы) // Древнейшие государства Восточной Европы : Материалы и исслед, 1992—1993 годы. М., 1995. С. 29.

[8] Полное собрание русских летописей (далее — ПСРЛ). Т. 2. Ипатьевская летопись. Изд. 2-е. Санкт-Петербург, 1908. Стб.14.

[9] Кирпичников А.Н., Дубов и И.В. Лебедев Г.С. Указ. соч. С. 219—221.

[10] Мельникова Е. А. Указ. соч. С. 27.

[11] ПВЛ с негодованием отвергает, видимо, весьма распространённую версию о том, что Кий был перевозчиком (которую, в частности, отстаивает Новгородская первая летопись, НПЛ). Очевидно, её объясняет позиция Киева на пересечении Днепра путём «из хазар в немцы». Связь Киева с этим путём и с хазаро-аланским востоком очевидна. Прежде всего её иллюстрирует этимология имён князей-топонимов: Кий — иранский титул «кий», «кая» — князь (в славянской этимологии «кий» — палка); Щек — секира по-тюркски; Хорив — Хореб, название горного хребта, включающего Синайские горы. Сюда можно добавить ещё название киевской крепости Самватас — Субботняя у Константина, район Козаре, Жидовские ворота и несомненное существование, по крайней мере в середине X века, хазаро-еврейской общины.

[12] Ещё в 970 году челядь и меха Святослав называет основным товаром Руси, поступающим на Дунай (ПВЛ).

[13] Любопытно, что рассказ о купцах руссов в арабском повествовании вставлен в рассказ о маршрутах рахдонитов.

[14] Калинина Т. М. Торговые связи Восточной Европы по данным арабских учёных IX в. // Древнерусская культура в мировом контексте: археология и междисциплинарные исследования : Материалы конф. Москва, 19—21 нояб. 1997 г. М., 1999. С. 243—255; Новосельцев А. П. Восточные источники о восточных славянах и Руси VI—IX вв. // Древнерусское государство и его международное значение. М., 1965. С. 384.

[15] Там же. С. 399—400.

[16] Там же. С. 384.

[17] Б. А. Рыбаков предложил понимать под Андалусом Анатолию, однако мусульманские авторы полагали, что черноморские русы имели отношения именно с Андалусией. См. Из сочинений Абуль-Хасана Али ибн-Хусейна, известного под прозванием Аль-Масуди (писал от 20 или 30 и до 50-х годов X века по Р. Х.) // Сказания мусульманских писателей о славянах и русских : (с половины VII в. до конца X в. по Р. X.) / собр., пер. и объясн. А. Я. Гаркави. Санкт-Петербург, 1870. С. 129.

[18] Там же. С. 130.

[19] Кропоткин В. В. О топографии кладов куфических монет IX в. в Восточной Европе // Древняя Русь и славяне. М., 1978. С. 111—117.

[20] Петрухин В. Я. Скандинавия и Русь на путях мировой цивилизации // Путь из варяг в греки и из грек… : кат. выставки. М., 1996. С. 9; Кропоткин В. В. Указ. соч.

[21] Сакалиба — в узком смысле славяне, в широком — народы Восточной и Центральной Европы (исключая тюрок). Ибн Хордадбех — единственный восточный автор, относящий русов к славянам, по-видимому, он сделал этот вывод, исходя из того, что русы использовали славянских рабов в качестве переводчиков.

[22] Средиземное море. См. Калинина Т. М. Указ. соч. С. 252.

[23] Новосельцев А. П. Указ. соч. С. 384—385. Сообщение датируется 30—50-ми годами IX века (там же. С. 386).

[24] Очевидно, Тамань. — М. А.

[25] Балтийское море. См. Калинина Т. М. Указ. соч. С. 255.

[26] Новосельцев А. П. Указ. соч. С. 385.

[27] См. Сахаров А. Н. Дипломатия Древней Руси, IX — первая половина X в. М., 1980. С. 30—33.

[28] Половцы, видимо, в смысле «живущие там, где потом жили половцы». — М. А.

[29] Понт Эвксинский — Чёрное море. — М. А.

[30] ПСРЛ. Т. 9. Летописный сборник, именуемый Патриаршей или Никоновской летописью. М., 2000. С. 13.

[31] Цит. по Новосельцев А. П. Указ. соч. С. 401.

[32] Из «Книги стран» Ахмеда ибн-аби-Якуба ибн-Вадиха аль-Катиба, известного под прозванием Аль-Якуби [ал Йа’куби] (писал 891—892) // Сказания мусульманских писателей о славянах и руссах… С. 63.

[33] Цит. по Новосельцев А. П. Указ. соч. С. 399—400.

[34] В сагах о древних временах неоднократно упоминается и угро-финнский Бьярмаланд, причём судя по активности его правителя в делах Ладоги, едва ли речь идёт об устье Северной Двины, где помещают Бьярмаланд прочие саги.

[35] Позднее мы увидим, что в точном соответствии с этой схемой будет разворачиваться и деятельность, несомненно, реального Владимира Святого.

[36] Они же, вероятно, «три города русов» восточных источников.

Рассмотрим подробнее, что собой представляла «держава» Олега и Игоря (конец IX — середина X века) — Русская земля.

В пользу того, что уровень её политического развития соответствует стадии супервождества свидетельствуют масштабы — число уровней надобщинной организации больше трёх, отсутствие специализированного аппарата управления — и то, что после смерти каждого правителя его завоевания приходится повторять заново.

Судить об устройстве этого политического образования позволяют летописные сообщения, некоторые иностранные источники и археологические данные.

Русы и Русская земля

Отмечу сразу, что «Русская земля» не былинный оборот, а самоназвание. Слово «земля» в древнерусской лексике означало государство. Соответственно, Русская земля — государство русов. Под русами понимались не все его жители-подданные, а исключительно правящая этнополитическая группировка. Так стало называться осевшее в Киеве многонациональное воинство Олега.

Как уже упоминалось, специализированная военно-торговая общность, именуемая русью, была хорошо известна славянам и ранее, и, очевидно, новые пришельцы с севера в эту категорию вписались. В следующей главе я постараюсь показать тесную связь между новой киевской русью и старой — черноморской.

Олегова русь не встроилась в существующие институты полянского общества, а надстроилась над ними как более высокий уровень политической организации. Археологически это выразилось в постройке дружинного поселения на Лысой горе (Самбатаса?) и появлении скандинавских вещей в Киеве.

Приобретение полянами новой власти имело несомненные плюсы — защиту от хазар и старых недругов — древлян. Сама же военно-политическая организация руси от полян, судя по всему, больших расходов не требовала, так как была экзополитарной —осуществовала за счёт военной добычи и даннической эксплутации дальней периферии [1]. Подчинённые и оданеные славяне в организацию руси не входили, а считались «созниками» — пактиотами (по выражению Константина Багрянородного [2]).

Помимо Киева, русь обитала и в других «русских градах», а славяне — в своих «славиниях».

Ситуация в Киеве меняется только в середине X века, когда дружинный посёлок на Лысой горе был оставлен, и центр власти переместился на Подол — фактически новый город, общий для полян и руси.

Дань

Даннические отношения были универсальной связью, охватывающей и соединяющей воедино все части сложной и многоаспектной политической организации. Не вызывает сомнения многофункциональность присущего ранним обществам даннического комплекса. Помимо чисто редистрибутных целей, он решал и иные задачи, структурируя политическое пространство, маркируя позиции правитель — поданные, старший — младший, сильный — слабый, цивилизация — варвары, свой — чужой. Перемещение и концентрация отчуждаемых в виде дани престижных ценностей было одновременно перемещением/концентрацией харизмы/легитимности [3] ранних правителей, обеспечивающей их влияние на громадных и труднопроходимых пространствах, чисто военный контроль над которыми из единого центра был технически невозможен.

Систему даннических отношений времён Олега позволяют реконструировать тексты ПВЛ и НПЛ:

Се же Олегъ нача городы ставити, и устави дани словеномъ, кривичемъ и мери, и устави варягомъ дань даяти от Новагорода гривенъ 300 на лето, мира деля, еже до смерти Ярославле даяше варягомъ.

В лето 6391. Поча Олегъ воевати деревляны, и примучив а, имаше на них дань по черне куне.

В лето 6392. Иде Олегъ на северяне, и победи северяны, и възложи на нь дань легъку, и не дастъ им козаромъ дани платити, рекъ: «Азъ имъ противенъ, а вамъ не чему».

В лето 6393. Посла къ радимичемъ, рька: «Кому дань даёте?». Они же реша: «Козаромъ». И рече имъ Олегъ: «Не дайте козаромъ, но мне дайте». И въдаша Ольгови по щьлягу, яко же и козаромъ даяху. И бе обладая Олегъ поляны, и деревляны, и северяны, и радимичи, а съ уличи и теверци имяше рать (ПВЛ. С. 20—21).

И реша греци: «Чего хощеши, дамы ти». И заповеда Олег дати воем на 2000 корабль по 12 гривен на ключь, и потом даяти уклады на рускыа грады: первое на Киевъ, та же на Чернигов, на Переаславль, на Полтескъ, на Ростов, на Любечь и на прочаа городы (ПВЛ. С. 24).

Сеи же Игорь нача грады ставити, и дани устави Словеномъ и Варягомъ даяти, и Кривичемъ и Мерямъ дань даяти Варягомъ, а от Новагорода 300 гривенъ на лето мира деля, еже не дають (ПСРЛ. Т. 3. С. 107).

...и возложи [на греков] дань, юже дають и доселе княземь рускымъ (ПСРЛ. Т. 3. С. 108).

Представив всё это в виде схемы, мы получим примерную потестарную модель древнерусской политии, где просматриваются несколько уровней системы:

1. Центр (Русская земля — бывшая земля полян — Киев, Чернигов, Переяславль, Любеч). Получатель дани, возможно, осуществлял выплаты варягам и словенам (под которыми, видимо, имеется в виду захватившая в Киеве власть северная русь). Обеспечивает поступление византийской дани на север.
2. Периферия — славинии, платящие дань Киеву (эксплуатировались через полюдье).
3. Дальняя периферия (Ростов, Полоцк, вероятно, Новгород) — платит дань варягам и, возможно, Киеву. Получает дань с Византии.
4. Варяги — получают дань, поставляют на Русь воинов.
5. Византия — платит дань Руси. Получает от Руси воинов и в ходе торговли экзотические северные товары.

Русские грады

В договоре Олега с греками (начало X века, по ПВЛ) русскими городами, имеющими великих и светлых князей, названы Киев, Чернигов, Переяславль, Полоцк, Ростов, Любеч «и прочие грады». Константин Багрянородный (середина X века) к городам «Внешней Руссии», посылающим «моноксилы» в Константинополь, причислил Новгород, Смоленск, Любеч, Чернигов и Вышгород.

Нетрудно заметить, что часть городов находится на севере, вне зоны киевского полюдья (кроме, возможно, Смоленска), а другие сосредоточены в среднем Поднепровье, на территории полян (Киев, Чернигов, Переяславль, Любеч, Вышгород) [4].

ПВЛ говорит о четырёх великих князьях в этом регионе. Четыре города здесь называет Константин Багрянородный. На сложную политическую структуру указывает и арабский сюжет о трёх городах русов — Куябе, Славии и Артании, — в каждом из которых свой царь, причём главный — царь Куябы [5]. Наиболее вероятна днепровская локализация и этих центров (они на одной реке). Вопрос, о каких городах идёт речь.

В XI веке Киев, Чернигов, Переяславль (три города, посылающие, по ПВЛ, в X веке корабли в Царьград) были реальными центрами Русской земли — столицами старших Ярославичей. Однако согласно той же ПВЛ Переяславль был основан Владимиром только в конце X века. Археологические же данные для X века показывают, что тремя значительными центрами Поднепровья этого времени были Киев, Чернигов и Смоленск/Гнездово [6].

Архонты русов

Вступая в международные отношения, Русская земля не делегировала полномочия одному главному правителю. Договор подписывали представители всех князей — архонтов руси (но не славян).

Текст договора 944 года, расшифровывая состав посольства, показывает, что каждый посол представлял особого русского князя. Элиту русов в 911 году представляют 15 послов, в 944-м — 25 послов и 26 купцов, в 957-м — княгиня, её племянник, 22 посла и 44 купца. Число послов, очевидно, и здесь равно числу князей. Но утверждать, что каждый из князей имел особые земельные владения, было бы рискованно. По данным Константина Багрянородного, все русские «архонты» отправляются в свои полюдья из Киева.

Нет оснований считать, что все «архонты» находились в родстве (хотя, кажется, во втором договоре власть династии усиливается). Великие князья договора Олега — это, очевидно, те самые «мужи», посаженные Рюриком и Олегом в Ростове, Полоцке и Любече.

О том, как реально титуловались «архонты» судить трудно. В текстах договоров и вообще русских источниках до XI века термины «мужи», «боляре», «старейшины», «князья», «архонты» взаимозаменяемы и обозначали одну и ту же категорию высшей русской элиты. Каждый из её представителей имел собственную дружину и источники дохода — город, в котором он правил, или/и собственный маршрут полюдья. Например, в середине 10 века Свенельд собирал в свою пользу дань с уличей.

Культура и религия

К реконструкции руси как полиэтнической [7] правящей корпорации для X века может быть привлечён археологический материал.

В X веке в киевских некрополях присутствуют: трупосожжения, погребения салтовского типа, погребения с конём, погребения с рабыней (в т. ч. скандинавские), срубные захоронения. Большинство труположений ориентированы на запад, но есть ориентированные и в другие стороны света. Обряд погребений — неоднородный. Ряд захоронений воспринимаются как христианские [8]. Если в Киеве (и особенно в Чернигове) присутствует заметный восточный, салтовский элемент [9] и этнически нейтральный «общеевропейский», то для северных городов речь идёт о славяно-скандинаво-угро-финско-балтском синтезе [10].

С середины X века (когда славянизируются имена руси, а понятия «варяги» и «русь» в летописи начинают различаться) можно говорить о складывании особой дружинной культуры. «В дружинной среде широко распространяются вещи-гибриды — оружие, конская сбруя, украшения, пиршественная посуда, изготовленные с использованием драгоценных металлов, богато и пышно декорированные и демонстрирующие на первых порах эклектичное, но со временем всё более органичное соединение восточных и византийских, кочевнических и западнославянских, венгерских и скандинавских орнаментальных мотивов, стилистических и технических приёмов» [11]. «Хотя обряды захоронения продолжают демонстрировать полиэтничность и поликультурность элиты, появляется «новый дружинный обряд», сплотивший различные по происхождению элементы» [12].

Одним из элементов культуры руси было христианство. О крещении русов источники регулярно сообщают начиная с середины IX века. Несмотря на это, значительная их часть продолжала оставаться язычниками. Вероятен перешедший по наследству от донской (салтовской) и черноморской руси ритуальный комплекс, связанный с сакрализацией личности верховного правителя [13].

Зона полюдья

Круг славянских обществ, охваченный древнерусским полюдьем, был не слишком устойчив.

Древляне. Старые противники полян были, согласно ПВЛ, «примучены» Олегом в 883 году. После его смерти «затворишася» от Игоря, были вновь побеждены и обложены данью больше прежнего. При этом они вполне суверенно управлялись собственными князьями. В 945 году древляне убили Игоря, нарушившего неписаные правила игры и пытавшегося собрать дань по второму разу, после чего попытались взять реванш: по мнению древлян, теперь покориться должны были поляне. Реакция киян: «Намъ неволя; князь нашь убьенъ, и княгини наша хочетъ за вашь князь» (ПВЛ. С. 41), была древлянами вполне ожидаема. Как, впрочем, и требование Ольги: «…да в велице чти приду за вашь князь, еда не пустять мене людье киевьстии» (там же). То есть весь вопрос для них упирался в проблему престижа победителей и сохранения лица побеждёнными. Учинив над древлянами жестокую расправу, Ольга, очевидно, ликвидирует княжение и создаёт там новую властную инфраструктуру: «уставляющи уставы и уроки; и суть становища её и ловища» (там же. С. 43).

Дреговичи. Когда Киевом были оданены дреговичи, неизвестно. Вероятно, это сделал Игорь, поскольку даже в походе Олега на Царьград их представители не участвовали. Дреговичи имели своё княжение, но упомянут лишь один их князь — Туры (варяг, пришедший из-за моря во второй половине X века). О его подчинённости Киеву ничего неизвестно. Только Владимиру удаётся посадить в Туров своего сына/пасынка Святополка.

Уличи и тиверцы. В IX веке, очевидно, платили дань болгарам. Олег ими был отражён, но затем тиверцы приняли участие в походе Олега. С 920-х началось их подчинение Русью, завершённое в 940-м Свенельдом, которому они и платили дань. В 944 году участвовали в походе Игоря. В третьей четверти X века их земли были заняты печенегами.

Северяне. В 884 году северян победил Олег и перевёл их дань на Киев («възложи на нь дань легъку», ПВЛ. С. 20). Власть руси здесь (в отличие от волынцевцев) оставалась внешней, местная элита пользовалась полной автономией — растут городища с посадами, окружённые селищами. По-видимому, существовало около десяти самостоятельных вождеств [14].

Упоминаются Константином Багрянородным среди пактиотов Руси. По мнению Е. А. Шинакова, в 940-х годах северяне обрели независимость, составив конфедерацию с вятичами и частью радимичей [15]. Большая часть территории, видимо, была инкорпорирована в состав «Русской земли» во второй половине X века [16] (возможно, в 960-х).

Радимичи. В IX веке платили дань хазарам (деньгами, видимо, дирхемами), частично входили в Волынцевское объединение. В 885 году добровольно перешли под покровительство Олега. После похода Олега не упоминаются, не упомянуты и среди пактиотов. Очевидно, после смерти Олега обрели независимость. Покорены Русью в 984 году. Ни племенное, ни русское княжество не упоминается.

Племена Волыни. Принимали участие в походе Олега. Племя лендзян упоминается среди пактиотов руси (940-е). К середине X века вошли в состав Чешского государства. Завоеваны Русью в конце 970-х годов, но в церковном отношении продолжали подчиняться Пражскому архиепископу. Окончательно покорены: Червенские города — в 981-м, Белые хорваты — в 992-м. Из Киева был посажен князь. В 1018 году отошли к Польше. Возвращены Русью в 1031-м.

Рассматривая зону киевского полюдья, можно отметить, что входившие в неё племена сыграли не самую значительную роль в становлении Киевской Руси. Между существовавшими в ней племенными центрами и племенными княжениями, центрами волостей и удельными княжествами киевского периода преемственность не просматривается [17] (исключение составляет земля дреговичей).

Северные центры

Иную картину мы видим, обратившись к северу. Группа живущих там племён выделяется на страницах ПВЛ достаточно чётко.

«Имаху дань варязи изъ заморья на чюди и на словенех, на мери и на всехъ, кривечехъ» (ПВЛ. С. 18) [18]. Из последующих событий становится понятно, что не только взимали дань, но ещё и «володели». В призвании Рюрика участвуют чудь, словене и кривичи, причём чудь могла включать разные угро-финские племена. Рюрик контролирует Ладогу, Изборск, Белоозеро, Ростов, Полоцк и Муром (Изборск, видимо, в землях чуди; Белоозеро — центр племени весь, археологически фиксируется с X века; Ростов — центр мери, Сарское городище, вероятно, центр вождества; Муром — область угро-финского же племени мурома; Полоцк — важный центр кривичей). По всем этим городам сели (и, по-видимому, как и новгородцы прозвались Русской землёй [19]) варяги-находники. Новгород (Рюриково) строится как центр словен.

Представители перечисленных племён, кроме муромы, участвуют в походе Олега на Киев. В Киеве Олег «устави дани словеномъ, кривичемъ и мери» (ПВЛ. С. 20; весь выпадает из списка вслед за муромой). «И бе обладая Олегъ поляны, и деревляны, и северяны и радимичи» (там же). То есть северных племён в этом списке нет. Чудь, словене, кривичи и меря участвуют, однако, в походе на Царьград. На этом фоне получение дани с Византии Полоцком и Ростовом не выглядит странно, удивляет скорее отсутствие Ладоги, Новгорода и Смоленска (может быть это «прочие грады»?). В Полоцке и Ростове, оказывается, сидят великие князья «под Олгом суще». Но в торговле с греками напрямую они не участвуют. В 944 году словене и кривичи вместе с варягами, русью, полянами и тиверцами участвуют в походе Игоря. Сажая своих сыновей по городам, Владимир первым делом назначает князей в Новгороде, Полоцке, Турове и Ростове [20]. Первые епархии, учреждённые после принятия христианства, находились в Киеве (988), Чернигове (992), Белгороде и Юрьеве (1030), Переяславле (1050) — все в Русской земле в узком смысле слова, а также в Новгороде (ок. 990), Полоцке (ок. 1000) и Ростове (ок. 1070). Наконец, лучших мужей для населения новых южных городов Владимир «нарубал» от словен, чуди, кривичей и вятичей. Всё это показывает совершенно особый статус северных земель по сравнению с зоной киевского полюдья. Их центры — Ростов, Новгород, Полоцк — играют выдающуюся роль и в Киевский период [21].

Очевидно, что если о ранней Киевской Руси можно говорить как о союзе, то именно применительно к этой зоне. Если связи центра системы (Русской земли) с периферией (зоной полюдья) можно охарактеризовать как редистрибутные [22], то даннические отношения Севера с Киевом для эпохи Олега — Игоря весьма сомнительны. Рассказ ПВЛ об установлении Олегом дани словенам, кривичам и мери принципиально по-другому звучит в НПЛ. Там словене выступают получателями дани, а кривичи и меря платят дань варягам. Зато на основании летописной статьи о получении Ростовом и Полоцком части византийской дани можно поставить вопрос о существовании связей реципрокных. То есть правящие там элиты (частью варяжского происхождения) получали свою долю византийских престижных товаров из Киева в обмен на лояльность и военную поддержку. Сомнительно, что киевские князья могли представлять военную угрозу для дальних северных земель. Но дары без отдара, приток престижных товаров, контролирующийся Киевом, — это могло реально привязать их к формирующемуся государству узами благодарности/службы/зависимости. По мере упрочнения позиций киевских князей эта связь могла заменяться реальной зависимостью.

Роль варягов, черноморской руси и Византии в жизни Русской земли, а также факторы, позволившие ей перейти из стадии супервождества («призрачной империи») к раннему государству, мы рассмотрим в следующей главе.

Русь и Византия

Эпоха царьградских походов, точнее походов на Византию продолжалась очень долго — два века — с середины IX-го по середину XI-го. Их значение для Русской земли трудно переоценить.

Для жаждущих славы и добычи викингов царьградский поход и вообще сношения с империей были наилучшим способом добиться своей цели. Для князей слава была средством легитимации власти и возможностью собрать вокруг себя «множество варягов». Слава, харизма — тот нематериальный властный ресурс, который создавал и поддерживал иерархию — основу протогосударственности. Впрочем, слава, как правило, имела и вполне материальное воплощение в виде престижных ценностей. В этом качестве на Руси выступали дорогие (прежде всего шелковые) материи, фрукты, вино, золото и серебро.

Создаётся впечатление, что Византия на определённой стадии заняла место «внешнего центра» для русской политии, необходимого для самого её существования. Речь идёт вот о чём. Ранее я уже писал о двух — сетевой и корпоративной — стратегиях. Применительно к стадии становления прото- и ранней государственности можно говорить о двух более менее связанных с ними моделях политогенеза [1].

В первом варианте повышение эффективности хозяйства достигается усовершенствованием организации производства. Прибавочный продукт производится хозяйственно-редистрибутным путём (государственное хозяйство). Значимые ценности производятся своими же ремесленниками при импорте части сырья и экзотических товаров. Этому пути соответствует номовый город-государство, где основная функция правителей — религиозная и хозяйственная. Это явно не наш случай.

Во втором — концентрация прибавочного продукта осуществляется данническим-редистрибутным путём (дань и добыча). Добытый таким образом натуральный продукт поступает на рынки развитых цивилизаций в обмен на престижные ценности. При этом «возникают сложные иерархически организованные государственные образования, направление эволюции которых, как и культура, в значительной степени определяется контактами с соседним центром опережающего развития» [2] (в нашем случае с Византией).

Однако простой торговлей дело обычно не ограничивалось. Средствами получения престижных товаров становятся также привилегированная торговля [3], война, получение подарков и дани. В сценарии, наиболее благоприятном для цивилизации, обмен происходил в рамках признания варварами политического верховенства цивилизованной империи, получении ими инвеституры и даров, а сам торговый обмен осуществлялся по инициативе цивилизации. Но в случае если перевес силы оказывался на стороне варваров, в ход могли идти иные сценарии: война, вымогание контрибуций и даров, неравноценная торговля по инициативе варваров, в идеале — получение регулярной дани с цивилизации [4]. Дело в том, что в системе цивилизация — варвары неизбежна была проблема амбивалентности дани/дара. Дань была символом подчинённости платящего, дар в определённой степени — получающего [5]. С точки зрения цивилизации выплаты варварам всегда рассматривались как дары или плата наёмникам, в худшем случае как контрибуция. С другой стороны, варварские общества, получая необходимый внешний властный ресурс [6] (престижные товары, инвеституру, славу, внешние образцы бытового поведения и организации, технологии, не связанную с родовыми традициями идеологию), стремились минимизировать возникающие ответные обязательства. Отсюда стремление оформить поступающие ресурсы как дань/контрибуцию, а возлагаемую на них обязанность военной помощи цивилизованной империи как обоюдный военный союз.

Это стремление чётко просматривается в истории русско-византийских отношений и договоров. А. Н. Сахаров показал, что их предметом было получение русью как контрибуций, так и регулярной дани [7]. Это подтверждается и восточными источниками: русы начала Xвека «берут дань с прилегающих к ним областей Рума» [8]. Есть основания считать, что походы на Византию, совершаемые с удивительной регулярностью, могли быть вызваны не только и не столько нарушениями византийской стороной своих обязательств или истечением сроков договоров, сколько необходимостью регулярного воспроизведения ситуации, при которой эти поставки вновь становилась контрибуцией, не превращаясь в дары сеньора вассалу [9]. Этот алгоритм распространялся и на идеологические ресурсы. Принятия христианства руссами (860-е, 988, по данным восточных источников, также 912/13, 944/45 [10]), также осуществлялись после победоносных походов. Под эту схему летописцами всячески подводится и крещение Ольги (невольно вставшей в процессе визита в Царьград в позицию подданной, несмотря на все попытки этого избежать) — в ПВЛ получение христианства становится хитроумной операцией по обману императора: крестившись, Ольга не выполняет ни одного из возложенных на неё обязательств (выход замуж за императора, принесение даров, отправка войск). Но и этого кажется мало, и в одном позднем предании Ольга является под стены Царьграда во главе войска, осаждает его, принуждает к сдаче и таким образом достигает желаемого крещения [11]. Оказываются результатами военной операции брак Владимира с византийской царевной и крещение Руси. И даже получение регалий из Византии (что может рассматриваться как акт инвеституры) Владимиром Мономахом в предании объясняется страхом императора перед русским вторжением, то есть они, подобно тому, как это произошло с христианством, как бы вырываются у Византии [12].

Сценарий правления

Обращаясь к прото- и раннегосударственным обществам, мы видим крайне слабое развитие институтов, что компенсируется устойчивыми неписанными правилами игры, сложные комплексы которых можно объединить в «культурно-политические сценарии».

Так, анализ ПВЛ позволяет говорить о некоем обобщённом сценарии осуществления власти великим киевским князем IX–XI веков, связанном со ступенями обретения им высшей харизмы/легитимности, кульминацией чего становится поход на Византию.

1. Правитель имеет скандинавское происхождение (не исключая Ольги, хотя по одной из версий она псковитянка, но всё равно с севера).

2. Он прибывает из-за моря (Рюрик и Олег, Аскольд и Дир, Владимир) и располагает скандинавской дружиной (те же и Ярослав [13]).

3. Первоначально правит в Ладоге и Новгороде (Рюрик, Олег, Игорь, Святослав, Владимир, Ярослав).

Реализация этого северного сценария обеспечивалась возможностью опереться на скандинавские дружины как на внешний, «иноземный» источник власти, гарантирующий независимость и беспристрастность правителя, что в глазах подданных и делало его легитимным.

4. Сев в Киеве, князь ведёт победоносные войны и расширяет границы владений (возможно, Аскольд/Дир, Олег, Игорь, Ольга, Святослав, Ярополк, Владимир, Ярослав). Побеждает древлян (Аскольд/Дир, Олег, Игорь, Ольга, Ярополк). Сражается с печенегами (Аскольд/Дир, Игорь, Ольга, Святослав, Ярополк, Владимир, Ярослав).

Утверждение в Киеве означало вступление в иную политическую систему с чётко выраженными отношениями центр — периферия. Военный контроль и расширение его зоны, обеспечение регулярного поступления дани (в т. ч. для престижной торговли с Византией), обеспечение безопасности полянской территории от печенегов и старых врагов — древлян входило в прямые обязанности киевского князя. Непрерывная экспансия, очевидно, была фактором стабильности, непрестанной демонстрацией силы. Интересно, что с завершением формирования древнерусской государственности в середине XI века практически прекращается и внешняя экспансия.

5. Совершает поход на Византию (Аскольд/Дир, Олег, Игорь, Святослав, Владимир, Ярослав; Ольга появляется в Царьграде во главе мирного посольства).

Это, несомненно, ключевое деяние киевского князя представляет собой сложный комплекс, имеющий решающее значение для функционирования древнерусского «государства».

Царьградский поход

Поход совершается один раз в каждое правление [14]. В. Я. Петрухиным было выдвинуто предположение о в среднем 30-летнем цикле походов, что связывается с византийским обычаем заключать мир на 30 лет [15]. В действительности 30-летний цикл не совсем соблюдается (842, 860, 907, 941, 968, 988, 1043). В подобных походах мы склонны видеть скорее сверхдеяние, обретение каждым киевским князем высшей легитимности, кульминацию власти. Грандиозное мероприятие требовало мобилизации накопленных властных ресурсов, актуализации всех сложившихся политических связей. Для похода в Киев стекаются викинги, мобилизуются силы подчинённых и союзных племён, что само по себе актуализирует и создаёт ситуацию господства/подчинения в отношениях Киева с ближней и дальней периферией.

Походу предшествуют операции в Приазовье, либо он имеет Приазовье своей базой (исключение — поход Олега) [16]. Таким образом, очевидно, происходит актуализация легитимности киевского князя в роли «кагана» черноморской руси и мобилизация южнорусской вольницы, без использования баз и опыта которой успех похода не был очевиден.

После похода, независимо от его успешности, следует подписание прелиминарного, затем окончательного мира, вновь создающего желанную для руси систему отношений с Византией. Условия мира включают: торговый договор (предусматривающий привилегии); союзный договор (предусматривающий военную помощь русов Византии и поставку наёмников; часть воинства оседает в Византии немедленно, порой обнаруживаясь затем на Средиземном море [17]); уплату Византией регулярной дани (причём дань уплачивалась и после полного провала похода Святослава [18]); крещение части руси (860-е, 912/13 [19], 944/45, 957, 988). Последний пункт, вероятно, первоначально включался по настоянию византийской дипломатии, но в дальнейшем, начиная с Ольги, идеологические возможности христианства были оценены и русским правительством.

С царьградской экспедицией оказывается также связана по времени активность русов на Каспии [20] (909/10, 914/16, 943—44, 964—66 (восточный поход Святослава), 989 (русы служат эмиру Дербента), 1030/33).

Византийский поход, по летописи, становится кульминацией военно-политической деятельности князя, после него он «живёт в мире со всеми народами» — завоевательные походы обычно прекращаются. Ряд этот открывает легендарный Кий (хотя его визит в Царьград, подобно Ольгиному, и имел мирный характер), что показывает неслучайность и важность подобной формы легитимации. Провал похода (или недостаточно убедительная победа) дестабилизирует всю политическую систему и влечёт гибель князя (Аскольд/Дир, Игорь, Святослав). Сохранение власти Ярославом, несмотря на неудачу похода, показывает, что подобная форма легитимации себя фактически изжила [21].

В целом северный договорно-завоевательный сценарий власти осуществлялся харизматичным лидером, последовательно актуализирующим властные ресурсы каждого из центров вдоль обретающего сакральный характер пути «из варяг в греки».

Параллельный сценарий

Но нельзя не заметить и существования иного, параллельного, сценария правления, реализованного Ольгой, Ярополком, Святополком, Изяславом.

В этом сценарии:

1. Наследником выступает старший сын (Ярополк, Святополк, Изяслав).
2. В момент принятия власти он уже находится в столице (Киеве).
3. Ликвидирует иных возможных претендентов на власть (кроме Изяслава).
4. Отношения с Византией имеют мирный характер; обмен послами (Ольга, Ярополк).
5. В качестве ударной силы выступают печенеги (Ярополк, Святополк).
6. Устанавливаются связи с Западом, приглашается католический епископ (Ольга, Ярополк, Святополк; Изяслав, пребывая на Западе, также обращается к папе).

Данный сценарий можно назвать «южным» или «киевским». Ориентированный на столичность, преемственность, традиционность власти он оказывается в большинстве случаев проигрышным по сравнению с харизматическим «северным» (Ярополк и Святополк гибнут, Ольге приходится уступить верховную власть Святославу, близок этому сценарию и незадачливый Изяслав Ярославич). Это, очевидно, показывает возможность, но нереализованность западнославянской концентрической модели формирования государства вокруг одного племенного центра.

Особенность «северного» сценария была в том, что власть в нём не связана определённо с конкретной территорий. Рюрик из Ладоги переносит столицу в Новгород (Рюриково). Олег, бросая Новгород, уходит в Киев, а после побед то ли умирает, то ли уходит «за море». Хлгу уплывает на Каспий. Святослав рассматривает как центр своей земли вовсе не Киев, а низовья Дуная [22]. Но это был последний князь «в стиле древних русов». Мир вокруг неудержимо менялся.

Трансформация

К середине X века сложившаяся в предшествующий период внешнеторговая система достигает кульминации, выразившейся в максимальном притоке дирхемов на восток и север Европы и расцвете торговых центров — Ладоги, Гнездова, Тимерёва и др. В этот период они достигают максимальных размеров: Тимерёво — 10 га, Гнездово — 15 га с примерно 800—1000 жителей (10 га — размер Киева во времена Владимира). Появившиеся в этот период богатые захоронения показывают значительный рост элитарного потребления. Возросшие аппетиты дружины требовали удовлетворения. Неспособность решить эту задачу привела к гибели Игоря. Ольга, видимо, решала её увеличением дани (с древлян) и распространением её на новые территории (по Мсте и Ловати, т. е. на Новгородские земли), Святослав — усилением внешней экспансии.

Однако во второй половине X века приток дирхемов начинает сокращаться и в 980-х годах окончательно иссякает. Кризис восточной торговли (отчасти, видимо, связанный с внутренними процессами в странах ислама) становится фактом, и в в конце X века она замирает. Одновременно приходят в упадок Гнездово и Тимерёво. Другие дружинные и торгово-ремесленные поселения теряют значение или превращаются в обычные крепости. В 965—80 годах закрывается Волжский путь. Около 980 года приходит в запустение Бирка. В конце Xвека было заброшено Рюриково городище (древний Новгород). Тогда же исчезают скандинавские вещи в Сарском городище (древнем Ростове).

Возникает ощущение, что метания Святослава с Волги на Дунай были попытками удержать ускользающие концы торговых путей, в конечном счёте только ускорившими наступление краха.

Второй кризис — кризис родового строя. Менее очевиден и только предполагается И. Я. Фрояновым на основании косвенных признаков — упомянутых в летописи для времени князя Владимира умножения разбоев и нищих [23]. Именно системный кризис мог подвигнуть Владимира на радикальную трансформацию государственной системы и идеологии. Успех этой трансформации был определён достигнутым восточными славянами уровнем социально-экономического развития и «большой распашкой» ополий и пойм. Переход славян в IX веке к широкому использованию железных орудий и потепление климата дали толчок развитию пахотного земледелия и славянской колонизации севера. В VIII—IX веках из Южного Приильменья она распространяется по Мсте на Волгу и по Шелони к Пскову, в X веке — далеко к северу, охватывает Белоозеро, Владимирское ополье, достигает Мурома. В Верхнем Поднепровье малочисленные славянские погребения IX—X веков сменяются в XI веке массовыми. В течение X века с 2 до 10 га увеличивается размер Киева. С середины X века переживает явный подъём Полоцк, возникают новые славянские городки. Туда, в зону распашки, устремляется поток дирхемов, постепенно перемещается из дружинных поселений центр княжеской власти. Военная экспансия позволяет установить в конце X века реальный военно-политический контроль над славянами зоны киевского полюдья и наладить регулярное налогообложение. И благодаря налогообложению земледельческого и городского населения внутренние источники доходов элиты начинают превышать внешние — за счёт войны и торговли, а развитие ремесла снижает потребность в импортных престижных товарах.

Старый мир руси постепенно исчезает, сливаясь с растущим миром славян. Движение русской элиты из Киева на племенные территории и преобразование восточноевропейского пространства в Киевскую Русь было частью новой успешной стратегии князя Владимира.

Подведём итоги

К тому времени, когда Олег со своими людьми овладел властью в Киеве, более-менее развитая потестарная традиция существовала в юго-восточном регионе почти полтора столетия. Речь идёт о генетически связанных с хазарской политической системой Русском каганате и Царстве славян. Сложившаяся в конце IX века Киевская Русь, очевидно, ненамного отличалась от своих предшественников. Хазарским наследием (явно остаточным, но обладающим потенцией к актуализации) выступал комплекс священного царя и ритуальной диархии.

Уже для Царства славян, соотнесённого нами с Волынцевской археологической культурой, были характерны космополитическая элита, столичность (выраженность центра системы) и сложившийся комплекс полюдья. Вероятно, эта система отличалась более высокой степенью интеграции, чем ранняя Русь (в последней попытки непосредственного контроля над зоной полюдья отмечаются только с середины X века).

Русский каганат, выступавший, видимо, в качестве непосредственного предшественника Киевской Руси, отличался выраженной направленностью на дальнюю торговлю, привлечением активного военного иноплеменного элемента. Видимо, в его бытность складывается комплекс русско-византийских отношений эпохи царьградских походов. К возможному наследию каганата относится гипотетическая тринитарность организации политического пространства и сотенно-тысячная организация. С точки зрения дальности торговых контактов каганат, кажется, намного превосходил Киевскую Русь.

Однако формирующееся Киевское государство значительно превосходило предшественников масштабом контролируемых территорий и прежде всего разнообразными связями с Севером, служившим источником профессиональных военных кадров.

Формирующаяся в Приднепровье Киевская Русь, находящаяся в зоне старой славянской колонизации, имеет выраженный центрированный, завоевательный характер, стремление к непрестанному расширению зоны даннической эксплуатации. Необходимость противовеса влиянию Хазарии делала особо значимым для суверенитета Руси комплекс военно-политических и даннически-торговых отношений с Византией. Организация масштабных царьградских походов усиливала контроль киевской элиты над ресурсами всего региона.

Иные стратегии были характерны для северной зоны.

Характер расселения и уровень развития региона определил несравненно большее, чем на юге, значение торговых путей для развития потестарных отношений, а их альтернативность — существование многих параллельных центров власти. Несмотря на раннюю интеграцию (при Рюрике), последняя имела неустойчивый характер. Принципиальную важность имели не отношения центр — периферия, а контроль над системами коммуникаций. Развитие потестарности происходило параллельно славянской колонизации и возникновению очагов пашенного земледелия. Зачастую аграрная колонизация двигалась вслед сложившимся торговым коммуникациям и контролирующих их протогородским центрам. Это обстоятельство, видимо, обеспечило мирный характер подчинения центрам формирующейся сельской округи. Автономность полиэтнических городских центров, заинтересованных в стабильности и спокойствии на торговых путях, в сочетании с проницаемостью политически слабо организованного пространства для разнообразных военных отрядов, приводила к развитию договорного типа легитимности власти, преобладанию личного типа харизмы военных предводителей, вынужденных доказывать свою «крутизну» и удачливость и, соответственно, право на власть. Военно-грабительские интересы северных элит естественно обращались к югу, что усиливало их заинтересованность в существовании Киева в качестве центра и соучастии в комплексе царьградских походов. Кризис восточной торговли во второй половине X века ещё крепче привязывает регион к югу.

Наконец, автономный центр потестарности складывается в Прикарпатье (юго-западная зона). По типологии и политическим связям он тяготел к западнославянскому региону. Несмотря на значительные потенции, лидирующим он не стал, и вопрос о его политической принадлежности в основном (но не окончательно) разрешается только ко второй трети XI века.

[1] Подробно см.: Павленко Ю. В. Сравнительно-исторический характер политогенеза в Восточной Европе и Западном Судане // Восток : Афро-азиатские общества : история и современность. 1998. № 2. С. 44—58.

[2] «В обществах, переходящих в раннегосударственное состояние в условиях постоянных контактов с уже сложившейся соседней цивилизацией, в качестве престижных изделий котируются, прежде всего, вещи изготовленные мастерами последней. И задаче получения этих вещей во многом подчиняется жизнь верхушки общества, а значит, и политика соответствующего раннегосударственного образования» (там же. С. 46).

[3] Торговые договора рассматриваются как часть межправительственных отношений, что показывает обоюдное стремление сторон поставить торговые операции под жёсткий контроль как связанные с циркуляцией престижных ценностей.

[4] Здесь не рассматриваются случаи непосредственной эксплуатации центром варварской периферии и завоевания варварами цивилизованных территорий.

[5] В этой же плоскости лежит рассмотренная Лотманом оппозиция честь — слава. Слава производна от доблести, честь — это дары сеньора вассалу, т. е. честь всегда связана с подчинённостью. Так, русские князья при дворе ордынских ханов получали «честь великую».

[6] То, что резко выделяло, возвышало правителя над подданными, то, чем сами подданные не могли его и себя обеспечить. Внешняя санкция власти, независимая от воли подданных. К таким внешним ресурсам относятся и «Божья воля», и экзотические товары, награбленные в дальних странах, и иноземные наёмники.

[7] Сахаров А. Н. Дипломатия древней Руси : IX — первая половина X в. М., 1980. С. 109—111, 228.

[8] Новосельцев А. П. Восточные источники о восточных славянах и Руси VI—IX вв. // Древнерусское государство и его международное значение. М., 1965. С. 411. Как кажется, речь при этом идёт о ситуации ещё до Олегова похода.

[9] Ситуацию, при которой сама Византия рассматривалась бы как подданная, Русь, естественно, организовать не могла.

[10] Заходер Б. Н. Каспийский свод сведений о Восточной Европе. Т. 2: Булгары, мадьяры, народы Севера, печенеги, русы, славяне. М., 1967. С. 106—107.

[11] Котляр Н. Ф. Древняя Русь и Киев в летописных преданиях и легендах. Киев, 1986. С. 114.

[12] «И жюръ [ошибочное написание слова «кюр»] Мануилъ цесарегородскый опасъ имея, поне и великыя дары посылаша к нему, абы под нимъ великый князь Володимеръ Цесарягорода не взял» А кюр Мануил цесареградский опас имея, поне и великыя дары посылаше к нему, абы под ним великыи князь Володимер цесаря-города не взял» (Слово о погибели Русской земли // Библиотека литературы Древней Руси. Т. 5: XIII в. СПб., 1997). В «Сказании о князьях владимирских» Мономах уже однозначно собирается в поход на Царьград, а император, пытаясь предотвратить поход, посылает ему царские регалии.

[13] Традиционные даты правления в Киеве: Аскольд и Дир — до 882, Олег — 882—912, Игорь — 912—45, Святослав — 945—72, Ольга — 945—69, Ярополк — 972—80, Владимир — 980—1015, Святополк — 1015—19, Ярослав — 1019—54, Изяслав — 1054—78 (с перерывами).

[14] Упомянутый в летописи второй поход Игоря остановился на Дунае и скорее может рассматриваться как приглашение к переговорам.

[15] Петрухин В. Я. Начало этнокультурной истории Руси IX—XI веков. Смоленск; М., 1995. С. 50.

[16] Армия Аскольда/Дира отправляется от «северных пределов Тавра» (Крыма) и завершает поход сражением с печенегами (с ними князья могли встретиться только в Приазовье, к западу кочевали мадьяры). Походу Игоря предшествуют операции упомянутого в хазарском источнике некоего русского князя Хлгу в районе Керчи. Сам Игорь возвращается из похода к «Боспору Киммерийскому» (Керченский пролив). Святослав перед походом захватывает хазарские владения в Крыму. Армия Святослава в Болгарии именуется тавроскифами (т. е. крымскими скифами). Походу Владимира на Херсонес в 988 году предшествует поход на крымских хазар (около 986).

[17] Начиная с первого похода русов на Византию около 842 года.

[18] ПСРЛ. Т. 9. Летописный сборник, именуемый Патриаршей или Никоновской летописью. М., 2000. С. 37.

[19] Дата по Марвази. Подтверждение её реальности видим в том, что к 944 году часть руси оказывается крещёной, а в Киеве есть церковь.

[20] В основном, вероятно, черноморских, поскольку киевская летопись о ней молчит. О черноморской руси, видимо, идёт речь и в рассказе о походе хазарского полководца Песаха: «Сверх того, Роман [злодей] послал большие дары HLGW, царю RWSY’, побуждая его на его собственную беду; он пришёл ночью к городу SMKRYY (С-м-к-рай) и взял его воровским способом, потому что его начальника, вождя войска, тогда там не было. Когда это стало известно BWLŠSY, то есть Песаху HMQR, он пошёл в гневе на города Романа и губил и мужчин, и женщин. И он взял три города, не считая деревень большого количества. Оттуда он пошёл на город ŠWRŠWN [.] и воевал против него. […] и они вышли из страны, как черви […] [И]зраиля, и умерло из них 90 человек. [Он не окончательно разгромил их в битве], но он обязал их служить ему. Так [Песах] спас [казар от] руки RWSW. Он поразил всех, кого он нашёл из них, […м]ечом. И оттуда он пошёл войною на HLGW; он воевал [четыре] месяца; Г-сподь подчинил его Песаху, и он пошёл [дальше] [и н]ашёл … добычу, которую (HLGW) взял из SMKRYW. Тогда сказал (HLGW): «Воистину, Роман подбил меня на это». И сказал ему Песах, «если это так, то иди и воюй против Романа, как ты сражался против меня, и я отступлюсь от тебя, но если нет, тогда здесь я или умру, или пока жив, буду мстить за себя». И пошёл он против своей воли и воевал против Константинополя (QWSTNTYN’) на море четыре месяца. И пали там его мужи доблестные, так как македоняне победили его, благодаря (греческому) огню. Он бежал и, постыдившись вернуться в свою (собственную) страну, он бежал морем в FRS, и там он и всё его войско пало. Тогда RWS была подчинена власти казар» (из письма анонимного хазарского еврея к Хасдаю (X век), впервые опубликованного С. Шехтером в 1912 году; цит. по: Голб Н., Прицак О. Хазарско-еврейские документы X века. М.; Иерусалим, 1997. С. 141—142). Речь явно идёт о походе русов на Византию (страны императора Романа) в 941-м и на Каспий в 943-м.

[21] Активность на Дунае Владимира Мономаха, равно как история получения им инсигний из Византии, показывает, очевидно, его стремление уподобиться древним князьям для обретения высшей легитимности и основания новой наследной политической системы в Киеве.

[22] «Сказал Святослав матери своей и боярам своим: «Не любо мне сидеть в Киеве, хочу жить в Переяславце на Дунае, — там середина земли моей, туда стекаются все блага: из Греческой земли — золото, паволоки, вина, различные плоды, из Чехии и из Венгрии серебро и кони, из Руси же меха и воск, мед и рабы» (ПВЛ. С. 246).

[23] Фроянов И. Я Рабство и данничество у восточных славян : VI—X вв. СПб., 1996. С. 228.

Переход к раннему государству — важнейшая стадия политогенеза. На Руси это происходило в конце X — начале XI века.

«Перестройка» княгини Ольги

Иногда при взгляде на историческую карту складывается обманчивое впечатление, что вот в X веке при Святославе существовало единое государство, а потом глупые князья зачем-то начали делить его между сыновьями. На самом деле всё происходило наоборот. То, что киевскому князю удавалось посадить своего сына в том или ином центре, и означало, что на этот центр впервые удалось распространить реальный контроль из Киева. Подобная практика соответствует стадии «консолидированного вождества», переходной к раннему государству.

Мы знаем, что после смерти Святослава три его сына княжили: в Киеве (Ярополк), в земле древлян (Олег) и в Новгороде (Владимир).

Установлением контроля над древлянами и словенами Русская земля была обязана княгине Ольге [1]. Статус самой Ольги на Руси времён Святослава трудно определить точно. Сомнительно, что это был статус «регента» [2], но во всяком случае среди прочих «архонтов русов» Ольга занимала лидирующее положение.

Летописный рассказ даёт возможность реконструировать источники дохода этой наиболее значительной фигуры русской иерархии. Ольга имела свой двор в Киеве (у стен града), свой град-замок Вышгород и село Ольжичи, составляющее её доменальное хозяйство, последнее, несомненно, обслуживала многочисленная челядь (рабы) [3]. На Днепре и Десне она владела заповедными охотничьими и рыболовными угодьями (границы подобных угодий строго охранялись, их нарушение стоило жизни даже такому высокопоставленному лицу как Лют Свенельдич). Главный источник доходов княгини мы видим за пределами полянской области — это зоны эксплуатации (уроки и становища; погосты и дань; погосты, дань, оброки) по Мсте, Ловати (земля словен) и в Древлянской земле. Именно эти земли были покорены непосредственно Ольгой. Но то, что Ольга с Древлянской земли получала треть доходов, а две трети шли в Киев, говорит о её статусе держательницы древлян (позднее так же распределялись доходы, собранные князем-посадником Ярославом в Новгороде, доходы варягов — держателей Ладоги в XI веке).

Повосты (погосты), становища для сбора оброков и даней — это отлаженная инфраструктура полюдья [4], связанная с реальным подчинением территории.

После смерти Ольги в Новгороде и Древлянской земле сели княжить её внуки.

Смена элиты

В конце X — середине XI века наблюдаются уже масштабные новации.

Переносы городов. Суть этого загадочного процесса заключается в строительстве в нескольких десятках километрах (иногда ближе) от прежнего «русского града» нового административного центра, на который, судя по всему, переносится название прежнего. Некоторое время центры могут сосуществовать, но старый быстро приходит в упадок. Это касается Ростова («перенесён» с Сарского городища; середина — вторая половина X века), Белоозера (из Крутика), Полоцка (в начале XI века), Переславля-Залесского (из Клещина), Ярославля (из Тимерёва; начало XI века), Смоленска (из Гнездова; середина XI века) [5] — фактически всех основных центров региона (кроме Ладоги). Новые центры были уже, несомненно, подконтрольны Киеву. Практика эта относится именно к северной зоне. В зоне старого киевского полюдья города не переносились, просто строились новые, никак ни связанные с прежними племенными центрами.

Исчезновение «архонтов». Ещё в 957 году Ольгу в Константинополь сопровождали 22 посла, видимо, представлявших разных «архонтов». При Святославе известны такие деятели, как Икмор и Свенельд, располагавшие (во всяком случае, последний) собственными дружинами и зонами полюдья. В Полоцке правил варяг Рогволод (Рёгнвальд), в земле дреговичей — варяг Тур. Проследить, как происходило это исчезновение, мы не можем. Известно только, что в 978/980 году Владимир взял Полоцк и убил Рогволода вместе с семьёй. При Владимире князья — это только его сыновья.

Дружина. Тот слой, который после исчезновения с политической сцены «архонтов», стал правящим, именуется в летописях «дружина». О ком идёт речь, станет ясно из следующей цитаты:

Се же пакы творяше людем своимъ: по вся неделя устави на дворе въ гридьнице пиръ творити и приходити боляром, и гридем, и съцьскымъ, и десяцьскым, и нарочитымъ мужемъ, при князи и безъ князя. Бываше множство от мясъ, от скота и от зверины, бяше по изобилью от всего. Егда же подъпьяхуться, начьняхуть роптати на князь, глаголюще: «Зло есть нашим головамъ: да нам ясти деревяными лъжицами, а не сребряными». Се слышавъ Володимеръ, повеле исковати лжице сребрены ясти дружине, рекъ сице, яко «Сребромь и златом не имам налести дружины, а дружиною налезу сребро и злато, яко же дедъ мой и отець мой доискася дружиною злата и сребра». Бе бо Володимеръ любя дружину, и с ними думая о строи земленем, и о ратехъ, и о уставе земленем… (ПВЛ. С. 86).

Дружине в узком смысле этого слова здесь соответствуют гриди. Слово это имеет скандинавские корни и означает воинов — телохранителей конунга. В отличие от скандинавских стран на Руси дружина делилась на старшую и младшую. Старшую составляли боляре (слово тюркского происхождения). Но ещё интереснее упоминание сотских, десятских и нарочитых людей, т. е. верхушки городского населения. Здесь надо сказать, что у славян и на Руси в сельской местности деление населения на десятки и сотни до монгольского времени неизвестно. Это была военно-административная организация именно руси, горожан и восходит она, как и боляре, к степной политической традиции. Отсюда видно, что дружина не вычленена из организации городского населения. В событиях начала XI века Ярослав называет убитых им новгородских лучших людей своей дружиной, кияне называют военную дружину Бориса своей братией. В Русской Правде Ярослава горожане — русь, а селяне — славяне. В летописном рассказе о Ярославе новгородцы резко выделяются из сельского населения — словен, и награду за военную службу во время похода на Киев они получают равную награде словенским старостам (племенным предводителям). Таким образом, дружина — это организация всё той же руси из русских градов. Подтверждением наличия неразрывной связи между горожанами и дружиной служит и то, что в городах времён Владимира численность населения не превышала нескольких сотен человек. Горожане — это и есть «люди князя», выделившиеся из родов беглые рабы и изгои, ищущие покровительства князя, искусные ремесленники, профессиональные воины, духовенство — все они вместе противостояли сельскому миру и по сути и были аппаратом управления, опорой раннего государства. То, что именно с этой дружиной князь «думал» обо всех делах, объясняет молчание источников о городском вече.

Заметим, что в понятие «дружина» не входили многочисленные скандинавские наёмники Владимира и Ярослава, ведь их как раз легко было «налести» сребром и златом. Пришлые варяги в отличие от предыдущих времён уже не пополняли славянизировавшуюся русь автоматически. Не входила в понятие дружина и разветвлённая доменальная администрация, управлявшая разросшимся княжеским рабовладельческим хозяйством. Сама она также состояла из рабов. А вот разного рода «отроки», собиравшие быстро растущие налоги с населения, в понятие дружины вскоре вошли.

Новые модели легитимации

Начиная со времени Владимира, появляются новые формы организации власти и её легитимации, характерные уже для раннегосударственных обществ.

Построенные им огромные крепости в Белгороде (100 га; против 10 га в Киеве) и Василёве (130 га), как предполагают [6], служили для хранения запасов (прежде всего продовольствия). Концентрация запасов, избавляющая дружину от необходимости кормиться (в буквальном смысле) в полюдье, собственно, и знаменует начало становления раннего государства с его более широкими административными возможностями.

Эти возможности проявились и в создании мощной оборонительной системы на южной границе (Змиевы валы), и в переселении в Русскую землю элиты северных племён [7], и в переносе городов, и в занятии княжеских столов по всей стране сыновьями Владимира.

Новый характер власти требовал и новой легитимации. Таким идеологическим ресурсом после некоторых колебаний [8] стало христианство с его концепцией власти от Бога [9].

Новыми формами легитимации стали: монументальное строительство, чекан собственной монеты (с изображением князя в царских одеждах и с нимбом), заключение брачных союзов с иноземными царствующим домами. При Ярославе к ним было добавлено учреждение митрополии (сведения о митрополии при Владимире сомнительны), приобретение собственных святых (канонизация Бориса и Глеба), развитие Киева в настоящий город (строительство Города Ярослава площадью в 60 га), учреждение первых школ, создание свода законов (Русская Правда), возведение в Киеве, Новгороде и Полоцке невиданных на Руси по масштабам Софийских соборов, начало летописания.

Проблемы братской семьи

Модель управления окраинами с помощью сыновей принесла значительные дивиденды с точки зрения централизации управления и концентрации ресурсов. Сыновья были князьями-посадниками, которых отец мог в случае необходимости переводить с места на место и которые со своих «владений» выплачивали значительную дань Киеву (возможно, до 2/3 дохода). Проблемы начинались после смерти отца — между братьями немедленно возникала усобица вплоть до полного уничтожения одним из них всех конкурентов и восстановления модели «отцовской семьи» во главе с победителем. Так происходило после смерти Святослава и после смерти Владимира. Но во втором случае уцелели три брата, которым пришлось договариваться: соправительство Ярослава и Мстислава, поделивших Русь по Днепру, первая попытка функционирования в режиме не отцовской, а братской семьи.

В классической братской семье (утвердившийся после смерти Ярослава) место отца занимает старший брат (или фактически союз старших братьев), все братья получают свои доли-уделы и поочерёдно наследуют старшему. После смерти каждого из братьев происходит перераспределение его земель между оставшимися. Подобная система была довольно широко распространена в раннесредневековой Европе. Например, франки пришли к этой модели ещё при Меровингах в VI веке. Критический момент наступает, когда умирают все братья. Русь прошла его довольно благополучно: после смерти последнего из Ярославичей киевский стол унаследовал старший сын старшего из братьев (1093). Подобная система наследования называется сеньорат — наследование страшим в роду. Она была характерна и для западнославянского мира.

Соседи

В главе «Политогенез» нами были рассмотрены три зоны потестарности: юго-западная (правобережье Днепра), юго-восточная (левобережье) и северная. В конце IX века к ним прибавилась четвёртая — центральная (в бассейне Днепра) — важнейшая для политогенеза Киевской Руси. Три первых зоны могут рассматриваться как периферийные: юго-западная — для мира западных славян, юго-восточная — для степного, северная — для скандинавского мира. Взглянем, как проходило становление раннего государства в центре каждого из этих «миров».

Ярким примером оседлого государства с кочевым (первоначально) ядром может служить Болгарское ханство, которое сложилось в южнославянских землях на основе степного вождества в конце VII века. Его политическая структура в VIII веке [10] включала болгарское ядро, возглавляемое болярами, в число которых входил капхан — первый полководец и соправитель, члены ханского рода, внутренние (столичные) и внешние (управлявшие окраинными землями) боляре, носители около двух десятков титулов. Существовала и личная дружина хана — питомцы (на Руси — отроки), включавшая личную охрану — кандидатов (русский аналог — гриди). В свою очередь, подчинённые болгарам славинии сохраняли самоуправление и собственное устройство, значительно более простое, включавшее только князей и старейшин–жупанов. Всё это весьма напоминает Русь первой половины X века. В болгарской системе купцы, так же как и на Руси, выступали агентами центральной власти и располагали грамотами с печатями [11], а установление привилегированной торговли с Византией было важнейшей внешнеполитической задачей. Раннее государство сложилось в Болгарии в начале IX века при хане Круме, создавшем первый сборник законов и проведшем административную реформу, заменившую славинии наместничествами-комитатами. Крещение Болгарии произошло ещё позднее — в середине IX века при Борисе (крестился в 864 году) — и сопровождалось переговорами и с Римом, и с Константинополем. Но удельная система, хотя и была известна в Болгарии, не стала в отличие от Руси основой всей политической организации. Под воздействием Византии здесь образовался довольно развитой государственный аппарат.

Исследователи не раз обращали внимание на параллели в развитии скандинавских стран и Руси (особенно её северного региона). Отмечалось особое значение международной торговли для возникновения центров потестарности, аналогичность балтийских виков северорусским торгово-ремесленным поселениям, долгое сосуществование протогородов с королевскими усадьбами–хусабю (на Руси — с так называемыми дружинными поселками), близость по времени крещения и складывания централизованной политической системы. В целом Скандинавия опережает Русский север в развитии — торговая система, вики, стратифицированное общество складываются там в VI–VIII веках (на Руси — в IX—X веках).

Интересна также аналогия между Харальдом Хорфагером (Прекрасноволосым) и Владимиром Святым и их преемниками. Около 900 года конунг Харальд Хорфагер объединил под своей властью Норвегию, заменив прежних конунгов наместниками-ярлами, одновременно увеличив налоги. По стране разрослась сеть королевских усадеб–хусабю, не подчинявшихся местной власти и служивших станциями для перемещающегося полюдьем правителя. В отсутствие короля право на пир/кормление/вейцлу передавалась его агентам. Перед смертью Харальд поделил королевство между сыновьями. Старший — Эрик Кровавая Секира — убил братьев и объединил королевство, однако прибывший из-за моря еще один брат, Хакон, победил тирана и заставил его уйти в изгнание. Хакон Добрый завершил административную реформу, ввёл королевскую монополию на сбор ополчения–ледунга и создал свод законов. С этой историей перекликаются события, имевшие место на Руси в XI веке, связаннные с именами Святополка и Ярослава Мудрого.

Кризис восточной торговли во второй половине X века привёл в упадок и торгово-ремесленные поселения Руси, и балтийские вики. Последние походы викингов совпали по времени с завершением царьградских походов.

Но дальше пути Руси и Скандинавии стали всё больше расходиться. И в культурном отношении в XII веке Русь стала более развитой.

В западнославянских землях опыт призрачной империи был уже в VII веке (держава Само). Международная торговля и социальная дифференциация отмечаются в VIII веке. Ранняя государственность начинает складываться в IX веке — Великоморавская держава. Здесь очевидно, однако, сильное влияние Франкской империи.

Независимый опыт государственного строительства имел место в Польше. В X—XI веках мы видим здесь «большую дружину» — около 10 000 воинов, размещённых для управления, сборов налогов и охраны в нескольких десятках великокняжеских градов. В XII веке — сеньорат и удельную систему, напоминающую русскую. Но на этом сходство кончается. В основу польского государственного строя легла так называемая каштелянская организация — система княжеских замков-градов с сидящими в них наместниками-каштелянами, в то время как на Руси грады превратились в вечевые города.

О том, как и почему возникла на Руси столь оригинальная политическая система, мы поговорим в следующих главах.

[1] Что касается Новгорода, то молчание ПВЛ о событиях в нём после Олега не даёт основания считать, что он был стабильно подчинён Киеву. Саги рассказывают о многих независимых конунгах, которые примерно в это время там правили. Есть все основания связать подчинение Новгородской земли Киевом и обложение её данью с походом княгини Ольги 947 года: «Иде Вольга Новугороду [«иде» в летописи часто означает военную экспедицию], и устави по Мьсте повосты и дани и по Лузе оброки и дани [идентично её действиям в древлянской земле сразу после покорения]; и ловища ея суть по всей земли, знамянья и места и повосты [по всей земле Новгородской?]» (ПВЛ. С. 43). Представляется возможным связать с подчинением Новгорода Киеву перенос Новгорода с Рюрикова Городища на его современное место, где древнейшие археологические слои относятся как раз к середине X века. В дальнейшем мы увидим, что такой «перенос» переживут и другие города, подчиняемые Киевом.

[2] С возрастом персонажей X века в ПВЛ заметны большие натяжки. По данным Константина Багрянородного, Святослав уже при жизни отца княжил в Новгороде, и, учитывая тогдашние реалии, маловероятно, что он был младенцем. К моменту смерти Святослава в 972 году у него было трое взрослых сыновей. Игорь (умерший в 945-м) по ПВЛ должен был родиться ещё до 879 года.

[3] Двор Ольги, с которым она отправилась в Константинополь, составляли восемь «людей», 16 женщин, 18 рабынь, переводчик и священник. «Люди» имели более высокий ранг, чем послы, а женщины — равный (Королёв А. С. История междукняжеских отношений на Руси в 40-е — 70-е гг. X в. М., 2000. С. 152).

[4] Способ эксплуатации при которой правитель или его доверенное лицо регулярно перемещается для сбора дани по зависимой территории.

Комплекс полюдья был подробно исследован в замечательной работе Ю. М. Кобищанова «Полюдье: явление отечественной и всемирной истории цивилизаций» (М., 1995. 320 с.).

«Экономическое содержание полюдья заключается в том, что оно устанавливало продолжительное, относительно регулярное, фиксируемое обычаем изъятие прибавочного продукта у организованных в общины мелких производителей при личном участии глав ранних государств. Этот продукт перераспределялся среди окружения царя, сопровождавшего его как свита. В полюдье царь кормился сам и кормил свой двор, свою дружину» (С. 236).

«Структура большинства государств, в которых существовало полюдье, в своей основе однотипна. Каждое из них имело следующие характерные черты. Не существовало ни больших городов <…>, ни обширной густонаселённой сельской местности <…>; территория государств состояла из редких очагов земледельческой культуры, разбросанных среди почти безлюдных девственных лесов, саванн, степей; либо само население кочевало со своим скотом отдельными аилами; ещё один вариант — сравнительно редконаселённые, разбросанные в океане острова» (С. 276).

Надо отметить, что на Руси о настоящих городах (не просто укреплениях или селениях площадью до 15 га) можно говорить только с начала XI века, поэтому определение полностью подходит к нашему случаю.

В полифункциональном комплексе полюдья учёный вычленяет следующие функции:

1. Кормление правителя и его свиты.
2. Заготовление припасов на период стационарного пребывания в столице.
3. Устройство в ходе полюдья праздников и пиров с перераспределением полученных товаров среди свиты и посредством всенародных раздач.
4. Торговля (вместе с отрядом, выступившим в полюдье, передвигались торговцы).
5. Отчуждение экзотических продуктов и людей, превращавшихся в товары дальней торговли (меха, мёд, воск, челядь).
6. Получение дани как символического признания подчинения.
7. Укрепление личных связей правителя как с сопровождавшими его людьми, так и с населением тех общин, которые он посещал.
8. Функциональное соединение власти правителя с традиционными системами управления общинного типа.
9. Отправление правосудия. (Можно усомниться в значении двух последних функций в русском полюдье, по крайней мере до середины X века Землю Древлянскую «распасли» древлянские же князья, а не «волк» Игорь.)
10. В семиотическом поле архаического мышления объезд территории воспринимался как способ её приобретения (священный царь уподоблялся светилу, поэтому полюдье совершалось «посолонь»).
11. Приём правителя и его свиты как соблюдение обычая гостеприимства, соединявшегося с жертвоприношением богам и духам (норвежская вейцла).
12. Царь своим присутствием, а также жертвоприношениями, различными магическими действиями и молитвами богам сообщал плодородие земле, скоту и людям, вносил гармонию в общинное мироздание (возможно, поэтому и в XI веке по «всей земле» помнили ловища, знамения, места и погосты Ольги и хранили её сани).
13. Передача в глухие районы новой культурной и биологической информации (вспомним и пресловутое женолюбие Владимира).
14. Ритуальная охота (сама представляющая важный полифункциональный комплекс, включающий и испытание-подвиг, и организацию взаимодействия дружины-войска, и экономическую необходимость).

[5] Горский А. А. Политические центры восточных славян и Киевской Руси: проблемы эволюции // Отечественная история. 1993. № 6. С. 157—162. И др.

[6] Булкин В. В., Дубов И. В., Лебедев Г. С. Археологические памятники Древней Руси IX—XI веков. Л., 1978. С. 16.

[7] ПВЛ. С.54.

[8] Начинаются религиозные реформы Владимира с создания пантеона языческих богов в Киеве. Предания о «выборе веры» тоже, очевидно, неслучайны. Так, некоторые восточные источники сообщают, что Владимир после принятия христианства разочаровался в нём из-за его слишком мирного духа и принял ислам. С однозначным выбором именно православия тоже есть вопросы. К примеру, в тексте летописи почему-то приведён арианский символ веры («Отець, богъ отець, присно сый пребываеть во отчьстве нероженъ, безначаленъ, начало и вина всемъ, единемъ нероженьемъ старей сый сыну и духови <…>. Сынъ подобесущенъ отцю, роженьемь точью разньствуя отцю и духу. Духъ есть пресвятый, отцю и сыну подобноcущенъ и соприсносущенъ», — ПВЛ. С. 77—78).

[9] Как уже говорилось, легитимация власти в ранних обществах заключается в возможности использования некоего внешнего ресурса, недоступного подданным. В данном случае таким ресурсом стала византийская религия и культура.

[10] Литаврин Г. Г. Формирование и развитие Болгарского раннефеодального государства : (конец VII — начало XI в.) // Раннефеодальные государства на Балканах, VI—XII вв. М., 1985. С. 156—157.

[11] Там же. С. 141.