Следующий серьёзный вынос произошёл ровно через два года на праздновании, соответственно, 98й годовщины до Мировой революции.

К тому времени мои эксперименты с ЛСД и фенэтиламинами привели к достаточно любопытным результатам – я выяснил, что при их воздействии можно активизировать воспоминания о забытых событиях, вплоть до эпизодов самого раннего детства. Вот что к этому подтолкнуло.

Погожее летнее утро 2004 года застало меня за прогулкой с одной из Росянок после употребления довольно слабой марки под названием "Yellow Submarine". Среди прочих подвигов того утра вспоминается спасение кошки от охотящихся на неё ворон с последующим изустным внушением этим воронам, и декламация поэзии Майкла Джиры на близлежащей стройке, сопровождаемая одним из самых полновесных строительных звуков – забиванием свай.

Но наиболее заметным событием трипа оказалось освоение детской площадки по её прямому назначению. Росянка без удовольствия покачалась на качелях, я съехал с горки, пытаясь припомнить те безоблачные времена, когда, отдыхая у дедушки с бабушкой, много в их сопровождении гулял по днепропетровским паркам отдыха и посещал экзотичные горки в виде ракет, слонов и подобного (особенно в одной ракете парка Богдана Хмельницкого было неприятное для задницы место сварки уже почти на съезде), и подумал кстати, что никогда не любил все эти аттракционы, и вообще всё то, чем положено потчевать детей.

Стал вспоминать свои детские страхи. Одним из самых ужасных был, к примеру, Дед Мороз. Воспоминание тем болезненнее, что очень раннее, мне где-то три года. "К тебе кое-кто пришёл" – и тут входит огромный краснорожий человек-чудовище. Я прячусь в угол, бьюсь в истерике, родители и человек видят полную невозможность хоть как-то вызвать меня на контакт, его смущённо уводят на кухню, потом выпроваживают. Все это я рассказываю заливисто Росянке, и тут червь сомнения закрадывается в мысли – у меня рождается подозрение, что Дед Мороз приходил ко мне не один раз! Неужели мои родители были так жестоки, что могли, зная о моей реакции, пригласить его вторично?

Я обзавёлся уже к тому времени сотовым телефоном и не стал откладывать выяснение этого вопроса до лучших времён, а сразу набрал мамин номер и спросил после краткого приветствия, сколько раз ко мне в детстве вызывали Деда Мороза. "Ты знаешь, – говорит мама смущенно, – вообще-то, два раза". Я воскликнул: "Ну почему два? Почему два?! Неужели после первого раза уже всё понятно не было?" А она: "Ну мы думали ТЫ ПОДРОС".

Совершенно забытый и изжитый детский страх вдруг вспомнился мне с удивительной достоверностью, тут же подтверждённой.

Так спонтанно выяснилось изменение особенностей памяти под веществами, которое и проявилось весьма мощно на праздновании 98-летия до Мировой революции.

Поздним вечером 9 мая 2005 года Н. читала "Человек перед лицом смерти" С.Грофа. Мы сидели в сквере перед одним московским окраинным вузом, я употребил довольно сильную марку "Стар Трэк" и вёл беседу с птицами. Н. спросила меня, как я отношусь к тому, что пишет Гроф, можно ли сопоставить с этим мой опыт. Я отвечал неопределённо, потому что слышал его фамилию и перинатальную теорию краем уха и безотносительно друг к другу, так что и вопросу особенного значения не придал.

Фаза активного действия марки уже почти прошла, когда я решил для придания пикантности выходу из трипа покурить гашиша. Уже достаточно рассвело для того, чтобы я, по обыкновению после гашиша, стал делать записи в предназначенный специально для таких случаев блокнот. Всю ночь до этого я занимался подробным самоанализом, сопровождавшимся перетряхиванием ценностей, как я это называю – поверкой самого важного для меня, сохранило ли оно прежний смысл и важность в измененном состоянии. Думается, в подобные диалоги вступал каждый и без всяких веществ, я тоже. Но под веществами иной угол зрения позволяет увидеть скрытое от повседневного сознания, обратиться к себе с точки зрения совести с нелицеприятными вопросами и ответить на них без обычных увёрток (не обходится в таких случаях и без вопроса "ну и зачем опять ты это принял, мало ты испытывал свою  психику, хочешь её окончательно расстроить?"). Действие гашиша структурировало особым образом мысли, и прописывание их на бумаге привело к восстановлению необходимых между ними связей, которые при монологическом мышлении могут незаметно для рассуждающего опускаться и подменяться вместе с существенными выводами.

Я увлечённо писал, и мысль обгоняла написанное, так что я еле за ней поспевал. В один прекрасный момент я осознал, что скрыл от себя очень серьёзный разрыв между моими юношескими идеалами, которые не слишком изменились за взрослые годы, и всей последующей жизнью. Я пристально взглянул на себя собственными глазами двенадцатью годами раньше и ощутил такую пропасть между собой и своей любовью, такое предательство по отношению к ней, что не дописал последней фразы. Слёзы буквально брызнули у меня из глаз, блокнот полетел в одну сторону, ручка в другую, и это оказалось началом интенсивной двухчасовой истерики, в ходе которой я вспомнил всё.

Дело в том, что примерно с двенадцати- – тринадцатилетнего возраста, то есть уже лет семнадцать, я никогда не плакал навзрыд. Конечно, на трогательном месте в фильме или книге глаза мои могли увлажниться, в трудные минуты выступали на них злые слёзы отчаяния и т.д. Но ощущение, когда плачешь взахлёб, с поминутным вздрагиванием и непроизвольными всхлипами, и совершенно не в состоянии остановиться, спустило мой психологический возраст сначала примерно до двенадцати лет, потом до восьми, и так всё дальше и дальше – к образам забытых воспоминаний, на удивление ярким.

Я вспомнил всё – откуда во мне мои привязанности и пристрастия, откуда во мне любовь к тому, что я люблю, привычки, черты моей личности, откуда во мне мои ценности, почему, скажем, я люблю честность (отец всегда говорил "Нельзя врать ребёнку") и литературу (даже названиям цветов в детстве меня учили по книжечкам, картонным, твёрдым – "вот жёлтая книжечка, вот серая книжечка"). С меня слетали эти наслоения, одно за другим, я становился психически всё младше. Происходило то, о чём я сказал, когда останавливался на различии между воздействием грибов и ЛСД. ЛСД буквально сдёрнуло с меня шелуху восприятий, которой я оброс в течение жизни, и перед моим взором всё предстало так, как виделось мне в четыре, в три года.

Я прописал себе водные процедуры, ванну, как в детстве (обычно принимаю душ), и, не в состоянии успокоиться, вздрагивая и рыдая, пускал в ней пузыри, плескал руками, открывал и закрывал дырку слива – всё тот же плачущий маленький мальчик. Водные процедуры не успокоили, я вышел из ванной и воспоминания понеслись дальше, к вовсе уже страшным картинам. Поразмыслив, я отнёс их к моменту собственного рождения – ничем другим это быть не могло. После этого я стал постепенно успокаиваться, мне стали видеться какие-то пещеры, темные проходы и бесконечные подземные воды, то есть, по Грофу, с которым я не был знаком, образы двигались от третьей ко второй и первой перинатальным матрицам.

Ни разу в жизни, ни до, ни после, я не испытывал такой мощной очистки своих представлений о себе самом, своего жизненного пути и своего места в мире. С поразительной ясностью я увидел возможность редукции всего воспринимаемого, а не только ценностей. Не редуцировалась только любовь. Всё оказалось вторично по отношению к ней, в том числе и собственное "я", ясно осознанное тогда как проводник для её реализации.

Впоследствии по словам "воспоминание о рождении" я нашёл в интернете чью-то диссертацию с упоминанием Грофа и его матриц, в описании которых с удивлением обнаружил полное соответствие тому, что испытал сам, и спустя ещё некоторое время узнал о синхронизации с вечерним вопросом Н.

 

***

Одно из своих произведений я начал такими словами.

Ах, как прекрасно бы было, если бы все герои действительно уже умерли! Тогда я, не поступаясь порядочностью, мог бы писать обо всех их подвигах, потому что неприятности у них уже позади.

Порядочностью придется поступиться.

Жить вообще стыдно.

В полной мере это относится к событиям, на которых, по возможности кратко, придётся здесь остановиться.

Летом 2005 года ко мне обратились трое моих друзей, бывший Росянка, Н. и их подруга А. Они сообщили, что им было бы любопытно попробовать ЛСД, благо грибы они уже пробовали неоднократно, А. даже однажды ими передозировалась и сильно испугалась. Как ясно из написанного, я тоже сталкивался до этого с сомнительными последствиями приёма психоделиков, поэтому отнёсся к подготовке трипа очень серьёзно, настолько, что когда в последний момент мне предложили провести его у Н., а не у меня, как мы собирались, я так перенервничал, что даже заимел лёгкий тик на правом глазу, который исчез только тогда, когда первоначальный план был восстановлен.

С утра я обустроил три комнаты и кухню для комфортного во всех отношениях уединения, буде желание уединиться возникнет, и, когда к трём часам пополудни явились друзья, предложил каждому выбрать себе место, где никто не будет иметь права беспокоить его без разрешения, чем вызвал общее недоумение – они собирались общаться и находиться вместе. ЛСД не действовало в течение первых полутора часов, и А. настояла на получении ещё половины порции, несмотря на мои настойчивые предупреждения, что лучше не почувствовать ничего, чем почувствовать слишком много (сам я для большей заботливости принял таблетку экстази). После краткой прогулки у трипующих, как я и предполагал, возникло желание побыть наедине с собой, и все разошлись по комнатам.

Ближе к ночи А. вставило так, что мало не показалось никому. Она позвала меня и доверительно сообщила, что навсегда сошла с ума, возможный выход из этой ситуации – выброситься прямо сейчас из окна, ведь жить совершенно незачем. Я обнаружил в её состоянии большое сходство с тем, что увидел сам, впервые попробовав "велосипед", и обрисовал ей в общих чертах агрессивную бессмысленность существования, которая сейчас ею овладела.

А. весьма удивилась тому, что нашёлся человек, который понимает её положение, но ещё больше тому, что этот человек до сих пор не покончил жизнь самоубийством. Тогда я осторожно изложил свою концепцию любви как единственно существующего и предложил сосредоточиться на том, что она понимает под любовью. Она вспомнила о сыне, и это несколько приостановило кризис, но тут, на беду, я дал ещё один совет.

Дело в том, что мой поставщик ЛСД авторитетно произнес однажды, что в соответствующем состоянии хорошо "всякие вопросы себе позадавать". Я беспечно сообщил А., что действие вещества скоро кончится, и вместо того, чтобы предаваться отчаянию, лучше использовать это время на освоение нового восприятия, к примеру, позадавать себе вопросы относительно привычных понятий и посмотреть, совпадают ли ответы с теми, что были известны раньше. Усомнившись в том, что это может кончиться, А. и впрямь стала задавать вопросы, но адресовала их не себе, а мне!

Каждый строился по модели "Что такое … ?" – вместо точек смело вставляйте любое известное вам понятие и будьте уверены, что этот вопрос А. мне тоже задала в ту ночь. Сначала я отвечал по мере сил и компетенции, но когда понял, что это только раззадоривает собеседника, стал уходить от ответов, отшучиваться, отвечать "это трудный вопрос", "не знаю", "понятия не имею". Глубокой ночью мы отвезли А. домой на такси, там я ещё долго общался с ней, помышляя о побеге, что очень тревожило А. – всякий раз входя в комнату, она подозревала, что я исчез. К утру я всё-таки вполне легитимно покинул её дом, удивлённый тем, что привычное шести-двенадцатичасовое действие вещества не кончается. А. сообщила потом, что период активного действия продолжался не менее двадцати часов.

На этом её эксперименты только начинались. Через неделю она настойчиво попросила препарат снова. Я с иронией спросил у неё, на кого она укажет, если возникнет вопрос, где она это взяла ("На самого злого врага", – задорно воскликнула А.) и взял с неё обещание, что, если при приёме её опять одолеют страхи, она обратится к живущим с ней в одном доме Росянке и Н. Так и произошло, но Росянка не смог справиться с её сумеречным состоянием, вследствие чего они, несмотря на договорённость, прибыли ко мне. Я разрешил им остаться на ночь, с условием, что они будут вести себя тихо. Тихо они себя не вели, так что около восьми утра я лично проводил их на улицу и пожелал успеха в поимке такси.

Вечером того же дня Росянка позвонил мне и сообщил, что А. убежала от него, вскочила в трамвай и уехала, и теперь пребывает в психушке, что сам он утром следующего дня уезжает в Крым, а я должен уйти в полную несознанку и о веществе, и о том, где провела ночь А.

Так я и поступил, даже в отношении общих друзей.

Через два дня мне позвонила мама А. и в ультимативной форме попросила связаться с лечащим врачом А., заведующим женским отделением психиатрической больницы. Я поехал на встречу с ним и, следуя избранной для меня Росянкой стратегии, ушёл в глухую несознанку. Врач спрашивал меня, глубокий ли человек А., шептал, "мы все вместе, её друзья, должны ей помочь", картинно недоумевал, что одинокая женщина среди ночи берет такси и едет в гости к женатому человеку, я в ответ выражал такое же недоумение странным фантазиям моей не слишком близкой знакомой, которую я последний раз видел, когда она приходила ко мне сканировать фотографии (и забирать ЛСД, кстати).

– Давайте сделаем так, – предложил врач. – Сейчас вы встретитесь с А., пообщаетесь, она станет убеждать вас подтвердить её слова, после этого разговора вы вернётесь ко мне и мы снова потолкуем.

Так оно и случилось. А сообщила мне, что её стратегия проста: она ничего не говорила про вещество, у нас с ней шуры-муры, она приехала ко мне, повинуясь порыву страсти, провела у меня ночь втайне от жены, которая спала в настолько дальней комнате, что ничего не заподозрила и её не видела (ещё как видела!), с утра А. уехала, недалеко от моего дома почувствовала себя плохо, попросила у прохожих вызвать ей скорую помощь, но, поскольку при ней не было страхового полиса, скорая помощь отвезла её в дурку. Мою несознанку это тоже объясняет: я не хотел рассказывать правду из страха перед семейным скандалом.

Я сообщил А., что моя стратегия ещё проще: её у меня не было и я ничего не знаю.

– Но ты-то там, а я-то здесь, – сказала А с заметным беспокойством.

Долго уговаривать меня не пришлось. Снова оказавшись в кабинете врача, я сразу начал бормотать, что "всё-таки она была, вы понимаете, семейный скандал" и т.п. Его картинная реакция наполнила меня счастьем.

– Что-о?! Вон из моего кабинета!!!

Я галопом умчался из его кабинета, с территории больницы и из Москвы вообще, на дачу, где устроил ЛИКВИДацию всех домашних запасов веществ, как я это назвал, благо их было не слишком много.

А. выписали через три недели, не поставив диагноза, так ей удалось запутать лечащего врача не без моей помощи.

Много раз ещё в течение последующих лет А. радовала Росянку, Н., меня и многих других людей провокационными поступками под разнообразными видами гиперстимуляторов, навроде воплей "Милиция!" из их запертой квартиры при звуках открывающейся соседской двери с последующим эксцентричным посещением соседской квартиры, звонков в далёкие города с требованием немедленного прибытия для оказания скорой помощи, зажигательных смсов и т.д.

История с А. надолго отбила у меня желание доставать для знакомых психоделики и, тем более, служить проводником в психоделических опытах, потому что выяснилось, что самый тщательно подготовленный и заботливо проведённый трип не только не гарантирует положительного результата, но и навешивает дополнительную ложную ответственность за происходящее с подопечным.

Кроме того, я убедился, что негативные последствия от приёма группы веществ, с которой мы имеем дело, часто значительно превосходят позитивные, и если побеги из Москвы брата Росянки и грибника можно ещё трактовать в положительном смысле, то интерпретация в том же духе выносов А. с абсолютно бесконтрольным поведением и тягой к новым экспериментам, следствием которых становятся не менее тяжёлые по последствиям выносы, конца которым до сих пор не видно, представляется несколько натянутой. Конечно, дело здесь не столько в веществе, сколько в психологии личности принимающего, но легче ли от этого? Никто не знает, какие психические дали разверзнутся от злоупотребления подобными вещами у других индивидов, и ни малейшего желания узнавать об этом у меня не возникает. Каждый волен справляться или не справляться со своими психическими проблемами сам, а я не священник, не психиатр и не фармацевт.

Замечу кстати, что А., так же как я, пережила серьёзный мировоззренческий сдвиг, и оценивает происшедшее и происходящее с ней в целом очень позитивно.

 

***

Пока А. лежала в психиатрической клинике, я занимался ЛИКВИДацией на даче. Помимо негодования относительно бездарного использования ею столь прекрасного и чистого вещества (то ЛСД было наиболее качественным из всего, что мне доставалось прежде, и вот пришлось отказаться от дальнейших поставок), я столкнулся с весьма интересным феноменом, который скромно назвал "светом божественной любви".

Дело в том, что примерно за полгода до истории с переживанием рождения меня внезапно отпустил владевший мной все годы моей сознательной жизни атеизм. Я вырос в атеистической семье в атеистическое время, отец рассказывал, что Бога придумали богатые для подчинения бедных, бабушка со стороны матери, любимой фразой которой до самого недавнего времени было "я любых попов терпеть не могу", тоже имела на меня большое воспитательное влияние, так что я вырос законченным и последовательным атеистом и антиклерикалом. В школе я попытался кратко сформулировать своё мировоззрение и затеял даже для этих целей краткий труд с претенциозным названием "Несколько слов о новом атеизме", к которому вернулся и закончил в 97м году. Позднее в работах классиков анархизма я обнаружил ровно тот же подбор мыслей – жизнь и здоровье в противоположность болезни и смерти, естественная нравственность и взаимная поддержка для сохранения и укрепления жизни, свобода от страха и уничтожения, навязываемых внечеловеческими, внежизненными структурами государства и церкви, в основе которых лежит идеология, разделяющая на своих и чужих, способность человека к творчеству и бесконечному совершенствованию в отличие от животного и проч. в том же духе. Упорствование в "единственно верном" "понимании" "реальности", возможно, и делало мои триптаминовые трипы такими бэдовыми.

Знакомство с мистическими концепциями и наличие многочисленных религиозных друзей, беседы с ними на духовные темы, чтение авторов самых разных воззрений, временное приятие всевозможных систем мышления и ценностей для их понимания, и не в последнюю очередь планомерное использование психоделиков так подточили моё атеистическое мировоззрение, что в конце концов осталось себе признаться, что я намеренно исключил для себя один из самых плодотворных способов мироощущения, познания, коррекции жизненного пути, утешения и подлинной радости – религиозности. Я давно уже понимал, что скорее ограничиваю атеизмом свою свободу мыслетворчества, чем усиливаю, поскольку закрываю для себя огромную область человеческого сознания (и не только сознания!), в этом был для меня привкус ментального аскетизма, эдакое сужение области интересов, когда не стоит разбрасываться на то, что тебя прямо не касается, а следует делать только дела, за которые взялся (кстати, уже в 95м году я разрешил крестить своих дочерей в православную веру, исходя из той же идеи – что у них будет больший выбор, чем у меня, поскольку уйти из религии гораздо проще, чем прийти к ней).

Ночью в январе 2005 года на одинокой остановке автобуса под медленное падение прозрачных снежинок среди морозного пара я осознал, что не допускать себя к религиозным чувствам и мыслям в мире, о котором я знаю только то, что он позволяет абсолютно любой взгляд на себя, любую схему восприятия, и эта схема наложится на него совершенно впору, значит уподобиться эдакому маньяку с отрицательной идеей фикс, специально, даже в ущерб себе, НЕ думающему о чём-то самом существенном для него.

Я позволил себе, наконец, принять религиозное мироощущение, слишком долгое время никак не развивавшееся во мне, отчего мой генезис как личности имел к тому времени черты, близкие к духовной патологии. В самое краткое время религиозность привела меня к ряду трудностей.

Началось всё с приобретения цифрового фотоаппарата. Лето 2005 года я посвятил тщательному и всестороннему изучению его возможностей и функций, в том числе такой важной как так называемый баланс белого. Если он настроен неправильно, изображение на снимке оказывается желтее или, напротив, синее, чем видимое глазом. Я научился различать тончайшие оттенки белого цвета вплоть до осознания того факта, что чистого безупречного белого цвета просто не существует, ни в природе, ни в рукотворном виде.

Однако скоро я его увидел. Случилось так, что часть дачного трипа я вопреки обыкновению решил провести с закрытыми глазами (скорее всего, это было следствие чтения Грофа). Причудливый визуальный лабиринт, по которому вели меня звуки альбома Massive Attack"100th window", постепенно сменился неким умеренным сиянием, появившимся из правого нижнего угла зрения и мало-помалу заполнившим всё видимое пространство. Я понял, что это абсолютно чистый беспримесный белый цвет достаточной яркости – не ослепляющий и не тусклый. Понаблюдав его некоторое время, я не выдержал переполнивших меня ощущений и открыл глаза.

С завидной регулярностью в последующих экспериментах я стал видеть этот идеально белый цвет, он был безупречен и как-то космически далёк, я дал ему условно-ироническое название "свет божественной любви" (а что ещё, скажите на милость, может быть белым как ничто в материальном мире?) и стал пытаться разглядеть его поподробнее и подольше. Попытки эти привели к неожиданному эффекту. Сила ощущений от пристального и неотрывного наблюдения за этим светом оказалась несопоставима ни с чем до сих пор испытанным, градус эмоций повышался до запредельного, продолжать долго смотреть на него было абсолютно невыносимо, но достаточно притягательно, это было совершенно особое психическое состояние, сходное с состоянием визионерства, уже мне знакомом.

Дело в том, что в период окончания школы и начала обучения в университете (1991 -1993) я столкнулся с эффектом предсказывания событий. Случайно открыв в себе способность узнавать о событиях будущего, касающихся впрямую моей судьбы, я стал полунамеренно развивать её в себе и достиг в предсказательстве немалых успехов. Можно отметить, что я последовательно предвидел достаточно несуразные результаты своих оценок вступительных экзаменов и на второй день знакомства с будущей женой знал, что это моя будущая жена.

Метод был такой: я задавал некий вопрос относительно своего будущего, на него приходил ответ, зачастую неожиданный, и затем предсказание сбывалось. За этическое условие я считал неразглашение информации до исполнения и тематика информации была ограничена исключительно моей дальнейшей судьбой. Я даже в шутку персонифицировал своих ответчиков, именуя их довольно неуважительно.

Однако со временем случайные "Интересно, а … ?" стали получать ответы не просто мне малоприятные, но и вовсе катастрофические. Я решил прекратить практику в ущерб чудо-способностям и стал намеренно себя путать, сбивать с толку свою чувствительность, мешать тонкому ответу намеренно противоположным, и, действительно, зловещие предсказания не сбылись.

Впоследствии только однажды, уже в 2004 году, я припомнил былые забавы с трансцендентным и попытался напредсказывать себе счастливую судьбу на её небольшой развилке. Предсказание оказалось неправильным, судьба сложилась иначе, но тоже вполне удовлетворительно. Больше я не испытывал своих этих способностей из опасения неконтролируемого результата общения с силами, природа которых мне не ясна.

Похожий случай произошёл и с "божественным светом любви". Благодарить здесь следует прежде всего Старину. В декабре 2005 года мы отведали с ним по достаточно сильной марке "Чёрное солнце", на оборотной стороне которой было написано DON 3mg. Трип вышел, как всегда со Стариной, достаточно беспощадным, большую его часть мы провели в весьма жёсткой беседе. Старина указал мне на странный мимический эффект, появляющийся у меня при пересказе моих встреч со "светом" ("Бог страшен и свет его страшен") - обычно достаточно подвижное, моё лицо будто отмирает, меняется голос, из глаз текут слёзы, и я снова  впадаю в своё особое психическое, "визионерское" состояние. Он предостерёг меня от поспешной интерпретации своих видений и безответственного экспериментирования с подобными вещами.

Итогом той беседы стало моё решение креститься. Опасения относительно слишком быстрых успехов, которые я стал делать, едва успев принять религиозное мировоззрение, стали первым резоном для этого решения. Я рассудил, что оставаться самоучкой в области, которая существует столько же, сколько существует человечество, довольно странно, тем более, что область серьёзная, нужна опора на какую-то из традиций. Кроме того, я ясно осознал свою слабость и невозможность выйти из круга личных отношений, в которых запутался, в одиночку. Выбор конфессии был для меня очевиден – традиционной религией в месте, где я живу, является православие, и среди моих религиозных друзей основу составляют православные. Их жизнестроительство всегда казалось мне достаточно гармоничным. Православие не требует сектантской отстранённости от мира, посвящения себя целиком религиозному служению, но и не даёт забыть об относительности мирских ценностей и удовольствий, хотя здесь тоже не без исключений в обе стороны. Наверняка где-то существуют не менее авторитетные религиозные традиции и практики, но я не собирался настолько кардинально разворачивать свой жизненный путь, чтобы менять людей, с которыми общаюсь и место, где живу, ради поиска достойного моей персоны вероисповедания.

С крёстным отцом моих дочерей я тоже посоветовался на тему "видений". Он подтвердил мои сомнения. Со сверхъестественными силами общаться не стоит - ангел не обидится, если человек ему не поверит, тем более, что к общению с ангелами ведут совсем другие пути[4]. Затем кум посоветовал мне весьма крутого священника. Первым делом этот священник сказал, что креститься взрослому человеку смысла нет, если он не хочет дальше жить церковной жизнью, и что ажиотаж первых постсоветских лет в этом смысле прошёл. Далее он предупредил на всякий случай, что крещение не даёт магических способностей (от которых я как раз хотел избавиться!), и велел перед крещением подготовить исповедь. Ему явственно нравилось, что у них в церкви крестят "полным погружением". Среди прочего на исповеди мы говорили про свет и его нестерпимость. Он высказался осторожнее, чем мои товарищи, в том смысле, что мы находимся на самой далёкой орбите божественного света и можем надеяться к нему когда-нибудь приблизиться, но не при помощи игр с подсознанием, а затем посоветовал просить посылать только то, что я могу вынести.

Через месяц после крещения я и встретился с Р., который очень хотел поговорить о дежа вю. Почему бы нет?

 

***

В тот день состав собравшихся адептов нашей секты был довольно представителен, в беседе участвовало всего около десяти человек, среди прочих Старина и обе Росянки. Уважаемого Р. многие из нас видели впервые, так что тем более странно было его желание провести с нами столь своеобразный разговор.

Рассказ его сводился к следующему. Однажды он переборщил с "сибирью" и его очень сильно вынесло, он пережил смерть (2cb – вещество, которое показалось мне, в отличие от прочих фенэтиламинов, на удивление мягким по воздействию, лёгким и красивым, его бы я рекомендовал для первого знакомства с психоделиками как самый мягкий из них, в разумном количестве, разумеется). При выносе он встретился с некоей высшей сущностью, которая продемонстрировала ему всю его будущность (в частности, что он не сможет отказаться от наркотиков), весь мир людей, таких крохотных и жалких (характерный жест – две руки, сжатые в щепотке, приближаются друг к другу и затем к глазам, чтобы продемонстрировать малые размеры виденного), для которых всё точно так же, как для него, предопределено, и нет из этого ни выхода, ни спасения, полное отсутствие свободы воли. Впоследствии, при новых экспериментах, он снова впадал в это особое состояние и снова общался с высшим разумом, который демонстрировал ему предопределённое будущее для него и других крохотных созданий, таких маленьких и несчастных (снова характерный жест), которое потом с неизбежностью сбывалось. Со временем Р. стал впадать в это состояние произвольно, вне зависимости от приёма веществ, оно как бы притягивает его и он не в силах этому сопротивляться. Это состояние высшей истинности, но оно психически совершенно невыносимо. Центральной эмоцией рассказчика было "ну и попробуйте меня, с моим уникальным запредельным опытом, разубедить".

Как видит читатель, в этом рассказе достаточно совпадений с моим собственным опытом, и в части переживания смерти с чувством щемящей жалости к людям, уже таким далёким, и в части предсказаний судьбы, и в части общения с некими духами неизвестной природы, и в части нестерпимости такого общения. Старина, кроме психоделического, имел уже к тому времени опыт реальной  клинической смерти, а Росянка и вовсе преподаватель философии в университете. Ему первому и дали обруч (я нашёл за диваном нелепый детский обруч "хула-хуп" и предложил владеть словом только тому, у кого он в руках, поскольку народу было много,  и все желали говорить одновременно с мальчиком Р., который тоже не прекращал повторять историю своих откровений и характерную жестикуляцию на грани нервного срыва).

Росянка сказал, что детерминистская позиция, которую изложил Р., безупречна и логически разубедить его будет невозможно. Детерминизм нельзя опровергнуть, потому что это стройная внутри себя система, имеющая основательную историю и выдающихся мыслителей среди своих апологетов (Спиноза, Декарт). Абсолютная предопределённость всех следствий из имеющихся исходных данных имеет единственный небольшой недостаток – ощущение полного отсутствия свободы у мыслящего существа, которое, таким образом, полностью лишено воли к каким бы то ни было поступкам и вообще вкуса к жизни. Последовательный детерминист, раб непреложных законов бытия, безропотный винтик в механизме вселенной, не имеющий никаких лазеек из действительности, никаких способов ничего изменить ни в своей жизни, ни в окружающем, вряд ли вообще может долее жить на свете, он должен тут же убить себя об стену, просто потому, что дальнейшего смысла в его существовании нет. Эта проблема сродни проблеме солипсизма, "мозгов в бочке", которая наглядно представлена в популярном кинопроизведении "Матрица" (где о феномене дежа вю тоже идёт речь): если наши ощущения подменены и мы не имеем возможности ничего изменить и ничего узнать про НА САМОМ ДЕЛЕ, зачем жить?

- Так что, - оптимистично резюмировал Росянка, - жить в таком состоянии невозможно. Свобода - вопрос веры. Если она есть, жить стоит. Если нет, видимо, не стоит. Тот, кто выбирает жизнь, выбирает свободу выбора.

Потом он добавил, что подобные явления объясняются и другими способами. К примеру, демонстрируется огромное множество варианов развития узловых моментов жизни, и когда один из них сбывается, кажется, что сбылось именно то, что было увидено, и проч.

Старина, как и в случае со мной, обратил внимание Р. на его повторяющуюся жестикуляцию, когда он рассказывает о своём опыте, так называемый "портал" из щепоток пальцев, через который он как бы попадает в другое измерение, и лицо приобретает особое страдальческое выражение, текут слёзы и проч.

Я, в свою очередь, заметил, что все мы тут не без опыта запредельного, но вопрос доверия такому опыту очень серьёзен, потому что если Р., обычный слабый человек, зная некую сверхъестественную "истину", так от неё страдает, не может выдержать её гнёта, то зачем ему такая истина, от неё следует отказаться, иначе он полностью подорвёт своё психическое здоровье, если не хуже.

- Да, мне сказали, что можно остаться там навсегда, но жить там невозможно – отвечал Р. и прибавил, что всё это уже видел.

- А это ты видел раньше?! – с задором Буратино, показывающего Пьеро золотой ключик, воскликнул я и показал ему за спину. Там висела картина, на которой был изображён человек с очень похожими на Р. восточными чертами лица и в позе, очень похожей на позу "портала".

Р. признал, что не узнаёт эту картину.

- А ведь сейчас важный момент, - продолжал я, - как же может быть, что тебе его не показали?

Р. пришлось признать, что ему необходимо отказаться от своих сверхъестественных путешествий, но проблема в том, что он уже не может выйти из этого состояния, когда в него самопроизвольно впадает. Я поделился опытом, как избегать подобных вещей. Первое – это жестикуляция и мимика, на которую указал Старина. Нужно стараться избегать характерных телесных движений, заводящих в знакомый "портал". Точно так же нужно стараться избегать и характерных мыслей, которые возникают при попадании на пограничье, с которого утягивает в запредельные области. Но самым важным является, конечно, собственное большое нежелание туда опять попасть, а если попадаешь, большое желание выбраться, отвлечься, прерваться, потому что притягательная сила очень велика.

Я предложил поделиться собственным опытом в этой области, а Старина своим опытом клинической смерти, что означало неизбежное впадение в соответствующее состояние, а потом предполагалось совместно выйти из него и таким образом научить и Р. выбираться, но всё же мы не решились проделывать этот эксперимент – последствия подобных действий не очень ясны.

К концу разговора Р. настолько умиротворился, что заснул.

 

***

Собственные испытания в данной области выпали мне на 97-й Психоделический Новый год в мае 2006 года.

C самого начала трип, который я проводил дома у Росянки и Н., оказался весьма мощным – видимо, расчёт вещества был не очень точным. На исходе восьмого часа я получил от супруги СМС примерно следующего содержения: "Да растворись ты в космосе уже. На Земле так мучаешься...", что послужило одной из важных причин,
направивших трип в знакомый мыслительно-чувственный лабиринт, надёжно приводящий к выносу в иные области психического бытия, причём стремительность, с которой происходило это движение, была велика как никогда, соответственно, и последствия должны были стать самыми серьёзными.

Снова, с необычайной на этот раз силой, меня поманил на столкновение с собой мощнейший эгрегор любви к женщине, наиболее эмоционально и аксиологически наполненный для меня, возник даже некий обращённый к себе текст: "Что, ты снова очень хочешь узнать, что для тебя является главным во всей ясности, присущей ему когда-то, в самый экзистенциальный момент твоей жизни, увидеть пропасть, разделяющую это главное и всю твою последующую жизнь и таким образом испытать вновь самую сильную из доступных тебе эмоций? Тебе было мало предыдущих столкновений? Тебе интересны невиданные до сих пор последствия?"

Осознание ситуации и весь предыдущий опыт показывал, что я должен предупредить о возможных последствиях и посоветоваться касательно дальнейших действий с Росянкой, что и было незамедлительно проведено. Я описал, что скорость движения очень велика и что я в определённый момент могу, по меткому замечанию из СМСа "раствориться в космосе". Поскольку подобный опыт я уже имел в каком-то объёме, можно было с большой степенью достоверности обещать, что всё происходящее останется в пределах специальной, закрывающейся на ключ, комнаты, без необратимых последствий, более того, я не буду в ней оставаться один, будет осуществляться полный контроль за происходящим. Но. Поскольку меня настораживает и стремительность запущенных процессов, и их необратимость, и вообще, я не уверен в правильности происходящего, возможно, следует попытаться этот механизм блокировать.

Росянка высказал следующую мысль. Если есть хоть малейшие сомнения в необходимости совершения неких действий, лучше их не совершать до выяснения точной природы этих сомнений, следует определить, что именно их вызывает, и совершать дальнейшие действия исходя из установленного.

Более того. Остановиться на достигнутом, освоиться на том месте, до которого дошёл, и не бросаться дальше, в пучину неизведанного, всегда предпочтительнее, поскольку из неизведанного можно не вернуться, а механизм происходящего ясен только мне. Если я сам смогу "раствориться в космосе" и оставлю остальных в неведении относительно метода, спасу себя сам (если, конечно, это будет спасение) без предоставления такой возможности другим, что ж, это будет мой выбор. На это я возразил, что мне неясно, какое значение может иметь здесь скорость и почему медленная скорость лучше, чем быстрая, если результат неизбежен. Запущенный механизм должен либо разрешиться естественным, логичным для него путём, либо мы его блокируем, прервём, переломим, и это будет неправильно, неестественно.

Это, в свою очередь, ещё больше насторожило Росянку, он отметил здесь большое сходство с  историей Р., и именно в детерминистской его части, в части "неизбежности". Действительно ли у меня нет выбора относительно "портала", в который я "должен" попасть, действительно ли я не имею никакого выбора относительно своих
дальнейших действий, или всё же я могу поступить в соответствии с тем, как считаю правильным и необходимым, даже если это правильное и необходимое не будет совпадать с тем, что "должно" произойти вследствие неких ранее совершённых действий?

Тут я признал, что, действительно, несколько путаюсь, возможно как раз из-за влияния "своего" "портала", и это ещё больше склоняет меня к отказу от его прохождения, каким бы необходимым оно ни казалось.

Итак, мы выбрали блокировку процесса.

Выяснилось, однако, что трудности на этом только начались. Потому что любые известные мне возможности такой блокировки оказалась недейственными. Мы попытались отвлечь меня от мыслительно-чувственного комплекса, ведущего в "портал" - болтовнёй собеседника, моей собственной, даже чтением и комментированием некоторых текстов, включая священные тексты, мной и другими, в частности евангельским текстом об искушении Христа сатаной, но ни это, ни некоторые другие предпринятые шаги не помогли.

Я вспомнил, что именно Старина однажды смог отследить и, если не прервать, то заставить усомниться в необходимости подпадания в это состояние его обличением, мы с ним тогда ругались, и мне показалось именно "поругаться" со Стариной хорошей возможностью прервать процесс.

Однако я не смог дозвониться и вспомнил, что ни разу, когда в разнообразных состояниях я ему звонил, чтобы свериться, соответствует ли мой внутренний Старина, с которым я веду внутренний диалог, внешнему, настоящему Старине (о таких созвонах мы неоднократно договаривались), ни разу, когда я таким образом я пытался дозвониться, этого не произошло. Я вспомнил некое наблюдение, выведенное мной однажды в связи с этим. Старина надёжный человек. Но из надёжных людей такого рода, что они надёжны, когда не надо, и в том, в чём не надо, а когда действительно требуется их помощь и участие, они проявляют надёжность обратного рода - ни помощи, ни участия абсолютно точно с их стороны не будет.

С этой мыслью я сделал ещё одну попытку дозвониться и дозвонился. Взяв трубку, Старина нарушил вышеупомянутое правило - построенная неизбежность была разрушена, была явственно проиллюстрирована постоянная ВОЗМОЖНОСТЬ ВЫБОРА, в которой возникли было сомнения, стало понятно, что ВОЗМОЖНО преодолеть неизбежность попадания в портал, так же как в случае с Р. было указано на его портрет, и это было первым и важным доказательством невозможности всё предвидеть, ложности детерминизма.

Таким образом был преодолён первый, самый сложный этап блокировки портала.

Я назвал его условно 1 ЭТАП - ЧУДО.

Следующим важным этапом было отделение силы эгрегора от него самого.

Мы с Росянкой установили, что существует некая крайне важная для меня вещь, столь важная, что только при непосредственном столкновении с ней я оказываюсь в пограничном состоянии, однако возникновение некоей силы притяжения к ней, настолько мощной, что она даже создает иллюзию невозможности выбора, очень настораживает. Важно отметить, что состояние моё при этом - всегда состояние полного поражения, я абсолютно бессилен перед этим эгрегором, и частое столкновение с ним ведёт к возможному рабству у него, служению ему, тогда как благо притягивать к себе не может.

Таким образом был пройден 2 этап - СИЛА.

На следующем этапе возникло понятие вектора. Если благо не может к себе притягивать, если Бог не может тащить к себе насильно, тянет к себе сила, а природа любой силы - подчинение, не значит ли это, что собственное направление, собственный вектор должен быть направлен в сторону отрицания - от этого сомнительного плюса?

Нет, отторжение силы отнюдь не задаёт определённого направления, движение к благу не всегда непременно является движением вообще, а понимание того, что им является, не должно связываться исключительно с силой чувства, вызываемого непосредственным соприкосновением с самым важным в жизни.

Сила, в том числе сила чувства, безусловно, один из важных факторов, влияющих на общее направление, но он не является единственным и совершенно не обязательно должен ориентировать как "к себе", так и "от себя" - не следует ни полностью отказываться от него - это невозможно, ни полностью погружаться в служение ему - это опасно вдвойне.

Итак, завершающим стал 3 этап - ВЕКТОР.

 

 

Я подошёл к кульминации своего повествования – крымскому выносу, не сопоставимому по силе ни с чем до сих пор происшедшим. В его ходе я полностью расстался с так называемым реальным миром и пребывал в полной уверенности, что больше никогда в него не вернусь, и когда всё-таки вернулся, очень удивился. Постараюсь изложить происшедшее со всей возможной точностью, но сразу оговорюсь, что последовательность событий, связь между ними и моё тогдашнее понимание данной связи не поддаются полному и достоверному восстановлению. Кроме того, это был опыт, вызвавший мои наибольшие сомнения относительно своей природы.

Итак, в августе 2006 года мы почти всей сектой отдыхали в Симеизе, точнее, в палатках на камнях под горой Кошка, что между Симеизом и Кацивели. Накануне запланированного трипа я острил, что мне необходимо четыре дозы, никак не меньше. Так и вышло. Незадолго до этого мой поставщик подарил мне пустой нафтизиновый пузырёк, в котором когда-то перевозили ЛСД. Как я узнал впоследствии по нескольким подобным опытам, в таком пузырьке оказывается обычно никак не менее двух доз. Ещё две перед дорогой в Крым туда вылил Росянка. Когда мы открыли пузырёк, в нём было абсолютно сухо. Я много слышал о том, что вещество от хранения "не в холодильнике" "портится" и "слабеет", а тут уж вовсе высохло, в общем, я решил дать остальным участникам трипа (благо, веществом распоряжался я) сохранившиеся при перевозке в шприце три дозы на четверых, а для себя скромно промыть пустой пузырёк и пустой шприц с колпачком, в котором тоже остаётся обычно чуть менее одной дозы. Вещество не испортилось. Сколько точно там было, сказать не могу, могу сказать только, что ни до ни после такого количества столь чистого вещества мне принимать не приходилось.

Чувствуя, что меня выносит, я осторожно поинтересовался у Росянки, достаточно  ли друзьям досталось. "Нам-то что! Тебе-то, главное, досталось?" – иронично отозвался Росянка. "Немножко" – ответил я со всей возможной непринуждённостью. Ещё я успел поделиться с Росянкой ощущением счастливого социального устройства, при котором каждому достаётся по потребностям. "Коммунизм" – смог я выдавить из себя полушёпотом. Он понял меня по-своему. "Да уж. Голые люди сидят на камнях". Потом у меня сильно повысилась раздражительность и нервозность, сначала их  вызвала болтовня племянницы, а примерно через полчаса после приема по несчастному совпадению в близлежащем кацивельском аквапарке начался концерт Верки Сердючки – это было слышно по многократно усилившемуся живому звуку и характерным солёным шуткам в адрес каких-то зрителей.

Мне это очень не понравилось, и я отреагировал весьма бурно – громко вслух начал рассуждать на следующую тему. Вот, наконец, я нашёл место, где чувствую себя абсолютно комфортно и покойно и покидать его мне никак не хочется. Но соседями оказываются люди, которые имеют достаточно средств, чтобы при помощи агрессивно-бессмысленных звуков помешать моему отдыху. Я отсюда уходить никуда не собираюсь. Они, похоже, тоже. Примириться с их действиями я не могу, воевать с ними не хочу, потому что не знаю, имею ли право участвовать в каких бы то ни было военных действиях. Но на каком уровне, как донести до них, что их деяния не гармонируют с остальным творением божьим, ни по виду (сине-жёлтые кишки, как злокачественная опухоль на зелёно-буром теле гор), ни по звуку (Верки-Сердючкины экзерсисы), ни по сути (коммерческая гидра развлечений, купание за деньги на берегу моря)? Где находится у этих людей их самое важное, чтобы при обращении к нему они увидели гнусность своих деяний и прекратили их? Мы же умные люди, как можем мы убедить их, что их свершения не приведут их к благу? Не стоит ли пойти в аквапарк прямо сейчас и пообщаться с местной администрацией? Или, может быть, обратиться непосредственно в контролирующие инстанции? Или ещё выше? Но не будет ли это превышением наших полномочий? Проходящие мимо отдыхающие тоже оказывались в поле моего внимания. Я обращался и к ним:

- Вам нравятся эти звуки? Не проходите мимо, поучаствуйте в мирной дискуссии.

Но они шли дальше, не решаясь ничего отвечать на мои выпады. И правильно делали. Меня окончательно стало выносить.

- Нет. Я не хочу ни с кем сражаться, - повторял я. Я не знаю, где уровень ответственности. Где уровень? Чем выше уровень, тем больше ответственность.

Росянка сказал с обеспокоенной сосредоточенностью:

- Если у тебя сегодня битва, выбери правильного противника.

При очередных коробящих звуках я вскричал:

- Что ж мне, Антихристом себя объявить, что ли?

И тут случилось дежа вю. Характерно, что ни в этот момент, ни позднее я не вспомнил разговор с Р. про дежа вю. Осознание, что наши с ним истории оказались связаны этим общим понятием, пришло значительно позже, прошло не менее двух месяцев. Очевидно потому, что вещи, которые с нами происходили, происходили принципиально по-разному.

Он, как я понимаю, в трипе столкнулся с предсказанием относительно своего безысходного будущего, и потом оно сбылось. Я же в тот момент вдруг ясно УЗНАЛ ситуацию, в которой нахожусь. Я понял, что всё это мне знакомо, причём не просто знакомо: в тот момент, когда это уже случалось, я тоже узнавал происходящее. Это было подобно зеркалам, отражающимся друг в друге, образуя бесконечную вереницу, нескончаемое число миров, в которых это происходит. Если обычно мы слышим о радости узнавания, здесь был ужас узнавания.

Я закричал, глядя на Росянку:

- Я это помню! Не смотри на меня так! Я помню этот твой взгляд и эту твою шапку!

Во взгляде его читалось суровое древнее осуждение. Происходил суд, Страшный суд, на котором мне, как обычно, выпала роль подсудимого. Этот людской полукруг вокруг и выше меня на камнях и один камень слева, пустой, что-то вроде места вынесения и исполнения приговора, всё было исполнено знакомым последним смыслом. Более того, я прекрасно помнил, что должно произойти далее. Меня побреют налысо и после этого я должен броситься вниз с обрыва. В ужасе я сообщил о своих открытиях судьям, черты лиц которых стремительно изменялись, покрываясь орнаментами, глаза и ноздри расплывались, подобно цветастым кругам на воде или узорам в визуализациях программы Winamp.

Мы с Росянкой были двумя сущностями, находящимися у истоков мира, он был моим отцом-творцом, а я злым созданием, отпавшим от него, противобогом, наше взаимодействие породило когда-то мир, я находил себе в этом оправдание и предлагал сделку – в эту очередную нашу встречу сотворить совместно новый мир, снова, как обычно. Вероятно, это удалось бы нам при помощи известной практики – смотреть друг другу в глаза. Возможно, слияние и порождение нового удалось бы при помощи какого-то телесного контакта.

- Нет, целоваться мы с тобой не будем, - сурово ответил судья-отец.

Участники суда смотрели на меня сочувственно. Я понял, что пришёл конец мира, очередного мира. Помню, с каким сожалением я смотрел на свой сотовый телефон и понимал, что снова, в очередном мире, достигнута ступень развития, при которой возможны мобильные телефоны, и что это в очередной раз ничем мне не поможет.

Я оказался самой последней душой, идущей, наконец, к Богу, это райское место оказалось неким бесконечным финалом жизни, реплики проходящих отдыхающих в мой адрес, казалось, это подтверждали, где-то неистово кричали петухи, и тут я осознал, что не всё, что я хочу, здесь возможно, более того, всё меньше моя связь с миром и всё меньше возможностей заполучить то, что я желаю. К примеру, я захотел видеть жену, но мне сообщили, что это уже для меня невозможно. Я захотел, чтобы изменилась погода, и было другое время года, более прохладное, но становилось только жарче. Последние желания подсудимого здесь не выполнялись. Я понял, что с раем это место имеет мало общего.

- А, так я в Аду? Кайф полный!

Что же я должен предпринять? Я продолжал изворачиваться в качестве собственного адвоката, пытался зацепиться хоть за какую-то ценность, хоть за какое-то понятие, продемонстрировать их знание. Но все понятия и ценности, которые я вспоминал, вызывали у судей только один жест - они горько покачивали головами, как будто я не понимаю относительно себя какую-то элементарную, но крайне важную вещь. Я оглядывался вокруг и обнаруживал своё знание этих ныне пустых понятий и ценностей:

- Язык? Национальность? Дружба? Любовь? Бог? Пол?

На каком-то из этих понятий надо было сосредоточиться, надо было сотворить на нём медитацию, полностью сконцентрироваться, слиться с ним. Я смотрел для этого на свой указательный палец, проваливался внутрь него, взгляд скашивался в правый нижний угол обзора, сам я, сидя на земле, принимал позу, будто пытаюсь нырнуть в сторону ног, и каждый такой нырок, казалось, рождал меня в новом мире, но я всё оставался в том же положении, на вершине под деревом, наделённый какой-то страшной и очень тяжёлой миссией.

Сочувственные взгляды окружающих показывали, что я избран для этой невыносимости, пришёл мой черёд творить мир, мой черёд держать на себе его страдание, я попал, наконец, на тот самый высший уровень, самый ужасный уровень абсолютной ответственности за всё, уровень вне времени, на котором уже был, но которого не помнил, на котором нахожусь вечно и никуда с него не сойду, в который раз пришла очередь для моей души потерпеть ужасную роль демиурга, и каждый мой особый жест пальцев, раскрывающихся из горсти, порождает новые миры, и каждый мой особый ныряющий жест в сторону ног рождает меня в мирах.

Выходя ненадолго из цепи перерождений и миров я снова видел колышущиеся травинки, скалы, дерево в камнях, море с руинами какого-то сооружения на сваях вдалеке – самую древнюю и единственную из возможных картин "вне мира".

Рядом со мной сидел супруг моей племянницы по прозвищу Ангел. В трипе его образ приобрёл, действительно, черты Ангела Карающего, от имени Творца он обращался ко мне с грозной обвинительной речью:

- Человек, ты понимаешь, что с тобой?

Стараясь соответствовать своей роли, которую не очень понимал, я кротко кивал.

Постепенно понятия и слова языка стали исчезать, заменяясь какими-то рудиментами слов, отдельные значимые элементы стали производить слова, не имеющие собственного значения. Я пытался сказать что-то, но это было более всего похоже на детский лепет, уже почти осмысленный, когда ребёнок уже знает, что речевой поток делится на слова, как строятся слова его языка, и очень похоже повторяет за взрослыми новые для него понятия, но проговорить правильно не может и не понимает их.

Воспроизвести их здесь для читателя не представляется возможным, потому что они не имели законченной формы, а менялись от попытки к попытке что-то выразить. Возможно, в детстве у меня действительно существовали такие слова, и в кризисной для психики ситуации они всплыли. Можно только догадываться, откуда взялись то ли РАЗДРАЛЮЦИЯ ТРУСЕНИЦ, то ли ЗАЛЕГАДСКАЯ БУЗНИЦА, или что-то вроде ВГЛЯШУТНАВИЧНЫЙ, видимо, из очень ранней поры овладевания языком, во всяком случае, говорить внятно я окончательно перестал.

Попытки медитировать на палец, исчезнуть, слиться с солнцем приводили к очередному провалу в переживание цепей творений и перерождений. Я оказывался в любой роли – от самого главного демиурга до малейшего винтика в механизме Вселенной, и каждая роль оказывалась полной величайшего страдания и ответственности. Демиург отвечает ЗА созданные им миры страданий, создание отвечает ПЕРЕД творцом за своё существование.

"Отчего, – вопрошал я, - творятся нижние миры, в чём причина возникновения адов?". "Ты сам их творишь, – приходил ответ, - их природа обусловлена их местонахождением – они дальше всего от Творца". "Как же вырваться из страдания? Я хочу прекратить его, упразднить". "Нет ничего проще – сияющая пустота есть освобождение". И я видел, что в сияющей пустоте, в безмирии, в отсутствии воплощения просто СКУЧНО.

Актом творения я творил мир и тем самым – себя. Новый жест раскрывающейся горсти, от которой разлетаются миры – одновременно очередная Вселенная, вмещающая в себя вселенные, которые фракталообразно вмещают в себя ещё бесконечное множество вселенных.

Вселенные были живыми, всё, что их составляло, тоже было живым, я переживал все возможные судьбы, и это была моя собственная судьба, всякий раз новая и неповторимая,  узловые же их моменты были общими.

Очнулся я внезапно. Никогда ни до, ни после действие ЛСД не прекращалось так резко – как будто я внезапно проснулся после глубокого сна. Причиной пробуждения были проходящие мимо и мирно беседующие отдыхающие. Я лежал всё на том же месте – под "вечным" деревом на "вечных" камнях суда, передо мной разворачивался всё тот же "вечный" пейзаж со скалой, на которой проросло небольшое деревце и развалинами на сваях вдалеке в море, но вид этот больше не приводил меня в ужас.

Солнце уже зашло.