Даниил Андреев видит в Соловьеве «предтечу» «того движения, которому в будущем еще предстоит определиться до конца» (РМ, 414), то есть Розы Мира. Важно еще одно замечание Андреева: «…в последние годы жизни перед внутренним взором Соловьева все отчетливее раскрывались перспективы последних катаклизмов истории и панорама грядущего царства Противобога, и он сосредоточился на мечте о воссоединении церквей и даже о будущей унии иудаизма и ислама с христианством для борьбы с общим врагом – уже не далеко во времени рисовавшимся ему пришествием антихриста» (РМ, 417). Андреев очень высоко оценивает творчество Соловьева: его поэму «Три свидания» работы «Критика отвлеченных начал» «Оправдание добра». Он обнаруживает в таких произведениях Соловьева, как «Россия и Вселенская церковь» «Чтения о богочеловечестве» «Три разговора» «ряд провидческих концепций» (РМ, 418), хотя и не уточняет, какие именно идеи Соловьева он считает таковыми.

Эта оценка Андреева покажется особенно примечательной, если мы сопоставим видения этими духовидцами картин и образов последних событий человеческой истории. Здесь нет возможности анализировать творческую эволюцию взглядов Соловьева, которая нам кажется значительно сложнее представлений о ней Даниила Андреева. Мы ограничимся рассмотрением лишь одного произведения Соловьева, в котором делается попытка изобразить мир времен антихристовой власти – «Краткую повесть об Антихристе» (Ссылки на «Краткую повесть об Антихристе» даны в тексте статьи (КП) с указанием страницы во втором томе Собрания сочинений В. Соловьева по изданию: Соловьев В.С. Сочинения в 2-х тт. М., 1990).

У Соловьева и у Андреева сходны не только описания антихристова царства. Многое из того, что Андреев видит в панораме Розы Мира, Соловьев приписывает активности Антихриста. Также и многие мировые процессы, предшествующие Розе Мира у Андреева и царству Антихриста у Соловьева, оцениваются ими по-разному, и позиции этих двух мыслителей оказываются иногда прямо противоположными.

Особое значение и у Соловьева, и у Андреева имеет грядущее объединение мира, которое представляется им обоим неизбежным. В их текстах кардинальные изменения на планете связаны с глобальными потрясениями. У Соловьева новая система международных отношений возникает в Европе после великих военно-политических катаклизмов – установления над Европой «панмонгольского» ига, а затем его свержения европейцами. И если этого не произошло в истории, то другое предвидение Соловьева вполне осуществилось: «Европа в XXI веке представляет союз более или менее демократических государств – европейские соединенные штаты» (КП, 739) . У Андреева в «Железной Мистерии» новый мировой порядок – Роза Мира – возникает после Третьей мировой войны. В «Розе Мира» у Андреева нет уверенности в том, что Третья мировая война не произойдет. Соответственно у него нет и описаний того, как может осуществиться появление Розы Мира после этого катаклизма. Зато в «Розе Мира» ярко показано владычество Антихриста и последовавшая за ним анархия и последняя мировая война между людьми и полуигвами. После этого апогея зла происходит смена эонов. В «Железной Мистерии» наоборот, есть картина Третьей мировой войны на рубеже 50-60-х гг. ХХ в. и последующего затем торжества Розы Мира, но нет панорамы господства Антихриста и последовавшей за тем тотальной анархии. Смена эонов происходит без демонического прерывания времени, хотя в Послесловии и упоминается приход антихристовой эпохи, которую поэт невольно огибает повествованием (ЖМ, 311). Возможно, Андреев видел в будущем только одну глобальную катастрофу, которая предшествовала либо Розе Мира, либо Второму Пришествию.

Политико-географическим центром объединения человечества у Соловьева становится Берлин. Именно в этом городе происходит «международное учредительное собрание союза европейских государств» которое учреждает институт сильной исполнительной власти («с достаточными полномочиями«) (КП, 745). Андреев полагал, что уицраор Германии (ФРГ) Укурмия станет объединителем сначала Европы, а затем и всего человечества (ЖМ, 243-244, 261-296).

Андреев допускал, что процесс объединения государств мира может быть осуществлен не Розой Мира. Что перед человечеством может встать проблема выбора между приходом к «универсальной власти» над объединяющимся человечеством Розы Мира или какой-то другой, социально-политической силы, идеологическая концепция которой будет «менее духовной, безрелигиозной, морально ущербной» (РМ, 513). И все же он верил, что объединение мира будет осуществлено Розой Мира или ее политическим крылом. В «Железной Мистерии» объединение Европы в одно государство, осуществляемое «Лигой преобразования сущности государства» представляется событием, имеющим положительное провиденциальное значение. Оно становится этапом на пути человечества к Братству всечеловеческой Церкви Розы Мира. Интересно отметить такую параллель – «марш единого человечества» (КП, 751) в «Краткой повести» и «новый государственный гимн» в «Железной Мистерии» (ЖМ, 262). Любопытно, что у современной объединенной Европы есть свой гимн – это «Ода к радости» Бетховена. Андреев предвидел цвет флага объединенной Европы – синий (ЖМ, 270). Именно такого цвета флаг у современного Европейского сообщества.

Объединение стран мира в текстах Андреева и Соловьева происходит по-разному. Если Роза Мира объединяет страны только ненасильственными методами, то Император из «Краткой повести» достигает мирового единства при помощи военной силы. Он совершает эффективную «военную прогулку от Восточной Азии до Марокко и без большого кровопролития подчиняет всех непокорных» (КП, 746).

Любопытно, что и у Соловьева и у Андреева используется одно и то же слово (лига) для обозначения совершенно разных социально-политических структур, предшествующих в одном случае власти Антихриста, в другом – Розе Мира. У Соловьева: «Всеобщая лига мира сошлась в последний раз и, провозгласив восторженный панегирик великому миротворцу, закрылась за ненадобностью» (КП, 746). В «Железной Мистерии» Лига преобразования сущности государства после того, как всемирный плебисцит ставит под ее контроль Всемирную Конфедерацию (ЖМ, 284), превращается в Белую Иерархию Розы Мира (ЖМ, 297).

Объединению мира и у Соловьева, и у Андреева предшествует период интеграции религиозно-культурных традиций Востока и Запада. У Соловьева эпоха монгольского ига над Европой «…знаменуется повсюдным смешением и глубоким взаимопроникновением европейских и восточных идей, повторением en grand древнего александрийского синкретизма» (КП, 739). По Соловьеву получается, что это смешение уготавливает не что иное, как господство Антихриста. Одним из самых мрачных явлений этого синкретизма становится фигура Аполлония, полуазиата, полуевропейца, католического епископа, к которому с высочайшим почтением относятся «необуддисты» и который «удивительным образом соединит в себе обладание последними выводами и техническими приложениями западной науки с знанием и умением пользоваться всем тем, что есть действительно солидного и значительного в традиционной мистике Востока» (КП, 747).

У Андреева мы встречаем принципиально иное отношение к грядущему культурно-религиозному смешению. Мировоззрение Розы Мира он называет интеррелигией или панрелигией. В стихотворении «Александрийский век» (Андреев Д.Л. Собрание сочинений в 3-х тт. М., 1993-97, т. 1, с. 369). Андреев сравнивает эллинистический период, главным результатом которого стало христианство, –

Такой же эпохой, заканчивающей
Огромные циклы, зажглось
Ученье, доныне раскачивающее
Истории косную ось.

– с «грядущей Александрией» эпоху которой Андреев страстно ждет.

У Соловьева именно в условиях широчайшего религиозного синкретизма становится возможным появление учения Антихриста. Соловьев так описывает его книгу: «Здесь соединяется благородная почтительность к древним преданиям и символам с широким и смелым радикализмом общественно-политических требований и указаний, неограниченная свобода мысли с глубочайшим пониманием всего мистического, безусловный индивидуализм с горячей преданностью общему благу, самый возвышенный идеализм руководящих начал с полной определенностью и жизненностью практических решений» (КП, 743-744). Эпштейн заметил, что то, что сказал Соловьев о книге Антихриста, вполне может быть сказано о «Розе Мира» Андреева (Эпштейн М. Н. Роза Мира и царство Антихриста: о парадоксах русской эсхатологии. Континент. №1 за 1994 г. (№79), с. 308-309). Однако, самым важным для Соловьева при идентификации Антихриста является не присутствие в его книге перечисленных Соловьевым достоинств, а полное отсутствие упоминаний об Иисусе. В тексте «Розы Мира» мы видим нечто прямо противоположное тому, в чем Эпштейн обвиняет Андреева, а именно – Иисус Христос в «Розе Мира» – это Планетарный Логос, богорожденная монада, единственная, из воплощавшихся в нашем временно-пространственном слое.

Утверждение безусловной исключительности явления Иисуса Христа в истории человечества согласуется у Андреева с глубочайшей симпатией к восточной духовности. И в данном случае позиции Соловьева и Андреева существенно различаются. Если для Андреева индуистский и буддийский Восток – это сокровищница духовности, то для Соловьева – это довольно подозрительный мир, как будто только и ждущий прихода Антихриста и готовый встать на его сторону. Не случайно в тексте «Краткой повести» армию Антихриста составляют «разноплеменные язычники» которыми, очевидно, являются представители не-авраамистических религий.

Параллельно культурно-религиозному синтезу происходит отмирание грубой материалистической идеологии. Соловьев предполагал, что в XXI в. произойдет «решительное падение теоретического материализма» и человечество навсегда перерастет «эту ступень философского младенчества» (КП, 739-740). Почти то же самое говорит Андреев: «От классического материализма еще к концу ХХ века не останется и следа, картина мира окажется неизмеримо сложнее…» (РМ, 578). У Соловьева «весь культурный мир» в это время будет значить то же, что «весь земной шар» (КП, 744). Эти слова сходны с убежденностью Андреева в том, что «с течением эпох очертания интеллигенции совпадут с очертаниями человечества» (РМ, 565).

Если у Андреева всеобщие мир и материальный достаток обеспечивает Роза Мира, то у Соловьева роль умиротворителя и того, кто обеспечивает «равенство всеобщей сытости» (КП, 747) играет Антихрист. Эпоха Розы Мира характеризуется как время гуманного отношения к животным. У Соловьева Антихрист является филозоем и вегетарианцем, запретившим вивисекцию и учредившим строгий надзор за бойнями (КП, 746-747).

В этом гуманном, интеллигентном, синкретичном, едином или почти едином мире и появляется Антихрист. Андреев видит социальную базу Антихриста в технической интеллигенции будущего. У Соловьева Антихрист тоже в некотором смысле «технический интеллигент» – «ученый-артиллерист» (КП, 745).

Образ Антихриста у Соловьева имеет явные параллели как с образом Антихриста у Андреева, так и с описанием Верховного Наставника Розы Мира. М. Эпштейн отмечает, что «в своей апологии верховного наставника Розы Мира Андреев почти буквально следует соловьевскому описанию Антихриста» (Эпштейн, цит. соч., с. 308). Соловьев так характеризует грядущего Князя мира сего: «Помимо исключительной гениальности, красоты и благородства высочайшие проявления воздержания, бескорыстности и деятельной благотворительности, казалось, достаточно оправдывали огромное самолюбие великого спиритуалиста, аскета и филантропа» (КП, 740). У Андреева Верховный Наставник совместит в себе «…три величайших дара: дар религиозного вестничества, дар праведности и дар художественной гениальности» (РМ, 25). Заметим, что здесь у Андреева как бы само собой подразумевается, что все эти дары будут светлыми. Однако они могут быть и темными, вручаемыми не силами Света, а силами зла. О возможности существования темной праведности было сказано выше. А о дарах гениальной темной религиозности, гениальности художественной, которые из-за усилий сил Света не были вручены Сталину, но будут вручены Антихристу (РМ, 469, 479-480) – поскольку «дважды предотвратить вкладывание в это существо даров темной гениальности невозможно» (РМ, 570), говорит сам Андреев. В оценке Антихриста Андреев почти вторит Соловьеву, называя Антихриста темным универсальным гением (РМ, 570): «Умнейший из всех, кто когда-либо жил, превосходящий гениальностью всех гениев без сравнения…»; «он будет красив поражающей, но страшной красотой» (РМ, 571).

При всей своей гениальности, Антихрист и у Андреева, и у Соловьева приходит к верховной власти все же незаконно. В тексте «Розы Мира» Антихрист становится «верховным наставником» всемирной церкви Розы Мира в результате умерщвления законного Верховного Наставника и сфальсифицированного референдума (РМ, 572). В «Краткой повести» учредительное собрание союза европейских государств «почти единогласно» сначала избирает Антихриста в пожизненные Президенты Европейских Соединенных Штатов (КП, 745), а затем члены этого собрания объявляют его римским императором с нарушением демократической процедуры – «без голосования» (КП, 745). В этом можно увидеть не только разоблачение Антихриста как узурпатора, но и, в каком то смысле, попытку оправдания власти как таковой: у Андреева – универсальной власти Розы Мира, у Соловьева – власти демократически утвержденных законов объединенного человечества.

Антихрист у Соловьева остается только светским правителем – «Императором Рима». Он так и не сосредоточит в своих руках всю полноту абсолютной власти. Первосвященнические функции при нем исполняет маг Аполлоний. Кроме того, присвоение Антихристом императорского титула выглядит несколько странно. Создается впечатление, что он как будто предполагает основать династию антихристов. У Андреева сменяющие друг друга Верховные Наставники Розы Мира являются одновременно религиозными и светскими владыками. Власть Антихриста в «Розе Мира» описывается как предельно концентрированная. Наследуя неограниченные полномочия Верховных наставников, Антихрист сосредоточивает абсолютную власть только в своих руках.

Заметим, что разделение власти между «Императором» и Аполлонием в «Краткой повести» пародирует концепцию самого Соловьева, представленную в работе «История и будущность теократии» созданной в 1885-87 гг. В ней Соловьев представлял проект всемирной теократии. Христианские народы, по мысли Соловьева, должны объединиться под властью русского императора и римского папы. В «Краткой повести» место русского самодержца занял Антихрист, а римского папы – Аполлоний.

Соловьев не указывает прямо на национальную принадлежность «Императора» но замечает, что Антихрист приведен к высшей власти масонским орденом, негласным членом которого он является (КП, 745), а нацией, которая «…была не совсем чужда подготовлению и упрочению всемирных успехов сверхчеловека» были евреи (КП, 760). Заметим, что в сочинении Соловьева «Еврейство и христианский вопрос» евреи были объявлены одним из необходимых элементов грядущей теократии, а одной из последних молитв Соловьева была молитва за еврейский народ. В «Краткой повести» Антихрист тайно поддерживал «…в еврейской среде слухи о том, что его главная задача – установить всемирное владычество Израиля» и «евреи признали его Мессией, и их восторженная преданность ему не имела предела» (КП, 760). Этно-расовое происхождение другого персонажа «Краткой повести» – Аполлония вполне соответствует синкретическому веку, в котором он живет. Аполлоний у Соловьева «полуазиат и полуевропеец» (КП, 747).

Андреев предполагает, что местом рождения Антихриста «будет одна из стран Латинской Америки» а «…по чертам его лица будет трудно определить принадлежность этого человека к какой-либо нации, даже к определенной расе, и он будет казаться синтетическим воплощением человечества в одном лице» (РМ, 571).

Андреев не связывает Антихриста с еврейским народом, но упоминает, что «в еврействе имеются некоторые узкие круги, носящиеся с затеей выпестовать всемирного владыку» (РМ, 493). Андреев отмечает, что на еврейскую этно-конфессиональную общность и во времена Иисуса, и в эпоху рассеяния воздействовал некий демон, «исчадие Гагтунгра» и соперник демиурга Еврейской метакультуры (РМ, 129) и ее Синклита. Из слов Андреева можно заключить, что «чудовище» возникшее за спиной иудаизма (РМ, 313), существует и сейчас. Кроме того, Андреев отмечает, что на эгрегор государства Израиль «…оказывается сильнейшее воздействие из главного гнездилища демонических сил» (РМ, 129).

Возможно, что у Соловьева поддержка Антихриста противохристианскими силами, которые не стремятся осознанно к торжеству зла, а, напротив, даже желают некого блага человечеству, связана с идеей добра без Христа. Ее и воплощает в себе Антихрист. Это для Соловьева и есть зло.

В «Краткой повести» Антихрист отказывается исповедовать Христа. «Добродетельный» Антихрист Соловьева остается и здесь по-своему честен – вместо того, чтобы просто солгать, что было бы вполне уместно для проводника воли «отца лжи» он ничего не отвечает старцу Иоанну, как бы пародируя поведение Иисуса на допросе в Синедрионе и суде у Пилата. И, получается, что христиане из «Краткой повести» отвергают Антихриста только из-за отказа исповедовать «Христа – Сына Божия». Все остальное, что к этому моменту сделано Антихристом, не вызывает у них неприятия и протеста. Сходным образом относятся к Антихристу и евреи. Они содействуют его воцарению, будучи уверены, что он – еврей. Все его акции встречают их полную поддержку. И только когда выясняется, что он даже не обрезан, начинается еврейское восстание. Т.о. в «Краткой повести» обрезание становится для евреев таким же идентификатором духовной подлинности, каковым для христиан является исповедание Христа Сыном Божиим.

У Федотова в связи с вопросом о формальном отказе Антихриста от исповедания Христа возникает вполне уместный вопрос: «Является ли имя Христово или крест Его достаточным ограждением?» (Федотов Г. «Об антихристовом добре»// Антихрист (Из истории отечественной духовности): Антология. Москва, 1995, с. 246). Соловьев как будто забывает и об исторической инквизиции, именем Христа сжигавшей еретиков, и об образе Великого Инквизитора у Достоевского, лгущего во имя Его.

В «Розе Мира» Антихрист сначала не пытается противопоставить себя образу Христа: «довольно долгое время анти-Логос не будет отрицать ни жизни Иисуса в Палестине как исторического факта, ни даже того мистического факта, что в Иисусе воплотилась богорожденная монада, выразительница Бога-Сына» (РМ, 573). Таким образом, для Андреева Антихрист с самого начала лжец, который из политических соображений готов до времени признавать Иисуса Богочеловеком. Ложь Антихриста тотальна – он не заблуждающийся гордец, подобно Антихристу «Краткой повести». Андреев отмечает, что его доброта к людям будет показной, а смирение видимым (РМ, 571). Никакого добродетельного самообмана у Антихриста, обрисованного Андреевым, нет. В данном случае Андреев радикально отличается от Соловьева, главным предметом критики которого была идея добра без Христа.

«Доброта» Антихриста в «Розе Мира» – это его тактический прием, его маска на стадии борьбы за власть. Вполне понятно, что после прихода к власти Антихрист будет продолжать поддерживать имидж благого владыки – точно так же, как его пытались поддерживать самые кровавые тираны ХХ века. Но у Соловьева «доброта» Антихриста так и остается до конца его спутником. Кровавым тираном, подобным тем, кого явил ХХ век, Антихрист «Краткой повести» не становится.

Своеобразная человечность и доброта у Антихриста «Краткой повести» проявляется и в том, что он буквально требует от подвластных любви. Он обращается к христианам, уже признавшим его мировым владыкой, с такими словами: «Я хочу, чтобы не по чувству долга, а по чувству сердечной любви вы признали меня вашим истинным вождем во всяком деле, предпринимаемом для блага человечества» (КП, 751). «Добрый» Антихрист у Соловьева нуждается в любви и как человек, и как правитель, потому что именно любовь подвластных может обеспечить ему их полную покорность. Здесь можно еще раз вспомнить слова Андреева о любви и доверии как методах властвования Верховного Наставника. И Антихрист «Краткой повести» и Верховный Наставник Розы Мира используют любовь к ним как средство своего господства над человечеством.

У Андреева Антихристу ни как человеку (точнее, дьяволо-человеку), ни как правителю любовь уже не нужна. Сталину, которого Андреев считает предпоследней инкарнацией Антихриста, еще хотелось, «…чтобы его не только боялись, но и обожали. Антихристу будет нужно только одно: чтобы все без исключения были уверены в его неизмеримом превосходстве и проявляли абсолютное ему повиновение» (РМ, 578). В тексте Андреева власть Антихриста уже не может быть поколеблена тем, что его никто не любит. Массовое совращение, полный технический контроль за мыслями подвластных и собственная физическая неуязвимость избавляют его власть от необходимости ее укрепления любовью и доверием подвластных.

Принципиально разнятся картины объединения церквей у Соловьева и Андреева. В «Краткой повести» роль объединителя церквей как конфессиональных институтов отводится Антихристу (КП, 741-755). Андреев пишет об одном из «верховных наставников» Розы Мира, при котором «…завершится полное воссоединение христианских церквей и сочетание всех религий правой руки в свободной унии» (РМ, 566). В гирлянде его прежних жизней «выделяется удаленное во времени звено, когда он проходил по земле в облике одного, весьма известного, государя империи Гогенштауфенов» (РМ, 566) .

В династии Гогенштауфенов было два доныне весьма известных императора «Священной Римской империи» – Фридрих I Барбаросса (при котором и появилось такое именование германского государства) и его внук Фридрих II. Не останавливаясь на их истории и на «легенде о Фридрихе» который должен вернуться в конце времен для того, чтобы установить на земле царство справедливости и изобилия, отметим неопределенность этих слов Андреева. В образе «последнего императора» то ли Антихриста, то ли божьего посланника, двоится все – и сама личность Фридриха II, и его образ в народных легендах, и смешение двух Фридрихов – деда и внука – в народном и культурном сознании немцев

Заметим, что у Соловьева последний вселенский собор происходит в Иерусалиме. Этот город был связан с судьбой обоих Фридрихов. Барбаросса погиб во время крестового похода. Фридрих II без войны договорился с египетским султаном о передаче христианам их святых мест. В Иерусалиме он сам возложил на себя корону Иерусалимского короля и объявил себя преемником царя Давида (в это время Фридрих был отлучен папой от церкви). Кроме того, он называл себя наместником Бога на земле и повелителем мира (более подробно см. Глогер Б. «Император, Бог и дьявол. Фридрих II Гогенштауфен в истории и легенде». СПб., 2003.).

У Соловьева истинным объединителем трех церквей становится (как и у Андреева) немец – профессор Паули.

Довольно любопытно, как у Соловьева и Андреева описываются роль Собора в грядущих событиях. В «Краткой повести» Вселенский Собор, состоящий из представителей не только высшего духовенства, но и мирян, «известных благочестием и преданностью церковным интересам» а также «…низшего духовенства, черного и белого» (КП, 749), собирается в Иерусалиме по повелению Антихриста. В итоге большая его часть признает соединение церквей под властью Антихриста, а меньшая объединяется в противостоянии ему. Здесь мы видим явное неприятие Соловьевым идеи привнесения принципов демократии в религиозную сферу. Более того, здесь заметно отрицание самого принципа соборности, столь дорогого для русской мысли XIX-XX вв. У Андреева непонятно как сформированный Верховный Собор Розы Мира будет ее «совестью» (РМ, 23). Утверждение демократии в религиозной жизни у Андреева не происходит. Скорее мы можем увидеть здесь систему, формируемую сверху вниз. Однако и у Андреева Роза Мира оказывается открытой растлению: со временем «…даже в среде Верховного Собора найдутся отдельные люди, которые не устоят против искушений князя тьмы…» (РМ, 569). Если мы совместим эти аспекты концепций Андреева и Соловьева, то получится, что какой бы путь не избрало человечество в грядущем – религиозной демократии или религиозного иерархизма, оно обречено на приход Антихриста.

Примечательна такая «архитектурная» деталь: если у Соловьева гигантский ««Имперский» храм единения всех культов» в Иерусалиме становится резиденцией «Императора» то у Андреева храм Солнца Мира – это сердцевина нового культа грядущей эпохи Розы Мира. И если у Андреева Солнцем Мира назван Единый Бог, а одним из главных праздников становится летнее солнцестояние (РМ, 563), то у Соловьева «от солнечного бога Сурьи» происходит маг Аполлоний (КП, 747). Географическим центром власти Антихриста становится у Соловьева Иерусалим. У Андреева великолепная резиденция Антихриста возводится в Альпах.

У Соловьева единая церковь верных остается только гонимой в царстве антихриста. У Андреева она переживает этап своего господства, и только затем, уже в период владычества антихриста, уходит в катакомбы.

Картина антихристовой власти в «Краткой повести» во многом противостоит надеждам Андреева на универсальную власть Розы Мира. Кроме того, она кажется резко контрастирующей с ранними убеждениями Соловьева, в том числе с его мечтой о «свободной теократии». Создается впечатление, что прежние проекты Соловьева об объединении христианских церквей подвергаются в «Краткой повести» радикальной ревизии, окрашенной в саркастические тона и дополненной совершенно новой оценкой грядущей истории человечества. Социально-политическое будущее человечества предстает в мрачных красках. В качестве умиротворителя человечества и объединителя церквей в «Краткой повести» является Антихрист, то есть тот, против кого это объединение, по сути, должно было быть направлено.

Исследователи – и русские, и зарубежные, писавшие о творчестве Соловьева, по-разному относились к «Краткой повести». Для одних Соловьев в ней отрекается от прежних иллюзий и преодолевает соблазны, которым он был подвержен ранее. Г. Флоровский почувствовал в этой книге горечь и трагизм «личного крушения и отречения» (Прот. Георгий Флоровский «Пути русского богословия». Киев, 1991., с. 466) Соловьева. По мнению А. Безансона «Соловьев приписывает антихристу большую часть своих религиозных проектов» (А. Безансон «Извращение добра». Москва, 2002., с. 72). Но далеко не все видели в «Краткой повести» образец «духовного отрезвления». По мнению Г. Федотова, в «Трех разговорах» и «Краткой повести» Соловьев «отрекается от того, чему служил всю свою жизнь: от идеала христианской культуры» (Федотов, цит. соч., с. 238).

Соловьев, возможно и отрекался от идеала христианской культуры, но в конце жизни он не отказался ни от идеи единой церкви, ни от идеи объединения церквей под главенством римского папы, ни от идеи союза христианских государств, возглавляемых могучим политическим лидером. Первоначальные позиции Соловьева были в конце его жизни скорректированы, но не отвергнуты. Это касается и мечты Соловьева о миродержавной власти церкви. За четыре года до смерти Соловьев писал: «надо раз и навсегда отказаться от идеи могущества и внешнего величия теократии как прямой и немедленной цели христианской политики. Цель ее – справедливость, слава же есть следствие, которое придет само собой» (Соловьев С. М. Владимир Соловьев. Жизнь и творческая эволюция. М., 1997, с. 321-322). То есть могущество и внешнее величие остаются целью, только не прямой, и они должны придти, но после «справедливости» которую должна установить теократия. Поразительно, как эти слова напоминают заявления Ивана Карамазова о том, что государство, ставшее церковью, и его властители не утратят ни своего могущества, ни своей славы.

Среди тех, кто ясно видел, что В. Соловьев до конца жизни не преодолел соблазн мечты о миродержавной власти, был Д. Мережковский. В своем письме к Бердяеву Мережковский так пытался оправдать свое прежнее заблуждение, аналогичное тем, которое было свойственно Достоевскому и Соловьеву: «Вы удивляетесь, что «Мережковский не осознал сразу того, что теперь, по-видимому, начинает сознавать, - что государство, царство есть одно из искушений дьявольских». А я удивляюсь, что Вы этому удивляетесь. Вы же сами указываете, что не только я, но и такие люди, как Достоевский и Вл. Соловьев, не сознали этого «сразу» и даже совсем не сознали. Думаю, что тут вообще страшнее соблазн, чем кажется. Недаром же самого Сына Человеческого дьявол искушал царством земным – и не Сын Человеческий, а Сын Божий преодолел это искушение. Так же, как некогда человек, ныне искушается все человечество. И это искушение победит не человечество, а только богочеловечество» (Мережковский Д.С. «Не мир, но меч». М., 2000, с. 424).

Взгляды, изложенные в «Краткой повести об антихристе» не следует всегда прямо относить к личной позиции В. Соловьева, занятой им незадолго до смерти. Безусловно, многие мысли, высказанные в повести, принадлежат самому Соловьеву. Однако введение в «Три разговора» самостоятельных персонажей и авторов позволило Соловьеву создавать картину грядущего мира не от своего, а от их имени. Фрагмент об Антихристе принадлежит одному из персонажей «Трех разговоров» (хотя и не появляющемуся, т.с., «вживую«) – старцу Пансофию.

Не забывая об этом, отметим и явную мистическую анахроничность и поверхностность «Краткой повести». У Соловьева в описании воцарения Антихриста и последующего крушения его власти отсутствует чувство трагедийности. Г. Федотов отмечает «бледность кровавого фона, на котором разворачивается последняя трагедия» (Федотов, цит. соч., с. 239), и «полное отсутствие технической фантазии» (Федотов, цит. соч., с. 243) у Соловьева. Но главное, конечно же, не это. По мнению Федотова, Соловьев «проглядел» уже существовавший тогда «империализм духа, отрицающего ценность любви к человеку» (Федотов, цит. соч., с. 243), и то, что «антихрист», который еще силен, перестал носить маску гуманизма, т.е. человеческого добра» – это то, что Соловьев «не имел права не видеть» (Федотов, цит. соч., с. 244). Примечательно, что духовидец Соловьев не увидел того, что во времени было совсем рядом с ним – коммунистической революции и последующих потрясений. Для человечества, пережившего опыт великих, апокалиптических катастроф ХХ века, предупреждения Соловьева кажутся анахроничными.

При чтении «Краткой повести» остается ощущение того, что описание царства Антихриста имеет слишком заметный отпечаток той исторической эпохи, в которой жил Соловьев. «Соловьев, создавая образ Антихриста, преследовал цель разоблачения нецерковного добра в учении и жизни Льва Толстого. Но, несомненно, художник здесь обманул критика. Ни одной чертой гениальный сверхчеловек, примиритель всех противоречий, завершитель культурного дела веков не напоминает одностороннего и антикультурного моралиста из Ясной Поляны» (Федотов, цит. соч., с. 242). Ироничные инвективы, направленные против Л. Толстого (Антихрист – это ученый-артиллерист, противник вивисекции, упоенный гордыней гениальный художник и пр.), несомненно, только снижают уровень «Краткой повести».

«Итак, чистая, безбожная человечность не является последним соблазном – в пределах нашей культуры» – анализируя «Краткую повесть», делает вывод Федотов. «То мировоззрение, которое стояло перед Соловьевым как несокрушимая стена, уже обветшало. Поставьте против него мудрую и глубокую теологию, эстетическое обаяние культа, мистику таинств, соблазны тонкой гордыни, ложного смирения, тонкой эротики, ложного аскетизма – церковь без любви, христианство без Христа, – и вы почувствуете, что здесь предельный обман, предельная мерзость на месте святом. Таким только и можно представить себе антихриста» (Федотов, цит. соч., с. 247).

Об «империализме духа» который, по мнению Федотова, проглядел Соловьев, нужно сказать особо. Возможно, это произошло потому, что Соловьев сам был ему причастен. Путешествие с револьвером на Русско-турецкую войну 1877 г. было только анекдотическим предвестием более мрачных проявлений этого империализма. Если русификацию Финляндии или объявление четырехсот тысяч униатов России «православными» Соловьев считал мерзостью (и в этом с ним нельзя не согласиться), то войну англичан против буров или интервенцию европейских держав в Китай он оценивал не только как позволительное, но и как провиденциальное явление. Уже после написания Соловьевым «Краткой повести» (то есть, уже после того, как Соловьев, по мнению некоторых его «православных» критиков, пережил «духовное отрезвление«) на Дальнем Востоке произошли бурные события. После убийства в Пекине немецкого посла император Вильгельм II выступил с грозной речью, за которой последовала посылка в Китай войск европейских держав для подавления т.н. «боксерского» восстания (восстания ихэтуаней). Вот цитата из речи Вильгельма II перед немецкими солдатами, отправляемыми им в Китай: «Если вы встретитесь с врагом, то для того, чтобы драться. Пощады не давать, пленных не брать. Тот, кто попадет в ваши руки, в вашей власти». Эти речи не слишком отличаются от напутствий, которые чуть позже давали своим солдатам лидеры Третьего рейха.

Соловьев, слишком увлеченный угрозой панмонголизма, приветствовал воинственную речь германского императора и откликнулся на нее стихотворением «Дракон» (Соловьев в данном случае имел в виду Китай) , посвященном императору Вильгельму II («Зигфриду» – это второе название стихотворения Соловьева). Возможно, это название навеяно стихотворением А.К. Толстого. Довольно забавно то, что у Толстого под Драконом подразумевается германский император (конкретно – Фридрих I Барбаросса). В стихотворении Соловьева (Соловьев В. С. Избранное. СПб, 1998, с. 188) есть такие строки:

Наследник меченосной рати!
Ты верен знамени креста,
Христов огонь в твоем булате,
И речь грозящая свята.
Полно любовью Божье лоно,
Оно зовет нас всех равно…
Но перед пастию дракона
Ты понял: крест и меч – одно.

Заметим, что Орден меченосцев, завоевавший в начале XIII в. земли прибалтийских племен, был первой католической военно-конфессиональной организацией, начавшей агрессию против «схизматиков» Руси. Успехи ордена были недолгими. В 1236 г. он был разгромлен язычниками-литовцами. Примечательно, и то, что «Орденом меченосцев» Сталин называл большевистскую партию. Довольно забавно то, что «верным знамени Христа» носителем «христова огня» который должен сокрушить «язычников» становится у В. Соловьева герой германского эпоса Зигфрид.

Разочаровавшись к концу жизни в гнилой деспотии русского самодержавия и уподобив русского царя библейскому Навуходоносору (в статье «Византизм и Россия«), Соловьев перед смертью увидел потенциального светского владыку объединенной Европы, совластвующего христианскому первосвященнику, в охваченном манией величия, агрессивном и не вполне вменяемом германском императоре Вильгельме II.

Вероятно, нужно было пройти очень долгий путь, чтоб от вопроса к России о том, каким она хочет быть Востоком – Ксеркса или Христа – придти к восхвалению кайзеровского и – шире – общеевропейского империализма. Это стихотворение, кстати, показывает, как ощущение угрозы скорого прихода Антихриста может искажать духовный настрой самых чистых и одухотворенных людей, каким, вне всякого сомнения, был Владимир Соловьев.

Хочется сказать и несколько слов об иронии Соловьева в «Краткой повести». Автор как бы играет в ней – почти в постмодернистском стиле – с образом Антихриста. В ее завершении чувствуется какая-то несерьезность по отношению к ней как персонажей «Трех разговоров» так и самого автора. Князь потихоньку уходит, как отмечает Политик, в том месте повести, где «старец Иоанн антихриста к стенке прижал» (КП, 761-762). Сама же повесть заканчивается упоминанием Бога всуе Генералом: «Ах ты, Господи!» (КП, 762).

Интересно то, что Соловьев первоначально написал «Краткую повесть» по его собственному утверждению, «с примесью шутки» и только дружеская критика убедила его, в частности, в том, что «житейский, и в особенности шутливый тон разговора не соответствует религиозному значению предмета» (Соловьев В. С. т. 2, с. 641). Но даже после «серьезной» редакции «Краткая повесть» не утратила довольно своеобразной соловьевской иронии.

Этот странный смех Соловьева в «Краткой повести» можно сопоставить с позицией Ивана Карамазова, иронизирующего или даже потешающегося над читателями его статьи «О церковном суде» где была высказана мысль о превращении государства в церковь, которую, в свою очередь, Андреев соотнес со своей концепцией Розы Мира. С.М. Соловьев считал, что «Достоевский разделил Соловьева между Иваном и Алешей, причем гораздо больше черт Соловьева в старшем брате» (Соловьев С.М. Владимир Соловьев: Жизнь и творческая эволюция. М., 1997, с. 180). По мнению С.М. Соловьева статья Ивана «очень напоминает статьи Соловьева и даже не те, которые мог знать Достоевский, а которые Соловьев писал впоследствии, по смерти автора Карамазовых» (Соловьев С.М., там же) . О том, что прототипом Ивана Карамазова был Владимир Соловьев, говорила и вдова Федора Михайловича А.Г. Достоевская (Примечания к «Братьям Карамазовым» ПСС в 30 тт., Л., 1976, т. 15, с. 472. На это в своей статье о «Розе Мира» обращает внимание читателей М. Эпштейн).

Возможно, что, как и Иван Карамазов, Соловьев был склонен к иронизированию над собственными концепциями, в том числе над образом нестрашного, почти доброго Антихриста, и сближением своего провидения с буквальным пониманием текста Апокалипсиса. Но также в «Краткой повести» может быть, можно увидеть гордую иронию Соловьева над человечеством, оказавшимся неспособным к вмещению его великих теократических идей и поэтому обреченному на осуществление демонической карикатуры на них (заметим, что, например, беспричинный смех проявлением гордыни считал Иоанн Лествичник; этот подвижник предупреждал об опасности рассуждения о любви Божией, то есть о Самом Боге - а именно эта тема была одной из основных для В. Соловьева).

Возможно также, что ирония Соловьева связана с его убежденностью в предопределенности событий и, как это ни покажется странным (достаточно вспомнить свидетельства о духовном опыте позднего Соловьева, ощутившего реальность дьявола), с неверием в силу зла. Зло так и осталось для Соловьева всего лишь чем-то нереальным, несущественным, всего лишь отсутствием Всеединства и Добра. И даже в каком-то смысле одним из необходимых условий их осуществления (или проявления). Соответственно и земное владычество Антихриста в конце истории для Соловьева – лишь предопределенный диалектический этап, необходимый для Второго Пришествия. Без Антихриста не могло бы произойти подлинного объединения истинных христиан, не могло бы явиться на небе знамение – Жена, облаченная в солнце. Без Антихриста не осуществились бы, наконец, его окончательное ниспровержение, Второе Пришествие Иисуса Христа – Сына Божия и «тысячелетнее царство праведных». Соответственно, и объединение мира, и глобальное торжество либеральной демократии предваряют не только эпоху Антихриста, но и Царство Божие, и в этом смысле являются необходимыми условиями исполнения истории.

Страх христиан-традиционалистов перед Антихристом - тем более, градус этого страха - в догматическом плане объяснить довольно сложно. Ведь если всемогущий Бог «попускает» зло (то есть является верховным источником приходящих в мир соблазнов), и в том числе Антихриста, то верующие христиане должны относиться к Антихристу «трезво» как к испытанию всеведущим Богом их веры и верности. Чрезмерный ужас перед Антихристом, навязчивый поиск его следов в окружающем мире свидетельствует либо о слабости веры таких христиан, либо о страхе, более глубоком, чем их вера во всемогущего и всеведущего Бога. Можно предположить, что на самом деле слишком горячие апокалиптики и разоблачители сил зла боятся не Антихриста, а существующего в их искаженном «первородным грехом» воображении образа «страшного» Бога. Такого Бога, который может покарать человека, в том числе и «вечными муками» за его соучастие в делах зла, которое этот же самый Бог и «попускает».

Для Андреева зло – это не недостаток добра, а могущественная сила космического масштаба, всем своим существом противостоящая Свету. Поэтому и отношение к грядущим духовным катастрофам, подстерегающим человечество, у Андреева предельно серьезно. Он ощущает и передает читателю чувство иномерного, метафизического ужаса. Антихрист в «Розе Мира» переворачивает историю. Магия, людоедство и нарушение всех сексуальных табу как бы возвращает этическое состояние человечества на самую раннюю стадию его существования (как она представлялась Андрееву – РМ, ). В «Розе Мира» власть Антихриста над человечеством длится более ста лет (РМ, 583), и демоническая духовность будет затягивать душу в жуткие и глубокие трансфизические воронки (РМ, 579), так ярко описанные Андреевым. Правда, и Соловьев в «Краткой повести» отмечает, что усилиями лжепророка Аполлония «общение живых и умерших, а также людей и демонов сделалось обычным явлением, и развились новые, неслыханные виды мистического блуда и демонолатрии» (КП, 760). Но поскольку власть Антихриста длится всего три с половиной года, а количество соблазненных «Императором» и Аполлонием христиан не столь уж и велико, то так и непонятным остается, в чем, собственно, ужас антихристова господства.

«Краткая повесть» схематична. Создается впечатление, что Соловьев пытался «подогнать» хотя и довольно избирательно, свой духовидческий опыт под буквальное понимание Апокалипсиса. Так, все действие «Краткой повести» происходит в Палестине; у Антихриста есть лжепророк Аполлоний; два свидетеля (старец Иоанн и папа Петр), обличавшие Антихриста, убиты им; Антихрист правит три с половиной года; Армагеддон Апокалипсиса описан как противостояние авангардов двух вполне земных воинственных армий – антихристовых язычников и восставших против Антихриста евреев; вулканическое огненное озеро поглощает Антихриста, Аполлония и «несметное войско разноплеменных язычников» и т.д.

Антихрист «Краткой повести» явно имитирует Христа. В «Краткой повести» бросившегося с обрыва Антихриста спасает дьявол. Эта попытка самоубийства пародирует искушение Иисуса дьяволом на крыле храма. Слова, обращенные дьяволом к Антихристу, начинаются с фразы: «сын мой возлюбленный, в тебе все мое благоволение…» пародируют Евангелие (Мат. 3, 17. Мар. 1, 11. Лук. 3,22).

Как и Соловьев, Андреев часто пытается связать свой духовидческий опыт с текстом Апокалипсиса. Но кроме этого у Андреева – в отличие от Соловьева – образ Антихриста оказывается связанным с текстом Евангелия, описывающим земной путь Иисуса. Жизнь и гибель Антихриста представлены в тексте «Розы Мира» как демоническая травестия Его земной жизни.

Силы зла пародируют непорочное зачатие Девы Марии: матерью Антихриста становится не обычная женщина, а сама Лилит, по воле Планетарного демона принявшая в Энрофе человеческий облик и зачавшая Антихриста «от сил самого Гагтунгра» (РМ, 571). Лилит становится для Антихриста одновременно матерью и дочерью. Но кроме этого – еще и сексуальной партнершей. Тем самым Антихрист нарушает все запреты на кровосмесительную связь, какие только могут быть (если о крови в человеческом понимании в данном случае вообще можно говорить).

Демоническим эрзацем Иоанна Предтечи в тексте «Розы Мира» становится темный вестник, автор книги о сексуальном «освобождении» которая подготовит путь Антихристу (РМ, 570). Самоубийство этого квази-предтечи – это явная пародия на казнь Иоанна Крестителя.

У Андреева в истории Антихриста нет явной параллели Крещению и пребыванию Иисуса в пустыне. Но после принятия сана в Розе Мира Антихрист между 30 и 33 годами, вероятно, должен был пройти установленный для духовенства Розы Мира испытательный двух-трехгодичный искус (РМ, 562), который Андреев называет суровым (РМ, 569), хотя на самом деле – это нечто вроде «уединения в условиях, средних между условиями кельи, кабинета и одиночной камеры» (РМ, 562). Этот искус Антихриста может считаться травестией на пребывание Иисуса в пустыне, а принятие Антихристом сана в Розе Мира – на Крещение Иисуса и сошествие на Него Святого Духа.

Освобождающим чудесам Иисуса противополагаются соблазняющие чудеса Антихриста. Так, рискнем предположить, что облачение Антихриста в каррох будет противопоставлено физическому Преображению Иисуса. Преображенное тело Иисуса просветляло, «облегчало» преображало, обоживало материальность Энрофа, соответственно каррох Антихриста будет «утяжелять» демонизировать ее.

Прикосновение людей к Иисусу могло исцелять (так оно исцелило женщину, страдавшую кровотечением). Прикосновение к карроху Антихриста или к Лилит будет духовно порабощать человека. «…Непобедимая гипнотическая сила привлечет к нему многих женщин» и со временем он перестанет умерять убийственную силу своего прикосновения, и «каждая его наложница станет расплачиваться жизнью за несколько секунд наслаждения» (РМ, 572).

Отказу от царской власти Иисуса будет противопоставлено принятие Антихристом власти абсолютной, чуду хлебов, разделенных людьми между собой в христовой любви – всеобщее изобилие, обеспеченное наукой, магией и централизованным распределением, основанию Церкви в Энрофе – основание анти-церкви, эгрегор которой находится в Цебрумре. Вызывание Антихристом инкарнации Лилит (РМ, 572) можно считать травестией сошествия Святого Духа на самого Иисуса на Иордане и на апостолов в Пятидесятницу. Жуткой травестией христианского причастия становится ритуальное сексуальное людоедство.

В 33 года (Андреев принимает христианскую традицию такого определения срока земной жизни Иисуса) Иисус отказался принять царскую власть и был распят. Антихрист в этом же возрасте становится абсолютным владыкой и обретает физическое бессмертие (РМ, 572). Это бессмертие – антихристова антитеза крестной смерти и Воскресению Иисуса.

В «Краткой повести» укрепившийся у власти Антихрист осуществляет религиозно-богословский переворот. Он «объявил себя единым истинным воплощением верховного божества вселенной» (КП, 760). То есть Анти-христ у Соловьева это и анти-Христос, подменяющий собой истинного Спасителя, и Противобог, выставляющий себя человечеству вместо Бога-Отца, в результате чего традиционной ипостаси Бога-Сына в идеологии Антихриста вообще не находится места. На этом идеологическая революция Антихриста в «Краткой повести» завершается.

Андреев именует Антихриста не только князем тьмы и анти-Логосом, но еще и Противобогом (РМ, 181; 565; 593), т.е. Антитеосом (в христианской традиции впервые этот термин был использован Афиногеном, написавшим в 177 г. «Прошение о христианах». Деревенский Б.Г. Учение об Антихристе в древности и средневековье. СПб., 2000, с. 8). По мере усиления своей власти, он сначала объявляет себя вестником Мировой Женственности (РМ, 572), затем воплощением Бога-Отца (РМ, 573) и, наконец, «на место Бога-Отца будет открыто возведено имя Великого Мучителя» (РМ, 575). Таким образом, если у Соловьева Антихрист остается самозванцем и лжецом, клевещущим на Бога, то в тексте «Розы Мира» происходит своего рода саморазоблачение, точнее публичная официальная самоидентификация Антихриста. В Энрофе ему лгать больше не нужно и некому. Ложь Антихриста перестает быть формальной и переходит на новый уровень – он уже не хочет подменять собой Бога, он хочет ниспровергнуть Его и занять Его место.

Но земное бессмертие Антихриста оказывается мнимым. После того, как монада римского императора, порабощенная Планетарным демоном и используемая им для осуществления антихристова плана, будет освобождена Планетарным Логосом, Антихрист провалится сквозь все слои преисподних на лишенное времен Дно Галактики (РМ, 582). Это будет его финальной травестией, противопоставленной Вознесению Иисуса.

У Андреева (и, отчасти, Соловьева) Антихрист является анти-Христом в том смысле, что он демонически дублирует земную жизнь Иисуса. Эта линия в христианстве довольно древняя. Первым христианским автором, уверенным в том, что Антихрист будет в истории один, а его обман будет заключаться в подражании Иисусу, был Ипполит Римский (ок. 170-236 гг.). Антихристы «Краткой повести» и «Розы Мира» не объявляют свое появление Вторым Пришествием Христа и не пытаются имитировать Его Второе пришествие. Хотя такая возможность благодаря магии (по текстам Соловьева и Андреева) и технике (по тексту Андреева) и у того, и у другого Антихриста имеется (то, что Антихрист, показанный в «Розе Мира» может имитировать Второе Пришествие, отметил Б. Деревенский - цит. соч., с. 15). Технических и магических средств для этого в будущем у него должно быть вполне достаточно. Может быть, отсутствие попыток такой имитации является прямым следствием неустранимой творческой ущербности демонических сил, способных только подражать творчеству сил Света – Второго Пришествия еще не было - соответственно, силам зла просто нечего пародировать.

У Соловьева Антихрист остается обычным человеком. Его матерью является обычная земная женщина, «особа снисходительного поведения» и «слишком много разных лиц имели одинаковый повод считаться его отцами» (КП, 745). У Андреева Антихрист с самого начала своего существования в Энрофе оказывается вне человеческой природы и вне человечества. Иисус был рожден Марией и был человеком. Его Преображение, Воскресение и Вознесение могут считаться духовным достижением всего человечества и в грядущем дадут возможность преобразить человечество в богочеловечество. По слову, приписываемому (попутно заметим, ошибочно) св. Афанасию, «Бог стал человеком, чтобы человек мог стать Богом». Антихрист в описании Соловьева, с одной стороны, не столь ужасающ, с другой – ему удается сделать человечество подобным себе в богоотступничестве. Антихрист в «Розе Мира» – с самого рождения неестественный, даже противоестественный человек. Поэтому и его собственное демоническое анти-преображение (облачение в каррох) не может направить человечество в Энрофе по пути подобных демонических трансформаций. В результате человечество оказывается не способным к полной демонизации, «к дальнейшему развитию демонизированной науки и техники, к захвату космоса и переделыванию его на дьявольский лад» (РМ, 581).

Вместо травестии Второго Пришествия Антихрист для заселения Энрофа и завоевания миров Света порождает в Энрофе чету полулюдей-полуигв (РМ, 582). Быстро размножившись, они и будут тем дьяволо-человечеством, ради которого воплотится Антихрист. «Античеловечество хлынет на лицо земли» (РМ, 582).

Андреев отмечает, что демонические монады с демонизированными шельтами и астралами не могут воплощаться в Энрофе (РМ, 250). Вероятно, Антихрист, превращая в нашем слое свое тело в каррох, становится своего рода внутренним агентом, вскрывающим Энроф изнутри. Именно благодаря карроху Антихриста демонические монады игв с соответствующими облачениями получают возможность воплотиться в нашем слое.

Появление полуигв в Энрофе в период господства Антихриста не имеет параллели в истории земного служения Иисуса. В каком-то смысле их рождение является новаторством Планетарного демона. Дьяволо-человечество эпохи Антихриста становится в тексте «Розы Мира» демонической антитезой грядущему в Энрофе богочеловечеству, которое появится в нашем слое только после Второго Пришествия, понимаемого Андреевым как смена эонов Планетарным Логосом. Андреев отмечал в «Розе Мира» что силы зла лишены подлинного творческого импульса и способны только демонически травестировать творческие усилия Света. Мы можем предположить, что силы зла не только лишены творческого воображения, но для осуществления травестийного акта нуждаются в том, чтобы творческое действие было совершено. Возможно, осуществление светлого творческого действия в реальности является необходимым условием демонической травестии.

В таком случае, появление античеловечества в нашем слое может быть только демонической реакцией на сошествие истинного богочеловечества из затомисов. Андреев называет дьяволо-человечество зеркально-искаженным противопоставлением Бого-человечеству (РМ, 249). А снисхождение Бого-человечества в Энроф произойдет только после смены эонов.

Заметим, что в некоторых фрагментах «Розы Мира» Андреев не столь категорично утверждает неминуемость захвата Энрофа полу-игвами: «Дьяволо-человечество – по-видимому, его не удастся избежать в конце текущего периода…» (РМ, 97). Но даже если это анти-человечество появится в Энрофе, оно не сможет (согласно тексту «Розы Мира«) окончательно овладеть ни нашим слоем, ни другими слоями Света. Сначала в Энрофе падет власть Антихриста, а затем произойдет великое метаисторическое событие – смена эонов.

При описании Второго Пришествия и Соловьев, и Андреев пытаются интерпретировать образы Апокалипсиса. Единение христиан, не принявших новый мировой порядок Антихриста и оставшихся верными Богу, прямо связывается Соловьевым с явлением великого знамения: «жена, облаченная в солнце, под ногами ее луна, и на голове ее венец из двенадцати звезд» (КП, 759). Если мы интерпретируем эти слова Соловьева, который был согласно Андрееву, пророком Вечной Женственности, в духе текста «Розы Мира» то этой «женой» является никто иная, как Звента-Свентана. При описании в «Розе Мира» смены эонов мы встречаем у Андреева отождествление «жены, облеченной в солнце» со Звентой-Свентаной, объятой Планетарным Логосом и рождающей великий Дух второго эона (РМ, 586). «В мировой истории это отобразится Розою Мира, в крайних муках подготавливающей человечество во времена перед антихристом, при нем и после него, как грядущий сосуд ко вмещению этого рождаемого Духа» (РМ, 586).

Одним из знаковых завершающих историю событий становится Армагеддон. В «Краткой повести» вооруженное восстание евреев против Антихриста ее автором оценивается как героическое проявление религиозного духа (КП, 760-761). Битва евреев против антихристовой армии язычников прямо связывается в «Краткой повести» с Армагеддоном. При этом Соловьев сам же иронизировал над таким буквализмом. Например, он так говорит о восстании евреев против Антихриста: «Этот оборот, несомненно указанный в Писании и в предании, представляется отцом Пансофием, быть может с излишнею простотою и реализмом» (КП, 760). Действительно, понимание Армагеддона как битвы восставших евреев с армией Антихриста выглядит двусмысленно. В Откровении Иоанна в Армагеддоне три нечистых бесовских духа, похожие на жаб и творящие знамения (Отк. 16, 13-14) собирают царей (Отк. 16,16) всей Вселенной для битвы, судя по контексту, не с армией Антихриста, а с Богом. Эти три духа выходят «из уст дракона и из уст зверя и из уст лжепророка» (Отк. 16, 13).

У Андреева Роза Мира будет противостоять Антихристу после его прихода к власти только ненасильственными методами. Насильственное же сопротивление ему будет инспирироваться Планетарным демоном: «…хитрость Гагтунгра сумеет даже героический протест широких масс обратить себе на пользу. Тот неудачный кандидат в антихристы, который был побежден предыдущим воплощением князя тьмы и покончил с собой в финале второй мировой войны, теперь явится самозванным вождем, увлекая на борьбу с властелином мира толпы негодующих. При этом он будет яростно обличать Розу Мира в слабости и в непротивлении, утверждая, что в борьбе с исчадием тьмы хороши все средства без исключения. Это движение, отрывающее от Розы Мира тех, кого не смог оторвать антихрист, будет само темным насквозь, вовлекая сердца в воронку неистовой злобы, жестокости и неистовой ненависти» (РМ, 573). Любопытно, что если мы произведем контаминацию этих фрагментов Соловьева и Андреева, получится, что тот, кто был в своем прошлом воплощении самым страшным гонителем еврейского народа – Гитлером, в эпоху Антихриста возглавит против него восстание евреев.

Однако у Андреева, как и у Соловьева, есть двусмысленность в понимании Армагеддона. Так, первый эон завершится в момент объединения немногих оставшихся верных Свету в некоем месте: «Будет подан знак о том, что наступает время соединения всех оставшихся в живых братьев Света в одной точке на поверхности земли. Преодолевая все препятствия, сто или двести верных соберутся воедино, и последний из верховных наставников возглавит их. В Откровении Иоанна это место названо по-еврейски «Армагеддон». Я не знаю, что значит это слово. Мне кажется, великое событие это совершится в Сибири, но почему для последней встречи изберется именно эта страна, мне неизвестно» (РМ, 586). Как уже было отмечено, в Апокалипсисе собирание воедино сил земных царей связано не с их битвой со злом, а, напротив, с их противостоянием Богу.

Оригинальной чертой текста «Розы Мира» отличающей его от любых других апокалиптических текстов, является то, что максимальное торжество зла происходит не в эпоху Антихриста, а в последующий за его падением период: «Не при антихристе, а именно через два-три десятилетия после него разгул Зла на поверхности земли достигнет своего апогея» (РМ, 585). Это свое убеждение Андреев сопровождает пространной цитатой из Апокалипсиса о низвержении «великого дракона, древнего змия, называемого Диаволом и сатаною» на землю «в сильной ярости», зная, что немного ему остается времени!» (Отк., 12:7-12).

Соловьев и Андреев принципиально по-разному описывают завершающее историю событие – Второе Пришествие. У Соловьева эта картина прямо привязана к буквальному пониманию Апокалипсиса: «небо распахнулось великой молнией от востока до запада, и они увидели Христа, сходящего к ним в царском одеянии и с язвами от гвоздей на распростертых руках. В то же время от Синая к Сиону двигалась толпа христиан, предводимых Петром, Иоанном и Павлом, а с разных сторон бежали еще иные восторженные толпы: то были все казненные антихристом евреи и христиане. Они ожили и воцарились с Христом на тысячу лет» (КП, 761). Второе Пришествие у Соловьева не означает преображения нашего мира. Соловьев не случайно употребляет здесь слово «ожили» а не «воскресли».

Эти «ожившие» «восторженные толпы» (заметим, что и Андреев использует именно это слово в примечательном контексте: после прихода Антихриста к власти «…отшатнутся от исчадия тьмы бесчисленные толпы…» – согласно Андрееву, благодаря многолетнему предупреждающему труду Розы Мира (РМ, 574) и их «тысячелетнее царство» Соловьев в «Краткой повести» не называет богочеловечеством. Хотя и оно в концепции Соловьева (в его «Чтениях о богочеловечестве«) обозначено не как преображенное духовно-телесно Вторым Пришествием Христа, а как вполне земное человечество, всего лишь гармонически соединившее в себе достижения западного секулярного пути и восточной христианской религиозности (Соловьев В.С. Чтения о богочеловечестве. М., 1994, с. 166-167). Идеалом у Соловьева становится «…человеко-бог, т.е. человек, воспринявший божество» который «…необходимо есть коллективный и универсальный, т.е. всечеловечество или Вселенская церковь» (Там же, с. 167). В написанной в 1899 г. статье «Идея сверхчеловека» Соловьев утверждал, что для того, чтобы человечеству стать «формою совершенного всеединства, или божества» «не требуется никакой новой, сверхчеловеческой формы организма, потому что форма человеческая может беспредельно совершенствоваться и внутренно и наружно» (Соловьев В.С. Идея сверхчеловека.// Соловьев В.С. Сочинения в 2 тт. М., 1988, т. 2, с. 631).

Соловьев отмечает, что повесть Пансофия «…имела предметом не всеобщую катастрофу мироздания, а лишь развязку нашего исторического процесса, состоящую в явлении, прославлении и крушении антихриста» (КП, 761). Соответственно, Преображение человечества связывается Соловьевым с совсем уже теряющейся в отдаленных грядущих временах «всеобщей катастрофой мироздания». Все это кажется настолько странным, что возникает даже ощущение, что описанное Соловьевым «второе пришествие» на самом деле является каким-то дьявольским фокусом, окончательно завлекающим человечество в сети зла, что на смену одному «Императору» должен придти другой, который и завершит на Земле дело дьявола.

В эсхатологии Андреева «Второе Пришествие» традиционного христианства интерпретируется как смена эонов Планетарным Логосом. Сотрясение земли в Откровении (Отк, 16, 18) имеет прямую параллель у Андреева: «И в этот час вздрогнет сверху донизу весь Шаданакар» (РМ, 586). В Энрофе изменится материальность человека. Богочеловечество затомисов станет богочеловечеством в нашем слое. Оно будет иным физически, оно не будет знать «человеческого» рождения, болезней, смерти. В Энрофе Второй эон будет «тысячелетним царством праведных». «Его цель – спасение всех без исключения, кто сорвался, кто отстал, кто пал в глубину миров возмездия, и преображение всего Шаданакара» (РМ, 588).