Истинное Я

Учение об "истинном я", так или иначе, присутствует в большинстве мистических традиций. В новой оккультной традиции ("нео-вечной философии") речь скорее всего пойдёт о монаде или каузальном теле. В чань и даосизме об "истинном лике, бывшем ещё до рождения" или "изначальной природе", в брахманизме (не-адвайтском) об атмане, в христианской мистике – о возвращении состояния до грехопадения, состояния безгрешности, восстановлении образа и подобия Божия. В до-осевых¹ традициях речь обычно идёт о персональном боге-покровителе (личном гении), или предсуществующей душе. Мифологически, эта высшая душа постоянно находится на небесах (или возвращается туда после смерти индивида), она – наблюдатель, никак не затрагиваемый деяниями и грехами низшего я. Метафорически, высшее я – это спящий,  а низшее я – я-персонаж, задействованный в сновидении. Голос высшего я лишь иногда пробивается к сновидческому персонажу и выступает как голос совести, интуиция, глас божий и т.д.

В античной философии высшее я – это Ум. На различении "ума" и "души", как высшего и низшего я, основана кажущаяся жестокость разделения на обретших "вечную жизнь" и "погибель". В античных системах бессмертие стяжается ровно настолько, насколько задействовано в сознании высшее, "разумное" я, которое только и имеет шанс на бессмертие по своей природе. Ставший этим разумом бессмертен. Отождествляющий себя с эмоционально-психическим "болотом" души обречён вслед за ним на спуск в "нижний мир", в "страну теней", "страну мрака" и окончательную смерть (либо новое земное воплощение). Причём понятно, что под "разумом" не понималась способность к мышлению как таковая. Мышление, находящиеся в плену страстей, эмоций и земных забот, собственно говоря, "разумом" не является. По этой линии идёт и жёсткое гностическое размежевание на "пневматиков"(духовных), "психиков"(душевных) и "гиликов" (телесных), с отсутствием шансов на спасение у последних.

Осознавший своё высшее я осознаёт и собственное бессмертие и незатронутость грехом. Т.е. кармический механизм, который непрерывно воспроизводил невроз человеческого существования с его набором механических реакций, принимаемых за свободу воли, перестаёт здесь действовать².  Личность получает истинное ядро для интеграции. Человек становится "настоящим человеком". И вот здесь обнаруживается перекрёсток: если именно это было целью пути, то отсюда лицо путника снова поворачивается к миру желаний. Он уже не связан ни страхом, ни механистичностью, он действительно свободен и свободно погружается обратно в космическую игру уже в качестве сознательного игрока. Низшее я, тело (тела) становятся для него орудием наслаждения. (Как для игрока, вспомнившего, что он не персонаж игры, а сидящий за компьютером, но решившего продолжить игру. Против подобного понимания атмана, собственно, и выступал Шакьямуни, показывая нереальность и этого я). Если же освобождённое сознание более не затронуто космической игрой, тогда странник вступает в состояние отрешенности.

Отрешённость

Отрешенность – это состояние полной отстранённости и объективности. Нет ничего в этом мире, что может вызвать возмущение сознания. "Тело подобно сухому дереву, сердце – мёртвому пеплу". Здесь нет медитации, учения оставлены – больше нет нужды в посредниках, сознание отражает всё, принимает всё, но не пребывает ни в чём. Нет я, остаётся только То. Нет смерти, поскольку некому умирать. Нет оценки. Нет иллюзий. Нет целей. Нет ограничений. Нет страдания. Все вещи уравниваются между собой в своей небытийности.

Вот как описывает подобное состояние Меррелл-Вольф:

"В этом Состоянии я не был объят Удовлетворением, но не было в связи с этим фактом и ощущения потери чего-то. Я буквально не нуждался в Удовлетворении, это состояние или качество осталось как бы ниже меня, и я мог бы вызвать его, если бы захотел. Но важно отметить, что на уровне Высокой Беспристрастности нет никакой нужды в каком-то комфорте или Блаженстве в смысле явной радости или счастья. Если говорить о Блаженстве в связи с Высокой Беспристрастностью, это было бы верно лишь в том смысле, что там нет ни несчастья, ни страдания...

Не знаю, сколько я пробыл в состоянии Высокой Беспристрастности. Я долго бодрствовал этой ночью, далеко за полночь, а состояние продолжало углубляться. Все это время относительное сознание присутствовало как свидетель. Личное сознание как бы сократилось до чего-то незначительного, вроде точки. “Я” распростерлось неограниченно, подобно пространству, объемля и проникая все формы. Насколько могла достигнуть мысль, никаких пределов не было. Мне было совершенно все равно, перейдет ли тело в состояние, обычно называемое смертью, или останется жить. И уход был в равной мере не важен. Все зло, раздоры, трагедии и проблемы этого мира предстали столь незначительными, что это было поистине удивительно. Я увидел, что все человеческие катастрофы, даже самые страшные, были сравнительно лишь “бурей в стакане воды”. Как будто не было и никакой особой нужды в Сострадании. Но с другой стороны абсолютно не было причины, почему бы не предпочесть деятельность среди людей и для людей. С точки зрения этого состояния казалось совершенно невозможным выбрать путь, который был бы ошибочен, или путь, который был бы лучше другого. Не было основания предпочесть продолжение жизни в физическом смысле, но точно так же и не было особого смысла в предпочтении оставить тело. Состояние это было слишком безотносительно и слишком абсолютно, чтобы конкретный выбор имел какое-то значение. Так что в субъектно-объектном смысле я был абсолютно свободен делать выбор, который мне представлялся подходящим. Я предпочел продолжать внешнюю деятельность, но с точки зрения Высокой Беспристрастности в этом не было ни достоинства, ни недостатка. Ибо Там и неверное и верное, равно как и все двойственности, абсолютно растворились в безотносительном."

Трудно представить, что к этому состоянию можно прийти и на пути бхакти, но это так. Просто бхакти здесь уже не чистое бхакти, бхакти опьянения, но достижение трезвости. Отречение от наслаждения Богом, во имя Бога.

Вот что пишет Мейстер Экхарт:

"Многие учителя славят любовь, как высшее, подобно апостолу Павлу, который говорит: "какое бы послушание я ни взял на себя, если я не имею любви, я ничто". Но я ставлю отрешенность выше любви.

Во-первых, оттого, что любовь заставляет меня любить Бога. Но гораздо ценнее, чтобы я привел к себе Бога, чем пришел бы к Богу, ибо мое вечное блаженство заключается в том, чтобы Бог и я стали одно; потому что Бог может лучше войти в меня и соединиться со мной, нежели я с Ним. А то, что отрешенность приводит ко мне Бога, доказываю я так: каждое существо пребывает охотнее всего на своем естественном месте. Естественнейшее и собственнейшее место Бога это цельность и чистота. Они же основываются на отрешенности. Поэтому Бог не может не отдаться отрешенному сердцу.

Вторая причина, почему я ставлю отрешенность выше любви, следующая: если любовь приводит меня к тому, чтобы все претерпевать ради Бога, то отрешенность делает меня восприимчивым к одному только Богу. Это же самое высокое. Ибо в страдании человек обращает еще взор на создание, из-за которого он страдает, отрешенность же, напротив того, свободна от всякого создания".

Обожение

"Бог стал человеком, чтобы человек стал Богом". "Не я живу, но Христос во мне". Это всегда было наиболее таинственной частью мистических учений. Суть в том, что когда я (высшее Я) предельно самоустраняется в отрешённости, на смену ему приходит Бог.

Описывают это богоявление в смертном теле традиции по-разному. Суфии здесь, видимо, будут говорить о достижении каплей поверхности Океана. Мейстер Экхарт говорил о рождении Бога в душе, подобно тому как Христос родился в Марии. Буддийские тантрики о "ясном свете – потомке". Создатели Упанишад открывали Бога внутри себя, поняв, что их истинное Я – Атман – это Брахман. Кто-то в этой ситуации осознаёт себя сыном Божиим. Занятно, что даже в махаяне здесь говорится об "ощущении себя сыном Будды". Кто-то, как Халладж, восклицает "я есть Истина!". Однако таинство рождения Бога происходит лишь в самой сокровенной части души, все внешние покровы – тело, душа, дух (человеческая природа), по сути, не затрагиваются трансмутацией.

Описываться процесс может и вне всякой теистической привязки. Например, даосы будут говорить о "сокровенной женщине" внутри человека или даже о дыре в сердце, через которую подвижник связан со всем сущим, в которой происходит зачатие золотого зародыша. Но в любом случае нерушимая граница между Творцом и творением, абсолютным и иллюзорным, здесь прорвана. Путник вступает в совсем иной мир, отличный от всего, что было раньше (говоря по-буддийски от "Камалоки").