Неубедительность предложенных Андреевым трансфизических гарантий того, что Роза Мира не превратится в тоталитарную тиранию, и недостаточность объяснения им причин прихода к власти Антихриста позволяет нам начать поиск внутренних противоречий в рассматриваемой концепции. Таких противоречий может быть обнаружено несколько. Мы остановимся на двух аспектах, представляющихся нам наиболее значимыми. Это насилие и праведность.

Насилие неотделимо от власти, тем более универсальной. И Роза Мира, понимаемая как «этическая инстанция», обречена на его использование по отношению к подвластным. Это тем более удивительно, что для самого Андреева ценности ненасилия были первостепенными. Методы ненасилия он называет самыми этически чистыми из тех, какие только удалось до сих пор измыслить (РМ, 447).

Здесь в тексте «Розы Мира» возникает один из тех глубоких смысловых конфликтов, результатом которых, на наш взгляд, и становится появление Антихриста.

Андреев пишет, что со временем Роза Мира «упразднит государственное и общественное насилие. Она устранит какую бы то ни было эксплуатацию» (РМ, 564). Неясно, что в данном случае имеется в виду. Если под насилием и эксплуатацией понимать не только террор тоталитарных режимов и трудовые концлагеря, но и менее мрачные системы социально-политических отношений, то преодолеть их удавалось и без «этической инстанции». Для этого достаточно создать гражданское общество и социально ориентированное государство. Но пока в человеческом существе присутствует эйцехоре, как можно полностью «упразднить» насилие и устранить «какую бы то ни было» эксплуатацию?

Роза Мира упразднит насилие в будущем, но при этом сама будет им пользоваться в настоящем: «Ясно, что сущность государства, равно как и этический облик общества, не могут быть преобразованы во мгновение ока. Сразу же полный отказ от принуждения – утопия» (РМ, 22). «Не из мудрости, а из юношеской незрелости могла бы возникнуть мысль, будто общество уже достигло тех высот развития, когда абсолютная свобода не может породить роковых, непоправимых заблуждений» (РМ, 39).

Так как в эпоху Розы Мира эйцехоре из человеческого существа никуда не исчезнет, то естественно, что будут совершаться и уголовные преступления. И на втором этапе правления Розы Мира будет существовать некий в чем то подобный полиции институт, который «…будет выполнять между прочим и функции уголовного розыска» (РМ, 533). Видимо, родственный ему институт Розы Мира будет расследовать такие преступления как кощунство (таковым, как мы уже отмечали выше, может быть расценена любая критика Верховного Наставника – при той степени сакрализации его власти, о которой говорит Андреев). Любопытно, как и кем в эпоху Розы Мира будут ощущать себя работники этих органов Розы Мира? И уж если техническая интеллигенция Розы Мира станет “социальной базой” Антихриста, то чего можно ожидать от тех, кто по складу своего характера будет занят расследованием уголовных и идеологических преступлений и применением “смягченного” насилия?

Согласно Андрееву, врагом Розы Мира «…будет одно: стремление к тирании и к жестокому насилию, где бы оно ни возникало, хотя бы в нем самом (движении Розы Мира - Ф.С.). Насилие может быть признано годным лишь в меру крайней необходимости, только в смягченных формах и лишь до тех пор, пока наивысшая инстанция путем усовершенствованного воспитания не подготовит человечество при помощи высокоидейных умов и воль к замене принуждения – добровольностью, окриков внешнего закона – голосом глубокой совести, а государства – братством» (РМ, 12). А если насилие Розы Мира будет не слишком жестоким, оно уже не будет ее врагом? Критерии, позволяющие определить степень допустимой жестокости, судя по всему, должны будут установить праведники Розы Мира. А пока «голос глубокой совести» не заменил «окрики внешнего закона», по логике текста издавать эти «окрики» должны будут праведники Розы Мира.

Как уже отмечалось, Андреев называет строй Розы Мира чем-то совершенно новым, принципиально отличающимся от всего, что было раньше. Но если владыки Розы Мира будут использовать такое старое проверенное средство как насилие, то в чем же тогда принципиальная новизна Розы Мира? Более того, оказывается, что новое грандиозное влияние Светлых сил совсем не изменит человечества. И как только контроль Розы Мира ослабнет, произойдет массовое отречение от декларируемых ею ценностей. Получается, что идиллия Розы Мира держалась исключительно на системе внешнего принуждения.

Насилие не только искажает властвующих, оно подспудно готовит революционную реакцию против них. Роза Мира должна просветлить природу через насилие над ней, ибо чем, как не насилием можно считать все те природоустроительные мероприятия, о которых писал Андреев – например, наделение лошадей руками или утепление полярных областей. Нечто подобное происходит и в человечестве эпохи Розы Мира – через его социальное бытие. Эйцехоре в человеке не просветляется, а подавляется властью праведников. В качестве иллюстрации приведем здесь слова С. Франка о насилии: «…Попытка направлять всю жизнь с помощью принуждения приводит не только к рабству, но и к неизбежному при нем бунту злых сил, которые находят всегда новые, неожиданные пути для своего проявления. Можно сказать даже больше: даже чисто моральное, т. е. не апеллирующее к физической силе агентов власти принуждение, – там, где оно действует на волю просто извне, в качестве давления общественного мнения, – может испытываться как невыносимая тирания и по существу быть тиранией; ее итогом часто бывает либо внутреннее отравление нравственной жизни ложью и фарисейским лицемерием, либо же реакция в форме взрыва моральной распущенности»^xxv.

Власть над природой (в том числе и человеческой) была мечтой тоталитарных диктатур. Андреев сопоставлял Сталина с «великим прохвостом» Угрюм-Бурчеевым, персонажем «Истории одного города» Салтыкова-Щедрина. Символом насилуемой природы в «Истории...» становится река, которая прорывает все возведенные преграды. Точно так же мощное тотальное искусственное и конструктивистское воздействие на человека и на природу в эпоху Розы Мира приводит к реакции – в психологической и социальной сфере человечества созревает культура духовного андеграунда, религия левой руки, уготавливающая приход Антихриста.

Противоречивость в отношении Андреева к проблеме насилия особенно отчетливо проявляется тогда, когда он говорит о принципиальной невозможности насильственного сопротивления Антихристу со стороны Роза Мира: «Сторонники же Розы Мира пойдут на мученическую смерть, не обнажая оружия» (РМ, 573). Значит, даже появление в мире Антихриста не становится той «крайней необходимостью», которая делает насилие позволительным (РМ, 12). У Андреева применение насилия против Антихриста – максимального выражения зла в человечестве – инспирируется демоническими силами. Вооруженное сопротивление Антихристу после его прихода к власти возглавит носитель темной миссии. Движение это будет насквозь демонизированным (РМ, 573).

Конечно, у Андреева речь идет о разной степени применения насилия Розой Мира для просветления человечества и будущим темным миссионером против Антихриста. Но это не снимает вопроса. Проблема состоит в самом факте использования насилия, а не в его степени. Если универсальная власть будет принадлежать «этической инстанции», признаваемой «мистическим соборным разумом» человечества и проводником воли "Иерархий Света", то вина за насилие (насилие как таковое, вне зависимости от его степени) будет ложиться уже на сами эти "Иерархии".

То, какая идея обеспечивает легитимность власти и насилия, имеет особое значение. Например, современное светское демократическое общество в странах Запада признает пределы своих полномочий и не претендует на абсолютный суверенитет. Ответственность за тот (сравнительно небольшой) уровень насилия, который существует внутри государственных систем современных стран Западной Европы, демократическое общество принимает на себя.

Тема насилия в системе Розы Мира и ее ответственности за его применение придает еще больший вес вопросу о том, могут ли Провиденциальные силы нуждаться во внешней, властной подстраховке своего обращения к каждому человеку и ко всему человеческому обществу?

Кажется уместным привести здесь мнение С. Франка, который противопоставлял слова Христа «Царство Мое не от мира сего» вере «в возможность и даже желательность мерами внешнего механического порядка осуществить полноту добра в человеческих отношениях»xxvi. «Царство не от мира сего» не значит, что оно не предназначено для мира; напротив, силы «царства не от мира» должны все глубже проникать и исцелять мир. Но это значит, что подлинное, сущностное совершенствование мира осуществимо именно только с помощью этих сверхмирных сил, т.е. идет из духовной глубины, в которой человек укоренен в царстве Божием»xxvii. Попытка дополнить внутреннее влияние Провиденциальных сил механизмом максимально концентрированного внешнего административного контроля ведет лишь к его самодовлеющему господству над человеком и человечеством. Веяние Светлых сил может просветлять социальную жизнь, но не может быть объективировано ни в какой системе власти.

Андреев видел в махатме Ганди – принципиальном противнике какого бы то ни было насилия – предшественника Розы Мира: «Вот первый в новейшей истории пример той силы, которая постепенно заменит меч и кнут государственной власти» (РМ, 24). Но надо вспомнить, что Ганди не постепенно заменял меч и кнут на менее грубые орудия, а никогда не пользовался ими – об отсутствии в руках Ганди государственной власти говорит и сам Андреев (РМ, 23). Ганди не только никогда не был государственным деятелем, но даже в последние 13 лет своей жизни не принадлежал ни к одной политической партии, покинув в 1934 г. ряды Индийского Национального Конгресса. «Авторитет праведности» (РМ, 24) Ганди не поддерживался системой универсальной политической власти, которой должен будет, по мысли Андреева, располагать «Верховный Наставник» Розы Мира.

Вообще довольно трудно представить саму возможность совмещения светлой праведности и применение насилия. Представить себе, что, например, Франциск Ассизский, Серафим Саровский или Махатма Ганди используют «смягченное» насилие против ослушников провиденциальной воли, просто невозможно.

Почему для просветления человечества универсальную власть не взял на себя Иисус? Он лучше, чем кто-либо другой, мог разрешить противоречие между властью и праведностью, ведь нравственная чистота воплощенного Планетарного Логоса позволяла, казалось бы, сочетать «миродержавное владычество с этической незапятнанностью» и обеспечить связь человечества с Провиденциальными силами. И, согласно Евангелию, Ему предлагали власть – не только дьявол в пустыне, которому принадлежат все царства мира и слава их (Мат. 4, 8-10), но и люди, ждавшие Мессию. «Иисус же, узнав, что хотят придти, нечаянно взять Его и сделать царем, опять удалился на гору один» (Иоан. 6, 15). Андреев пишет: «Трудно сказать, с какого момента земной жизни Иисуса в душе Его возникла тревога, сомнение в исполнимости Его миссии во всей ее полноте» (РМ, 242). По тексту же Евангелия можно заметить, что именно после того, как люди захотели увидеть в Иисусе царя-мессию (т.е. Христа), Он стал говорить о том, что ему надлежит пострадать, и вскоре направился в Иерусалим. Той «горчайшей ноше» – власти, которую из рук благодарного человечества готовы взять на себя праведники Розы Мира (ЖМ, 171), Иисус предпочел другую – крестную ношу и Голгофу. И трагическое прерывание Его миссии, о котором так часто говорит Андреев, происходило не только тогда, когда Он был распят, но и тогда, когда от Него требовали знамений и хотели сделать царем-мессией.

Отказ от власти Иисуса и завершение эпохи Розы Мира властью Антихриста позволяют нам, по крайней мере, усомнится в том, что земная универсальная власть праведников является средством, которое может быть использовано для построения идеального общества.

Возможно, что одной из причин чрезмерных надежд Андреева на «этическую инстанцию» было то, что им не была осознана возможность существования темной праведности. Для него праведность – понятие, исключающее негативные определения. Но если может существовать темное вестничество, «леворукая» религиозность, демоническая духовность, то почему же не может быть и темной, демонической праведности?

ХХ век дал пример «харизматического» религиозного лидера, по духу прямо противоположного Махатме Ганди. Это имам Хомейни, ставший для своей страны высшим этическим авторитетом.

Свержение шаха и захват духовенством политической власти в Иране – это первый в новейшей истории пример иерократической революции (и в целом один из редких случаев захвата власти духовенством в мировой истории). Хомейнистский режим Ирана можно охарактеризовать как формализованную власть религиозной «этической инстанции».

Андреев видел разрешение возникавших перед человечеством вопросов через референдумы. В Иране захват власти Хомейни был оформлен именно через всенародный референдум. Единственный вопрос в бюллетене – «Хотите ли вы вместо монархии исламскую республику?» – сформулировал сам Хомейни. Каждый голосующий должен был указать на бюллетене свое имя, адрес и номер паспорта (Агаев С.Л. Иран: рождение республики. М., 1984, с. 75-76). Основой иерократии стал внесенный в конституцию принцип «велайатэ факих», согласно которому высшая власть принадлежала духовному лидеру – “рахбару”, которым и стал сам Хомейни. С этого времени Хомейни стали называть имамом, что символизировало для шиитов одновременно его безусловный духовный авторитет и намекало на начало новой, апокалиптической эпохи. Сам Хомейни объявил день рождения исламской республики «первым днем правления Аллаха» (Агаев, с. 122). В Иране возник довольно оригинальный строй. Здесь функционировал парламент, избирался всеобщим голосованием президент, но политические институты республики находились под полным контролем высшего духовенства.

Хомейни в частной жизни был аскетом, большинство шиитов-имамитов считали его великим праведником, всю свою жизнь он бескомпромиссно боролся с диктатурой шаха, к неограниченной власти он пришел в уже весьма преклонном возрасте (достижение которого Андреев считал необходимым условием для занятия поста Верховного Наставника).

Многие конфессиональные иранцы верят в то, что приход к власти Хомейни открыл новую, эсхатологическую эпоху, предшествующую явлению скрытого имама и “конца света”.

Удивительно, как облик этого сурового, но справедливого старца, ведающего смысл жизни всего народа и ведущего этот народ к только ему одному до конца известной цели и готового безжалостно покарать любое инакомыслие ради духовного блага своей паствы, соответствует образу Великого Инквизитора у Достоевского.

У Андреева нет определения праведности, разделяющей человечество на властвующих и подчиняющихся, и, соответственно, нет критерия, по которому эту праведность можно будет “измерить”. В результате получается, что в системе, описанной Андреевым, стремление к праведности автоматически превращается в стремление к власти, а придти к власти можно только став праведником. И чем большей праведности достигнет человек, тем большей властью он сможет обладать. Институционализация праведности приводит к тому, что сама праведность становится неизбежным условием обладания высоким социальным статусом.

Светлые праведники не могут быть властолюбивы и не стремятся к власти ради нее самой. Но нельзя стать правителем, не стремясь к власти, хотя бы и бессознательно. А поскольку власть как система отношений существует из-за присутствия в человеческой природе эйцехоре, и потому сама греховна, то стремление к ней, ее жажда – это и стремление ко злу, и безусловное зло, независимо от того, как и чем оно может быть компенсировано тем, кто пришел к власти.

У Андреева есть такое замечание: «По мере возрастания общественного значения и положения нового духовенства придется повышать ту ограду, которая обережет его от проникновения в его среду людей безыдейных и случайных. Возможно, что под конец установятся весьма жесткие нормы испытательного искуса, вплоть до обязательного, добровольного, двух- или трехгодичного уединения в условиях, средних между условиями кельи, кабинета и одиночной камеры» (РМ, 562). Обратим внимание, что «весьма жесткие нормы» установятся именно «под конец» периода господства Розы Мира – то есть именно тогда, когда появится посвоему идейный и совсем неслучайный Антихрист. В 30 лет Антихрист примет духовный сан (РМ, 571), а в 33 года облачится в каррох и захватит власть (РМ, 572). В этот временной промежуток вполне укладывается тот двух- или трехлетний “добровольно-обязательный” искус, об обязательности которого для “нового духовенства” говорит Андреев.

Поскольку стремление к власти является злом, можно предположить, что темная праведность как социальное явление возникает вследствие обладания Розой Мира универсальной властью. Вместо просветления власти праведностью в результате их смешения происходит прямо противоположный процесс – замутнение праведности, и как его итог – появление великого “темного праведника” – Антихриста.

Источником власти как принципа взаимотношений является не Бог, а дьявол. И именно от дьявола исходит соблазняющая ложь о божественности власти и наваждение господства, частью которого была идея «этической инстанции». Я приведу здесь завершение главы из «Симфония городского дня», входящего в поэтический ансамбль «Русские Боги», который можно воспринимать как поэтическое свидетельство несовместимости идеи самодовлеющей власти и человеческих законов с бесконечностью Божества:

 

Явное днем наважденье господства^xxviii

Дух в созерцанье разъял и отверг.

Отче. Прости, если угль первородства

В сердце под пеплом вседневности мерк.

 

Что пред Тобой письмена и законы

Всех человеческих царств и громад?

Только в Твое необъятное лоно

Дух возвратится как сын – и как брат.

 

Пусть же назавтра судьба меня кинет

Вновь под стопу суеты в забытьё, –

Богосыновства никто не отнимет

И не развеет бессмертье моё!^xxix

 

Если Тот, кто сам является Истиной и источником любого откровения, любого светлого мистического опыта, не использует власть и насилие над созданными Им свободными личностями, то могут ли праведники и пророки, получающие от Него откровение, стремиться к власти ради исправления мира? Глубокая убежденность в своей правоте – мистической и духовной – должна сочетаться с готовностью сделать все, чтобы человек, придерживающийся иных взглядов, имел возможность формировать собственное мнение, даже ошибочное.

Истина, которая делает свободным, не может быть навязана.